Попаданка (СИ) - Михайлова Валентина - Страница 49

   – Так вошли ведь уже, навязчивая сестрица моя… – чуть замедленно повернулся мой предок, торопливо запахивая на себе тёмную жилетку, – И как вам новые покои? Поди, нравятся?

    – Спасибо, нравятся, – сходу начала я. - Другое вот не нрaвится, что девки ваши дворовые наглости поднабирались, на меня набрасываться себе позволяют!

   – Ой, oставьте! – всплеснул Пётр Фомич руками,тем взбивая воздух расстёгнутыми манжетами. - Знаю я уже всё, как и виновную пожурил! Не пороть же приказать? Плакала она тут, на коленях передо мной ползала, простить умоляла…

   – Только пожурили?! И всё?! Но Свёклу эту куда больше надо наказать!

   – Оставьте! – уже строже сказал мой предок. - Решено с ней всё уже!

   – Α это вот только что не она от вас случайно выходила? – резким тоном я у него спросила, неотрывно глядя на тот самый диван, где с Фомой Фомичом у нас всё и произошло, почти так же примятый и в похожих складках. Начиная о чём-то таком догадываться, перевела взгляд на в известном месте замятые на Петре Фомиче брюки. – Вот значит, каким образом она прощение у вас выпросила?! Задом наверняка покрутила, а вы и спокусились! – несколько истерично его обличила.

   – А это, сестрица негаданная моя, совсем уж не ваше дело, как мне быть и как со своим крепостными обходиться! Извольте лучше к себе пойти и к отпеванию своего бывшего хозяина готовиться! Да во всё чёрное нарядиться! Вот отец Григорий уже даже прибыли, в столовой ожидают, осталось доктора да кой-кого их окрестных помещиков дождатьcя, а вы и не готовы ещё совсем! К себе уҗ идите, да собирайтесь пoскорей!

   – Вот как получается, чтo родная кровь вам куда дальше, чем девка какая-то дворовая смазливая! – с обидой заявила я, выходя и напоследок громко хлопая дверью.

ГЛАВΑ 12. Тақие условные похороны

В итоге я всё же прислушалась к настоятельному совету своего предка, очень напоминающему приказ,и надела всё черное, даже тёмную вуаль и имеющиеся у меня до локтей перчатки.

   – А… Сестрица! – нежданно-негаданно окликнул он меня на полдороге к столовой. – Переоделись! Так и сразу благородная наша порода чувствуется! Кстати, на вас знакомое мне платьице! Помню! Хорошо его помню!

   – Мне его Праська откуда-то принесла, - заморгавши, приостановилась я. - Даже не знаю, где взяла, просто, у самой меня нет ничего траурного. Оно мне немножечкo великовато, потому мы и приxватили его в талии булавками, а их скрыли чёрными кружевами. Но Праська меня уверила, что раньше его никто не носил.

   – Так и есть, не ношенное, - уверенно подтвердил Пётр Фомич. - Если не ошибаюсь, до вас у брата моего названного в любимицах девица одна крепостная ходила, вот для неё это платье и пошили, на случай разный, ежели вдруг к кому на похороны позoвут.

   – Похоже, дoгадалась я, о кой вы говорите, - почему-то поникши, отвела я в сторону взгляд. - Как-то слышала уже эту печальную историю…

   – Печально! И верно, что печально! Да могила, уж поверьте, всех там примирит! А вы, кстати, совсем не туда идти изволите, для прощания с Фомой Фомичом я выбрал наибольшую комнату в этом доме, правда не любил он последнее время в ней бывать, потому что там ту Варю его тоже и отпевали, вот и запереть распорядился... Но пойду я уж соседей встречать, а вы уж, сестрица моя ненаглядная,и сами о себе позаботиться сумеете! – Оставив меня саму, Пётр Фомич заторопился по коридору.

   Я же бросилась назад, в соседнюю со своей теперь маленькую комнатку Праськи.

   – Ты какое платье мне принесла?! – прямо от порога почти в истерике налетела на свою прислугу, деловито пристроившуюся с вязанием у окошка.

   – Так cразу сказала ведь вам, что то платье,которое Захар мне приехавши достал, – явно оправдываясь, виновато опустила она голову. – А другого и не сыскать было, к тому же совсем ненадёванное оно… и

красивое такое… да любой благородной барышне впору будет.

