Убийство по-китайски - Попандопуло Анастасия - Страница 30

– Послушайте, – начал я раздражаться, – вы все так выворачиваете… Да ведь в том только заслуга его ума и сердца, что он у них принят.

– Истинно так, дорогой, Аркадий Павлович. Истинно ума и сердца. А только не все, кто достоин, замечены бывают-с. D’accord que c’est le cas.[28]

– Хорошо, – устало сказал я, чтобы только окончить неприятный разговор. – Если вам так надо, то я с дядей поговорю. Хотя, право, не думаете ли вы, что я на полном серьезе составляю какие-то протекции, не знаю даже, что вы от него и хотите…

– Вот и очень хорошо. Только не сердитесь, прошу вас, я же к вам в минуту отчаяния. Раскрылся, можно сказать. А когда человек раскрывается… внутри у всех не вполне чисто, Аркадий Павлович. – Выжлов нервно сплетал и расплетал пальцы. – Я ведь никого очернить не хочу, только вы поймите, что я ничуть не хуже иных, лишь в положение попал скверное. А вы мне руку протяните, и я вам потом помогу. – Он снова поднялся и начал мерить шагами комнату. – Дело уж больно скверное получается. Со всех сторон – тут князь, там миллионщик. Китайцы – вы что думаете? – тоже не из простых. Того гляди международный скандал. Дмитрия Васильевича теперь уж, конечно, отпустить придется. Пожалуй, и в ногах поваляться. Кто бы предположил… Черт меня дернул. Ах да, вперед наука. Так?

– Рад, что вы полностью сняли с него подозрения.

– Все у меня мотивы посыпались. Cui prodest? [29] Дмитрий – точно нет. Теперь мы видим. Александр – абсурдно.

– Я полностью поддерживаю ваше решение снять с Дмитрия Васильевича подозрения, однако позволю себе заметить, что помимо денег у него мог быть мотив иного рода.

– Бросьте, – махнул рукой Выжлов. – Был, а может нет. Что вы мне предлагаете – тащить в суд человека, у которого вся наша губерния скоро в руках будет, и его грязное белье при всех стирать? Нет уж, увольте. И дело не только в том, что и до суда дело не дойдет – моей отставкой окончится. Просто верите или нет, а перестал я считать его виновным. Впрочем, друг ваш, например, и раньше его виновным не считал. Так что… Ну-ка, постойте.

Внезапно он насторожился. Слегка отпрянул от окна, возле которого стоял, загасил сигарету. Я поспешил к нему.

– Станьте чуть дальше, иначе нас могут заметить, – скомандовал он. – Да не туда смотрите. Вон, на углу дома.

Я пригляделся. Фонарь на углу бросал жидкое желтоватое пятно на мостовую, но густые кусты со стороны двора почти полностью перекрывали свет. И все же я смог разглядеть какую-то высокую фигуру в остроконечном капюшоне, а рядом – фигуру поменьше.

– Теперь еще и монах, – напряженно хмыкнул Выжлов.

Фигуры стояли рядом, потом сдвинулись, и мы перестали их видеть. Через какое-то время тихо скрипнула дверь флигеля. Почти в ту же минуту вдоль освещенного фонарем участка скользнула тень.

– Кто же это у нас мог быть? – Выжлов задумчиво потер подбородок. – И надо же такое гадкое дело получить! Мало трупа, так еще, пожалуйте, мистика. Ваш друг, кстати, вам свои выводы не излагал про привидения? Я, разумеется, в духов-то не верю. Тем более в таких, которые сейф взламывают. Однако в затруднении.

Я помотал головой.

– Ничего существенного. Да мы и не обсуждали особо, признаться.

