Украденный роман - Кантор Джиллиан - Страница 38

До того, как наорал на меня, или после?

– Прошлой ночью… – Он не закончил фразу, и кто знает, собирался сказать что-то хорошее или неприятное.

Я вдруг почему-то вспомнила, как Ной обнял меня в библиотеке, его сообщение: «Я рядом. Если понадоблюсь…», и на меня накатило желание оттолкнуть Эша, схватить телефон, позвонить Ною, попросить его забрать меня отсюда и отвезти в аэропорт, чтобы я могла вернуться в Бостон и забыть, что когда-либо встречалась с Эшем.

Но Эш наконец-то – наконец-то! – вручил мне что-то реальное (по крайней мере, я надеялась на это). Ной не ошибся – я стала писательницей, потому что любила сочинять. Но если я хотела вернуть этот статус, мне нужно было выкарабкиваться, цепляясь зубами и когтями, из той пропасти, куда я падала последние пять лет. А сейчас передо мной замаячил край этой пропасти, поэтому я не могла отступиться. Не сейчас.

Я поднялась с кушетки.

– Я его прочитаю, – твердо заявила я. – А потом мы… Мы позднее сможем поговорить.

Эш слегка нахмурился, но больше не возражал, так что я направилась в гостевую спальню в одиночестве, не считая распечатки.

Из перевода я узнала все – и ничего.

Эш не ошибся – этот роман и «Ребекка» отражали друг друга, как в зеркале. Я узнавала каждую строку и каждое слово, словно встретилась со старыми друзьями; я знала, что много раз читала и перечитывала каждый абзац. Разница заключалась в том, что в этой версии мужа звали Генри Эшервуд, его первую жену – по-прежнему Ребекка, а у рассказчицы появилось имя – Эмилия. Они жила на озере Малибу, а не в Англии, и Генри Эшервуд владел универсальным магазином.

Переворачивая страницы, я чувствовала, как в кончиках пальцев все быстрее пульсирует кровь, потому что чем дальше я продвигалась, тем сильнее убеждалась, что каждая деталь, каждое предложение, каждая описанная в этом тексте эмоция соответствовали тому, что я помнила по роману Дафны дю Морье. Я как будто читала «Ребекку» через отражение в кривом зеркале. Я знала ее наизусть, но сейчас все события разворачивались чуточку иначе.

Когда Эш утверждал, что его бабушка написала «Ребекку», я и не подозревала, что даже выбор слов окажется настолько похожим. Это был не пересказ – создавалось ощущение, что перед писательницей лежала рукопись другой женщины и она просто переписывала ее. Эти тексты объединяли не только идея, сюжет или мрачная атмосфера, нет – совпадали ритм и само построение предложений. Разница заключалась только в именах и названиях.

И как прикажете теперь поступать с этой рукописью?

Услышав стук в дверь, я поняла, что за окном совсем стемнело и мне приходится щуриться, чтобы разбирать слова в наступивших сумерках – я настолько увлеклась, что не сообразила включить свет.

– Оливия, – мягко позвал Эш из-за двери, – я приготовил ужин на случай, если ты хочешь сделать перерыв и поесть.

Я представила веранду, накрытый стол, неизбежное вино, рев океана и зябкий бриз. Эша, сидящего так близко, что я забывала, как дышать, а тем более думать – вот уж последнее, что мне сейчас требовалось. Но я сомневалась, что смогу выудить из рукописи хоть что-то полезное, и аж тихонько застонала, потому что весь этот проект просачивался как песок сквозь пальцы, а если я сейчас выйду на веранду, мне, возможно, придется иметь дело с этим пресловутым «продолжим позже».

– Оливия? – снова позвал Эш. «Нет» в качестве ответа его явно не устраивало, да и мне по-хорошему правда надо было что-то съесть.

– Приду через пять минут, – откликнулась я.

Я вышла из спальни, дав себе твердый зарок говорить только о проекте и о распечатке рукописи.

– Видимо, они познакомились в школе для благородных девиц, – предположила я, нарезая стейк, – Эш уже дважды упомянул, что сам его жарил. – Текст похож на «Ребекку» вплоть до буквальных цитат, как будто Эмилия списала его с романа дю Морье – или наоборот. – Стейк внутри был сырым, поэтому, совершенно не будучи поклонницей плохо прожаренного мяса, я отрезала краешек и, положив его в рот, принялась осторожно жевать.

