Портрет миссис Шарбук - Форд Джеффри - Страница 33

• Предыдущая
• 33/60
• Следующая

— Этот корабль, — переменил Шенц тему разговора, — ты узнал, как он назывался?

— «Янус».

— Кажется, это фигура, носовая и кормовая одновременно. Ты не узнал, из какого порта он вышел? И куда направлялся?

— Мне удалось узнать только название.

В этот момент я поднял голову и увидел — кого бы вы думали? — миссис Рид, которая медленно двигалась вдоль рядов картин в нашу сторону. Я кивнул в ее направлении, и Шенц повернулся посмотреть.

— У нее в сумочке вполне может оказаться дерринджер, — сказал он. — Прячься! — Он тихонько рассмеялся и побрел к шампанскому.

Я двинулся в противоположную сторону, поглядывая вокруг, чтобы не столкнуться с ее мужем, который наверняка бродил неподалеку. Целый час я ходил кругами, встречал коллег и профессоров, вспоминал прежние времена, говорил об искусстве ради искусства. Я всегда получаю удовольствие, выслушивая различные взгляды, узнавая о методах, которыми пользуются другие в своей работе. Я столкнулся с одним из моих прежних учеников — он стоял, насколько я понял, перед своей картиной. Он был молод и носил, подражая Уистлеру, длинные волосы.

— Эдвард, — сказал я, приветствуя его.

Увидев меня, он протянул руку и сказал:

— Мистер Пьямбо, как поживаете?

Мы обменялись рукопожатиями, и я чуть отступил, изображая неподдельный интерес к его работе. Это была историческая картина — яркие краски, ясный реалистичный стиль, популярный во времена моего ученичества. Темой была Саломея и усекновение главы Иоанна Крестителя. Меч палача только что отсек бородатую голову святого, которая теперь лежала у ног роковой женщины. Заметно было сильное влияние Саботта, и я испытал удовольствие оттого, что этот молодой человек не дает умереть памяти о моем наставнике.

— Превосходные мазки и отличный подбор цветов, — похвалил я.

— Спасибо, — ответил он, смущенно поклонившись.

— Но, — добавил я, — у меня есть одно замечание…

Он кивнул.

— Не видно крови. Ему только что отсекли голову, а я нигде не вижу ни капли крови. — И в самом деле, срез шеи святого напоминал добрый кусок ветчины.

Глаза Эдварда расширились, он схватился за лоб:

— Бог ты мой! Придется завтра возвращать ее на мольберт.

— Ничего страшного. Работа все равно прекрасная, — сказал я. — Когда она будет закончена, оставьте записку в академии, чтобы сообщили мне. Я хочу ее купить.

Его улыбка стоила для меня в три раза больше того, что я в конечном счете должен был заплатить за эту картину.

— Просто невероятно, — сказал он. — Только сегодня вечером я получил заказ на портрет от одного джентльмена. Мой первый заказ.

Как мне хотелось посоветовать ему забыть обо всех этих портретах. «Портреты — это ловушка, в которой погибнет все твое вдохновение», — чуть было не сказал я ему. Но вместо этого я похлопал его по плечу и, поздравив, отправился дальше.

Вскоре после этого появилась Саманта. В голубоватом платье и замысловатой прическе со множеством косичек она была особенно хороша. Мы выпили вместе по бокалу шампанского, но вскоре нас разделила внушительная толпа ее поклонников. Меня это позабавило: здесь, в галерее были некоторые весьма почитаемые художники, но никто из них не вызвал у публики такого интереса, как непритязательная актриса. Саманта была, как и всегда, любезна и говорила искренне со всеми своими доброжелателями. В какой-то момент, когда я стоял, оттесненный от нее почитателями, она подняла глаза и, словно извиняясь, улыбнулась мне. Я кивнул и улыбнулся в ответ, зная, что вскоре она будет принадлежать одному мне.

Я отвернулся и с удивлением увидел Альберта Пинкема Райдера. Хотя он какое-то время был членом академии, работы его брали на выставку неохотно. Другим академикам не очень нравился его стиль, и они не знали, к какому направлению отнести его картины. В конечном счете привело это к тому, что он влился в другую группу, члены которой, как и он, столкнулись с необъяснимой неприязнью академиков и образовали Общество американских художников. У них были свои выставки и конкурсы, и в последнее время эта соперничающая организация завоевала немалую популярность.