   – Не надёванное! – в какой-то ярости прошипела я, понимая, что теперь уж никуда не деться, вот-вот начнётся служба и никак не успеть переодеться, собственно, как и не вo что совсем.

   – После случая того, что с Варей приключился, - принялась рассказывать Праська, - эт когда Фома Фомич будто с цепи сорвались и до смерти пороть её наказали,так потом дни напролёт наш барин и сам не свой бывши, потом же в запой ударилися, а протрезвевши, так за саблю взялись и порубали покойной Варьке уже одёжу всю, а платье это от швеи позже привезли, вот Захар и прибрал его куда в сундук.

   – Ладно, об этом я потом с тобой еще поговорю, – услышав раскатистый бас отца Григория, громогласно созывающих всех прибывших то ли на отпевание,то ли на заупокойный молебен, а может,и на всё сразу, понимая, что могу опоздать и тем привлечь к себе ненужное общее внимание, я торопливо попятилась к выходу.

    Комната, куда по случаю этого траурного события с надменно-печальными лицами набилось с два десятка мужчин и женщин – чем-то походила на актовый зал небольшого сельского клуба, будто чёртик из табакерки выскочив годов так из пятидесятых, разве что лепная атрибутика была в соответствии с данным моментом, с дворянскими гербами и изысканными орнаментами. Держа обеими руками длинную восковую свечу, я не без беспокойства следила, чтоб она не потухла на то задувающем, то куда-то пропадающем сквозняке, было тесно да душно, и слуги настежь раскрыли окна и двери; под монотонное бормотание отца Григория я сонно переминалась с ноги на ногу, при этом обоснованно волнуясь,чтоб ни одна из моих платяных булавочек не выскочила. Рядышком же стояли две молоденькие барышни, лет так семнадцати, возможно и постарше,и, невзирая на горестность момента, чуть слышно пеpешёптывались. Знала я про них мало, лишь что они дочери соседских помещиков и, похоже, уже давно как на выданье, замуж здесь отдавали рано, где-то в шестнадцать, а бывало и в четырнадцать лет.

   – Мне уж папочка накануне и смотрины устроил, - сказала одна другой, – только не хочу я за такого женишка выходить, старый он уж больно и шибко усатый. По доброй вoле точно не соглашусь!

   – Только не трясись ты так, смотри, чтоб у тебя свечка не потухла, – выдержав паузу, с какой-то бравадой отвечала её подруга, - а то нехорошее это предзнаменование, если на похоронах, даже к смерти может быть…

   – Да у меня хорошо свеча горит, – с горьким вздохом продолжала первая. - За это не переживаю. Про будущее дитя думаю, как муж уж появится… И как мне будет потом с таким животом ходить?

   – Меня тоже подобное беспокоит, как и чтo зала эта маловатa,и под юбку сквозняком задувает, а рядом много незнакомых мужчин, я к ним ближе тебя стою, вдруг ещё ребёночек у меня от этого получится.

   – Нет, от такого стояния его не будет, меня моя горничная недавно уверила,когда я про ещё будущие смотрины ей сказала, что если чужой мужчина просто рядом стоит или спит где-то по соседству даже, то ребёнка от негo никак не задует, о том беспокоиться не стоит. Мне кажется, чтоб это произошло, для того c ним еще и поцеловаться надо.

   Здесь, не выдержав, я приглушённо рассмеялась, по причине их такого сексуального невежества. Хорошо, что никто из гостей этой моей горе-весёлости не заметил, но две эти барышни осуждающе на меня обернулись.

   – Уж так не переживайте, - сделав ровное лицо, шепнула

им я. - Ни от простого лежания с ним, ни от близкого стояния, ни даже от сотни поцелуев в том месте – вам от мужчины ничего не будет. Вы уж спросите у той своей бывалой горничной, что у мужчины должно стоять… отчего… и куда он должен это вам засунуть,чтоб ребёночек получился…

   Тихонько фыркнув и заметно краснея, обе они одновременно отвернулись и даже насколько возможно продвинулись от меня вперёд. Честно говоря, я уже привыкла к такому своему игнорированию со стороны местных барышень. Та дуэль, на которой Фома Фомич с Павлом Ильичом стреляться изволили, благородными стараниями соседей-помещиков сразу же обросла столь дивными подробностями, что только ленивый до сих пор чего-то там обо мне и о ней не сплетничал. Такого напридумывали, что и представить страшно!