Эш налил мне белого вина, даже не уточнив, хочу ли я, и поставил бокал передо мной. Я ответила кивком, но не притронулась к нему – никакого вина, ничего, что нарушит ясность мыслей, еще больше размоет и так уже зыбкую грань между делом и удовольствием.

– Значит, они пересекались в школе, а потом поддерживали связь? – уточнил Эш, отпивая из своего бокала.

Я отрезала еще кусочек стейка и на минуту задумалась.

– А среди вещей твоей бабушки не сохранилось никакой корреспонденции? Писем?

– Корреспонденции, – эхом откликнулся Эш со странной смесью осторожной уверенности и задумчивости и слегка улыбнулся. Возможно, из-за вина его голос звучал протяжно и более расслабленно, чем утром. – Не думаю.

– А что экспертиза говорит о датах написания дневников? – продолжала я докапываться до истины. – Нам нужен четкий ответ, чтобы хотя бы подступиться к разработке той идеи, что Эмилия написала роман первой, прежде Дафны. – Но по правде говоря, сама я в это не верила. Моя рабочая теория предполагала, что это Эмилия списала сюжет у дю Морье, а не наоборот, как утверждал Эш. Возможно, Эмилия даже не устраивала поджог, но Роуз могла быть права в том, что перед смертью она страдала от психического расстройства. Могла она наткнуться на роман бывшей однокашницы и пересказать его в своих дневниках?

– Но все-таки она первая написала этот роман, – нахмурился Эш, словно прочитав мои мысли.

– Не хочу тебя огорчать, – быстро произнесла я, прежде чем мужество могло мне изменить, – но рукопись, которую ты мне дал, похожа на фанфик. Как будто твоя бабушка прочитала «Ребекку» и переписала ее с небольшими изменениями.

– Но она же душу вложила в эту книгу. Свою первую книгу. – Эш допил вино и впился в меня таким пристальным взглядом, что я заметила даже в темноте и слабом мерцании гирлянды, и лицо у меня начало гореть. – Этот сюжет принадлежал ей, – добавил он, и мне пришлось прикусить язык, чтобы не выпалить собственные мысли по этому поводу: сюжет не может принадлежать какому-то одному автору.

– Я не знаю, – наконец ответила я. – Каролина Набуко и Эдвина Макдональд тоже полагали, что Дафна дю Морье украла их идею.

– Кто? – переспросил Эш. Ну да – спустя столько лет никто даже и не слышал этих имен.

Я рассказала о многочисленных обвинениях «Ребекки» в плагиате. О том, что твердых доказательств так и не было предоставлено, зато возник целый пласт исследований, посвященных параллелям между «Ребеккой» и «Наследницей». Поскольку Каролина Набуко высылала свой роман для ознакомления издателю Дафны, выдвигались предположения, что та могла прочитать его. Я рассказала о судебном деле, которое в конце сороковых годов завел против Дафны сын другой писательницы, Эдвины Макдональд, но в итоге проиграл.

– Но все эти случаи не противоречат идее кражи у бабушки, – нахмурился Эш.

– Верно. Но ничего и не доказывают.

Хмурая складка на его лбу стала резче, и он схватил бутылку, чтобы налить себе еще вина.

Я вспомнила замечание Чарли, когда впервые поделилась с ней замыслом «Бекки». «Все сюжеты уже написаны», – сказала она. Да и вообще – как может сюжет кому-то принадлежать? «Наследница», «Ребекка» и «Джен Эйр» явились воплощением одной идеи. Уникальной же ее делает сам рассказчик. Голос автора. И возможно, именно это осознание точило меня – голос Эмилии звучал в точности как голос Дафны дю Морье.

Мой телефон, лежавший на столе, завибрировал. Кинув взгляд на экран, я увидела сообщение от Ноя: «Позвони мне». Я перевела телефон в режим «не беспокоить» и спрятала в карман свитера.

– Может, у нас и нет доказательств, – вернула я внимание к тому, что говорил Эш, – но ты сама сказала только что, что с Дафной дю Морье судились по обвинению в плагиате. – Он снова покрутил бокал, прежде чем отпить. – Даю руку на отсечение, она была та еще воровка.