Он стоял один в шелковой визитке, сжимая в руке старомодный цилиндр и разглядывая на противоположной стене ангела кисти Сент-Годенса. Я был рад видеть моего героя — в его присутствии я испытывал такой же трепет, какой испытывали начинающие, сталкиваясь со мной или другими профессионалами. Приближаясь к нему, я сочинил несколько подобающих слов, чтобы представить себя.

— Прощу прощения, мистер Райдер, — сказал я. — Я хотел извиниться за то, что чуть не сбил вас с ног на Бродвее в прошлое воскресенье.

Он повернулся и посмотрел на меня, напрягая свои слабые глаза. Несколько мгновений он стоял с таким лицом, будто только что проснулся. Потом он улыбнулся.

— Пьямбо… Да, это произошло так неожиданно — я понял, что это вы, только пройдя полквартала.

Я был польщен тем, что он запомнил меня.

— Вам нравится выставка? — спросил я. — В каталоге этого года есть несколько знаменитостей.

— Я пришел сюда не ради знаменитостей. Я предпочитаю работы новичков. В их полотнах я вижу искорку страсти, которую еще не успели загасить академики.

— Я вас понимаю.

— И у меня, естественно, возникает вопрос, почему я не вижу здесь ваших работ. Можете называть это совпадением, но на днях, после нашего с вами столкновения, я посетил одну галерею в центре. Там продается одна из ваших ранних работ — Тиресий[44]. Вы запечатлели его в то самое мгновение, когда он начинает преображаться в женщину, и у фигуры на полотне признаки обоих полов. Небо разорвано молнией, и вся композиция, хотя в выборе темы чувствуется сильное влияние Саботта, полна этакого буйства и жизни.

— Я почти забыл о ней, — сказал я, вспоминая те времена, когда писал картину. Передо мной мелькнул Саботт — стоит перед полотном, кивает и говорит: «Да, так и надо».

— Вдохновенная работа. Я посмотрел на нее и подумал а не вернуться ли к мифам. У меня в голове была история Зигфрида[45], я уже и раньше играл с этой идеей. Вот что я вам скажу: окажись у меня там деньги, я бы сам купил эту картину.

Теперь настала моя очередь смущенно поклониться. Я почувствовал прилив энергии, какого не помнил со времен молодости, когда каждый прием, каждое понятие, о которых я узнавал, открывали новый континент в мире моего воображения.

Прежде чем я успел ответить, между Райдером и мной нарисовалась фигура Силлса.

— Прошу прощения, джентльмены. Извините меня, но я должен срочно поговорить с тобой, Пьямбо.

Райдер кивнул и отвернулся с улыбкой. Я пребывал в недоумении — Джон положил руку мне на плечо и повел из галереи.

Рядом с галереей, покуривая сигары и разговаривая, стояла группа художников. Они кивнули нам и поздоровались. Мы дошли до поворота коридора и повернули налево. Силлс собрался было уже заговорить, но тут впереди появилась пара. Это были мужчина и молодая женщина, как и мы, они искали уединения. К моему удивлению, в мужчине я узнал Рида. Правда, молодая дама была кем угодно, только не миссис Рид. Я кивнул, но мой недавний клиент, проходя мимо, посмотрел сквозь меня, делая вид, что меня здесь нет. Мы пошли дальше к небольшой галерее в заднем конце здания, где я незадолго до того предавался воспоминаниям.

Когда мы оказались вдвоем, Силлс спросил меня, что я думаю о выставке.

— Здорово. И я был рад увидеть, как далеко ты ушел вперед.

— А ведь я мог и не попасть сюда сегодня. Сегодня днем на Фултон-стрит сгорел склад — сгорел дотла. Это был явный поджог. Район не мой, но людей им не хватало, и они хотели привлечь еще одного детектива. Пришлось мне попотеть, чтобы отмазаться от этого задания.

Я хотел спросить, был ли на этом складе нарисован белый круг, но заранее предвидел ответ.

• Предыдущая
• 33/60
• Следующая