Постовой - Путилов Роман Феликсович - Страница 33

Август одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года

Июльское яркое солнце висело над городом, улицы были душны и пусты, тягучий асфальт с хлюпаньем прогибался под ногой. Знойный и расслабленный ветер пятницы слабо колыхал красный флаг над обкомом партии. Советские граждане – жители города – встречали начало уик-энда в пути к своим небольшим, примерно по четыре «сотки», садовым участкам, готовясь к завтрашней борьбе с, казалось бы, полностью побежденными на прошлых выходных, но возродившимися, как феникс, густыми зарослями сорняков. Счастливые же люди, лишенные земельных наделов, просто готовились провести приятный вечер за распитием веселящих напитков и в компании приятных им собеседников. Наша явка, в закрытом на летний ремонт общежитии, была провалена, последние студентки вчера разъехались на каникулы, оставив нас в некоторой растерянности – мы чувствовали себя потерянными детьми, лишившимися надежного приюта. С горечью сплюнув тягучей слюной в сторону пыльных окон общежития, мы двинулись дальше, стараясь держаться кургузой, простреливаемой насквозь лучами безжалостного солнца тени.

– Ну что, я на ужин? – Дима пытался спрятаться от пекла за тульей фуражки.

– Давай. Пойдем, я тебя провожу.

Диме было хорошо. Заботливая мама жила недалеко и всегда была готова накормить единственного сыночка. Мне же добираться было гораздо сложнее, да и не хотелось тащиться в такую даль с пересадкой в метро. Правда, в метро было прохладней, и только из-за этого можно было поехать на ужин.

– Молодые люди, можно вас на минутку? – Сквозь небольшую щель в откатных, металлических воротах выглядывал пожилой мужчина, тревожно оглядываясь по сторонам.

– Добрый день! Можно. Чем можем вам помочь?

– Здравствуйте! А не могли бы вы пройти в мою сторожку, а то не хочется на улице разговаривать.

Мы переглянулись и пожали плечами. Такие разговоры – часть нашей повседневной работы. Очень часто люди не хотят разговаривать с милицией при свидетелях, но желание поделиться сокровенным душит их изнутри. И заранее нельзя сказать, о чем будет такой разговор. То ли о том, что сосед Васька – алкаш, не хочет работать, и при Сталине его бы уже давно прислонили к стенке… То ли тема разговора будет о чем-то более серьезном, а может быть, что все сведется к банальной политике и выступлению академика Сахарова в телевизоре. Пожилые люди тотально одиноки и абсолютно непредсказуемы в выборе темы для разговора. Но приходится терпеть и делать заинтересованное лицо, периодически понимающе кивать головой и утвердительно угукать.

– Ведите, а мы за вами, – улыбнулся я.

Мужчина, еще раз оглядев окрестности, запустил нас во двор, после чего задвинул ворота и накинул на них цепочку:

– Проходите в сторожку, пожалуйста.

Сторож обитал в большом бытовом помещении, которое примыкало к одноэтажному складу с солидной черной табличкой на воротах: «Склад номер три ПО “СоюзСнабПромСбытТрест”». В просторном помещении меня поразила почти стерильная чистота. Недавно вымытый линолеум влажно поблескивал, на пороге лежал половичок, топчан в углу был аккуратно застелен синим казенным одеялом, из-под которого выглядывал краешек подушки с белоснежной наволочкой. Посреди сторожки стоял большой стол, застеленный новой клетчатой клеенкой, на деревянной подставке была установлена почти новая электроплитка с открытой спиралью, на которую был водружен большой металлический чайник.

– Руки мойте и присаживайтесь. – Гостеприимный хозяин взмахом руки показал на аккуратный рукомойник с половинкой куска серого хозяйственного мыла и свежим вафельным полотенцем: – У меня как раз чайник вскипел. Чай у меня хороший, индийский.

– Я не откажусь, наливайте!

