Украденный роман - Кантор Джиллиан - Страница 14

Я рассказала о поездке в библиотеку и об украденных архивах.

– Вы работаете с кем-то параллельно? – уточнила я, не в силах сдержать досаду – или ревность? Не то чтобы я имела на них право, учитывая, что мы с Эшем были знакомы и занимались проектом всего несколько дней. Но даже за такой короткий промежуток он обрел власть тушить на корню любые мои рациональные порывы.

Он нахмурился, покачал головой.

– Нет, Оливия, вы единственная. Я ни с кем больше не обсуждал эту тему. – Он вздохнул и провел рукой по волосам, и сразу стало понятно, что, вне всяких сомнений, мой вопрос его расстроил. Я хотела протянуть руку и коснуться его, пропустить его жесткие волосы сквозь пальцы, извиняясь. Соблазн и картина оказались настолько яркими, что пальцы у меня дрогнули, чуть скрючившись, в предвкушении, и я поспешно сжала руки в кулаки.

– Возможно, какие-то папарацци, – заключил Эш. – С тех пор как… ну, вы знаете… авария… – Он поднял голову и встретился со мной взглядом – несмотря на набежавшие слезы, его глаза остались такими же потрясающе синими. Я кивнула, показывая, что поняла. – Они охотились за любыми крупицами информации. Я не давал интервью о случившемся, просто не в силах говорить об этом, – и поэтому раззадориваю их еще больше. – Голос у него прервался, наконец он снова отвел взгляд и уставился в пол.

– Мне так жаль, – сказала я. – Это просто… – Просто бессмысленно, вот что. Зачем папарацци охотиться за информацией о бабушке Эша и уж тем более зачем красть ее? Он сейчас рассуждал об Анджелике, об аварии, в которую она попала, об их отношениях. Как это все связано с тем, что случилось с его бабушкой в конце сороковых? – Это просто… – начала я еще раз, но не смогла подобрать слов, которые не звучали бы как обвинение.

– Просто что? – Эш поднял голову, и внезапно передо мной оказался не самый сексуальный мужчина современности, а просто мужчина – грустный, прекрасный, надломленный, – и я не удержалась. Встала, сделала несколько шагов и села рядом с ним; накрыла его руку своей, почувствовав, какая теплая у него кожа. Он перевернул руку, так что мы соприкоснулись ладонями, и нежно сжал мою в своей, как будто внезапно ему понадобилась моя поддержка. Как будто я оказалась его спасательным кругом.

– Я не хотела вас расстроить, – выговорила я не без труда, потому что мне было трудно не то что говорить – дышать – оттого, что мы сидели так близко и я держала его за руку.

– Оливия! – Мои имя слетело с его губ нежно, как дуновение ветра, как напев. – С чего бы им было красть архивы? Зачем им было их красть?

Перед внутренним взглядом снова возникла страница с жирным словом «воровка», и я вновь озадачилась, неужели я его себе вообразила?

– Я видела ваш экземпляр «Бекки», вчера, в гостевой комнате, – мягко заметила я.

– Что? – Он наклонил голову, словно смутившись от внезапной перемены темы.

– На тумбочке у кровати, мою книгу. – Я вдруг охрипла, потеряв уверенность в собственных словах.

– Нет, ваша книга здесь. – Эш выпустил мою руку и указал на белые книжные полки, обрамлявшие камин. – Я храню ее здесь, со всеми прочими моими любимыми книгами. – Он поднялся, подошел к полкам, всматриваясь в корешки, и наконец вытащил, вне всякого сомнения, мой роман в яркой голубой обложке. – Вот она!

Он вернулся и вручил томик мне. С бешено колотящимся сердцем я открыла титульный лист, ожидая, что вот сейчас снова в меня выстрелит это короткое слово – но страница была обычной, без надписей, там значилось только то, что положено. Да что со мной такое? Я что, в самом деле все придумала?

Эш смотрел на меня, чуть склонив голову, со сдержанной улыбкой, и нельзя было понять, считает он меня сумасшедшей или смешной. Как он сказал немного ранее – ему нравится, что я забавная? Он и сейчас считал меня забавной? Я уже открыла было рот, чтобы объяснить, что, видимо, мне привиделось всякое с усталости и голода, – но не смогла выдавить ни слова. Во мне росли сомнения, и мне очень не нравилось это ощущение. Я не могла доверять самой себе, находясь в этом доме, и внезапно захотела как можно быстрее уйти отсюда.