– Ну да, ну да, – покивал Выжлов. – Друг ваш не все с вами обсуждать стремится. А ведь история-то с продолжением, на мой взгляд. И прям анекдот. Здесь призраки, а в городе черти. Не слыхали? Ну что же вы! Прелюбопытные вещи творятся. Извольте видеть, в тот же день, что вы отравились, точнее ночью, в участок у пристани прибежала баба, elle croule littéralement sous l’hystérie [30]. Шла она к мужу (он у нее ночной сторож) передать ужин, и прямо на улице на нее выскочили черти. Черные, маленькие, «вертлявые» – как она выразилась. Ну, в участке что? Посоветовали ей священника вызвать, посмеялись да и вытолкали. Тут свист, кинулись туда. Стоит складской дворник и опять про чертей. Но этот не робкого десятка, одного, говорит, огрел метлой. Так тот (внимательно!) «взлетел и копытом в лоб». Не знаю насчет полетов, но врезал по лбу дворнику кто-то от души. Ладно, пережили. А через два дня на Дворянской черти объявились. Только там они вместе «с какими-то тенями» были. Это я вам определение земского учителя Калюжного передаю. Он из трактира шел и «в неверном свете фонарей» увидел «мелькание темных силуэтов». Ну, после трактира ему и не такое виделось, я узнавал. Но вот будочник Игнат Степанов, что в то же время нес службу, как ни странно, оказался человеком глубоко трезвого поведения, однако и он видел что-то странное, что он определил «чертями». Якобы они карабкались по стенам.

– А где! В каком доме?

– Интересно, правда? Подождите, сейчас еще интереснее станет. Будочник утверждал, что лезли они по дому купца Сизова, в котором – вот сюрприз! – на втором этаже контора поверенного Трушниковых. И надо же такому случиться, что буквально на следующий день от Афанасия Валериановича прибежал посыльный с сообщением, что утром обнаружили в конторе одно окно раскрытым и пропали две папки с отчетностью за прошлый год по «Кяхтинской чаеторговле Трушникова» вместе с частью договоров. Вы, часом, не успели посмотреть отчетность? Все-таки по вашей части дело.

Я с сожалением развел руками.

– Не успел. Как раз собирался глянуть, но тут болезнь…

– Да-да. Отравление. Однако жаль. Понять не могу, зачем все это. Я расспросил управляющего, он утверждает, что ничего необычного в бумагах не было. Правда, наверное, опытный человек мог бы составить мнение о тяжелом состоянии предприятия. Как думаете?

– Возможно. Прибыль, конечно. Падение продаж… Впрочем, основное-то – кредиты. А тут все зависит от того, на какую компанию брали кредит и где отражали. У Василия Кирилловича три основных компании было. Могу поспрашивать, посмотреть, если хотите.

– Да сейчас уже, наверное, и смысла нет. Все и так известно. Почему было не подождать? Зачем красть документы? Я было подумал, что в этих папках какая-то афера скрыта, но управляющий уверял, что нет. Обычный год, обычная отчетность. Результаты плачевные – это да, но причины нам только что разъяснили.

– А может, наврал управляющий? Может, он и жульничал?

– Все может быть. Я к нему филера приставил…

Он задумался. В это время в дальнем конце коридора раздались голоса и шаги. Скрипнула дверь, в освещенном дверном проеме появилась Ольга Михайловна. За ней маячила несуразная фигура Самуловича.

– Боже мой, господа, какой стыд. Бросила вас совсем одних, – всплеснула руками хозяйка. – Вы даже без света сидите. Что же Александр или Иван не распорядились?

Она подергала за сонетку и снова повернулась к нам.

– Что говорить, мы в смятении и дом в смятении. Петр Николаевич, вы курите. Дайте, пожалуйста, спички, я хоть на столе свечи зажгу.

– Не беспокойтесь, дорогая Ольга Михайловна. Право, все пустяки. Я сам зажгу. Мы чудно сидели с Аркадием Павловичем. И совершенно нам было ничего не нужно.

– Что же, действительно все вас бросили? Как неловко.

– Что вы, что вы. Присядьте. Это мы должны извиняться. В такую минуту любой лишний человек в доме в тягость. Я же понимаю. Однако не могли мы уехать, не попрощавшись, и… Как здоровье Дмитрия Васильевича?

– Лучше, чем я ожидал, – ответил за хозяйку Самулович. – Однако налицо крайнее эмоциональное истощение, слабость сердечной мышцы, общая подавленность рефлексов… Совершенно не могу допустить возвращения пациента в камеру. Мы с Ольгой Михайловной вынуждены просить о разрешении поместить Дмитрия в его бывшую комнату монастырской гостиницы. Я смогу там организовать должный уход – мы в хороших отношениях с братией, и опыта в таких делах у монахов достаточно.

– Разумеется! Делайте, как считаете правильным, – замахал руками Выжлов. – После всего, помилуйте. Арест был чудовищной ошибкой. В общем, я сам объяснюсь с Дмитрием Васильевичем позже, когда он поправится. Что называется, коли наломал дров, так и неси ответ, – он светски улыбнулся.