Дима, в глубине души уже уплетающий мамины котлеты, обреченно кивнул головой. Сторож выставил перед нами миску сушек с застывшими крупицами соли на румяных бочках и две чашки, к моему удивлению, целых, без отбитых ручек, щербин и даже с тщательно вымытым от разводов коричневого налета дном. Выпив по глотку действительно хорошего чая и сжевав из вежливости одну сушку на двоих, мы выжидательно уставились на хозяина. По его вытянутому лицу, над которым высилась шикарная шевелюра цвета перца с солью, пробежала тень нерешительности, разговор пришлось начинать мне.

– Вас как, простите, зовут?

– Павел Афанасьевич Кудюмов.

– Здорово, я тоже Павел, ваш тезка. А это Дмитрий. Вы нам что-то хотели рассказать, Павел Афанасьевич?

– Да, и рассказать, и показать. Вы пейте чай, пожалуйста, а потом чуть-чуть пройдемся. Я здесь по две смены работаю подряд, а через двое суток меня сменщик сменяет на одни сутки. На складе обычно тихо, люди почти не появляются. Товары завозят раз в неделю, по понедельникам, а вывозят по сводным заявкам по четвергам, в остальные дни обычно никого не бывает, скучно здесь и тихо. Мне кажется, что у меня, как у узника замка Иф, – мужчина кивнул в сторону маленького черно-белого телевизора, стоящего на небольшом холодильнике «Бирюса», – уже от тишины слух стал лучше, особенно по ночам, каждую мышь на улице слышу. Пару недель назад, ночью, я услышал, как за стенкой чем-то шуршат и брякают. Я вышел, послушал, посмотрел. Оказалось, что брякает не у меня, а за забором, там, где лабаз заброшенный, еще дореволюционный. Зачем и чем шуршит, непонятно, ко мне вроде не лезут, но опаску я имею. Все-таки один здесь ночью сижу, да и материальная ответственность на мне. А на складах много чего разного бывает. Там забор невысокий и ко мне, на склад, можно под крышей подлезть, если аккуратно стекло выставить. Я в ваш отдел звонил, сказали, что приедут и проверят, но я никого не видел. Вот, решил к вам обратиться – может быть, сходите, ребята, посмотрите, меня, старика успокоите.

– Отчего не сходить, сходим.

– Если зайдете, потом расскажете, что вы там найдете?

– Я, Павел Афанасьевич, что сегодня мы туда зайдем, не обещаю, но зайдем обязательно. Спасибо за сигнал, мы отсюда не исчезнем, разберемся, что там за мыши завелись.

– Вы заходите, ребята. Я человек одинокий, мне тут скучно, а так хоть с живой душой поговорить, чаю всегда налью, вон сушки у меня тоже всегда есть, заходите, не стесняйтесь.

– Спасибо за приглашение, Павел Афанасьевич. Думаю, что будем к вам заходить, всего хорошего, закрывайте за нами свои ворота.

– Что думаешь, Дима?

– Ничего не думаю, я жрать хочу, – Дима Ломов, как человек высокий и худой, был нетерпим к чувству голода и всей душой уже был на ужине.

– Ну ладно, дорогой, давай, пока. Через полтора часа на этом же месте. – Мой товарищ упругой походкой ринулся подземному переходу, а я неспешно пошел обратно.

Заброшенный лабаз представлял собой длинную прямоугольную коробку толстых стен, сложенных на особо крепком растворе, по легенде, с добавлением куриных яиц, из узкого, старого образца, кирпича. На месте первоначальных ворот и нескольких оконных проемов с проросшими вездесущими отростками клена можно было проникнуть в этот памятник городского зодчества девятнадцатого века местного значения, как гласила ободранная табличка, уныло висящая на одном гвозде. Дальше шли глухие стены, упиравшиеся в забор склада Павла Афанасьевича. Я осторожно, чтобы не запнуться на груде кирпичей, пошагал внутрь. Передо мной простирался длинный, темный коридор, прореженный темными дверными проемами, расположенными напротив друг друга, справа и слева. Фонарик, ожидаемо, светил едва-едва. До появления в свободной продаже ярких импортных фонарей оставалось еще лет пять. Аккуратно перешагивая человеческие и собачьи фекалии, я двигался по коридору.