– Мне пора, – сказала я, поднимаясь и возвращая Эшу книгу.

– Но погодите, не сейчас.

– Уже поздно, – возразила я, – вернусь завтра.

Но я испытывала странную уверенность, что мне не стоит возвращаться, лучше улететь обратно в Бостон первым же рейсом; уверенность, что раскаленная, как лава, волна сомнений откатится и остынет, только когда я окажусь как можно дальше от Эша, забуду идеальные черты его лица и то, как согревало меня его присутствие.

– Ну, тогда хотя бы оставьте свой автограф, – протянул он мне свой экземпляр «Бекки», снова открывая его на титульном листе.

Смягчившись, я полезла в сумочку за ручкой; руки у меня тряслись.

– Да, Оливия, – Эш склонился ко мне, так что его дыхание обдало мне затылок, – если вам что-то нужно, если вы хотите что-то узнать – просто обратитесь ко мне, ладно? Не стоит беспокоиться о библиотеке или каких-то украденных архивах – просто попросите меня рассказать вам правду.

Вернувшись в отель, я места себе не могла найти. Теперь, когда Эша не было рядом, в голове опять прояснилось, и я снова и снова мысленно прокручивала произошедшее в его доме. Просто попросите меня рассказать вам правду. Но правда была неуловима, эфемерна, вопросов появлялось все больше, а ответов я не получала. Что-то было неправильно, что-то не срасталось, и я не могла сказать, что именно, – или просто мое писательское воображение неслось вскачь и придумывало то, чего не существовало в реальности.

В желудке заурчало, и я осознала, что так и не поужинала, так что заказала в номер гамбургер и бутылку самого дешевого вина из меню (хотя по моим меркам довольно дорогого, учитывая, что на счете у меня почти не оставалось денег). Я попыталась утешиться мыслью о пятидесяти тысячах долларов, которые получу за книгу, но эта перспектива становилась тоже все более эфемерной. Я не была уверена, что вообще пойму, что за книгу мне предстоит написать, уж не говоря о том, чтобы получить гонорар за свою работу.

Но когда принесли заказ, я подписала чек и выкинула финансовые тревоги из головы. Взяв еду, я вышла на балкон, передернулась от ночной сырости – и только тогда сообразила, что так и уехала в свитере, который мне дал Эш. Я закуталась в него поплотнее, прижавшись щекой к плечу и вдыхая аромат дыма и кедра. Закрыла глаза, вспоминая, как Эш стоял совсем близко и мы смотрели на китов… Господи, да что со мной такое?

Я налила большой бокал вина и выпила залпом, жадно проглотила бургер и наполнила бокал снова, в этот раз стараясь пить помедленнее. Проверила почту и увидела письмо от Чарли, которая спрашивала, как продвигается дело с Эшем. Я уже выпила достаточно, чтобы ответить относительно искренне: «Нормально. Наверное. Честно говоря, какие-то тут странные дела творятся».

Пять минут спустя раздался звонок телефона, и на экране, к моему изумлению – в Нью-Йорке уже наступила полночь, – высветилось имя Чарли.

– Что там такого странного? – перешла она сразу к сути дела, отбросив приветствия.

Звонок застал меня врасплох, а два бокала вина так и подмывали высказать все, что творилось у меня на душе. Порыв ветра с океана ударил мне в лицо, заставив поплотнее закутаться в свитер. Запах кедра стал сильнее.

– А ты чего не спишь? – наконец ответила я. – Необязательно было мне звонить.

– Еще как обязательно, я тут с ума схожу от любопытства. Какой он, Генри Эшервуд? Что там за история? Что в ней странного?

Чарли тоже подписала договор о неразглашении информации, чтобы привлечь меня в проект и получить свои агентские пятнадцать процентов, и я вдруг поняла, что вообще-то с ней могу обсудить любые подробности, не нарушая контракта. Так что я рассказала Чарли все, что узнала от Эша о его бабушке, о том, что фактически «Ребекка» – это история ее жизни, о дневниках, чья экспертиза задерживалась, о том, что видела перевод первых двух страниц, и о краже архивов из библиотеки. Я опустила эпизоды с подписанным экземпляром «Бекки», с наблюдением за китами и походом на утес – хотя, возможно, они-то и были самыми странными и интересными. Про свитер я тоже умолчала.