Златорогий череп - Бабицкий Стасс - Страница 20

– Не может быть! – ахнули оба в один голос.

– Я докажу вам прямо сейчас.

Он поднял табличку повыше, а затем с хрустом переломил ее о колено.

– А-а-а-а-а! Что вы натворили?! – взвыл Евграф, а его приятель от ужаса потерял дар речи.

– Смотрите сами, – Мармеладов протянул каждому по половине доски. – Сверху нарочно состарена, а сердцевина еще смолой пахнет. Эту сосну обстругали года три назад.

Внуки Сварога потрясенно молчали, но их носы, словно против воли хозяев, стали принюхиваться.

– Глебов, вы сами сказали, что жили в старинном тереме. Разве вы в детстве не разглядывали стены? Не водили пальчиком вдоль трещин? Не ковыряли темные глазницы сучков? А вы, Заболоцкий, хвалились, что резчик изрядный. Так чего же сразу не отличили? Я раз в деревенской бане парился и случайно наличник дверной оторвал, он вдоль волокон треснул, совсем иной вид был. Полтораста лет той баньке было. А этой табличке должно быть не менее десяти веков! Отчего же ее время пощадило, и червь не изгрыз?! Только не надо про магию врать! Заколдуй кто доску, я бы ее сломать не сумел.

– Наверняка летопись эту хранили с особой бережностью. Как реликвию. От отца к сыну передавали…

– Тогда бы в ней каждая буковка сохранилась. Но они наполовину стертые. Отчего? Я знаю ответ: потому что историю про магический ритуал придумывали наспех. Все сомнительные места нарочно затерли или сцарапали. А вы уж сами додумали, связали сюжет узелками. Все еще не верите? Тогда на отверстия для шнурков посмотрите. Идеально круглые, совпадают, даже если таблички не по порядку сложены. Такие невозможно было просверлить тысячу лет назад. Наши пращуры ставили гвоздок с приплюснутым острием, обматывали тетивой лука и крутили туда-сюда. Медленно, кропотливо. Дырки всегда были овальные, с раздолбанными краями. Эти же проделаны спиральным сверлом, с канавками, – их изобрели-то всего полвека назад, а мы уже настолько привыкли, что не удивляемся. Нет сомнений, господа, вам подсунули подделку. Надеюсь, вы заплатили за нее не слишком дорого?

Евграф обхватил голову руками. Минуты две шатался из стороны в сторону, словно контуженный, а потом его прорвало:

– Ах, мерзавец! Да как же он выдумал такое?! Всю жизнь мне сломал, вероломный киприот!

Сыщик налил стакан воды из графина, подождал, пока стихнет стук зубов о стакан и иссякнет поток невнятных ругательств, а потом только спросил:

– Что за киприот?

– Историк с Кипра, имя я не запомнил. Три года назад приезжал в Суздаль. Хотел купить у матушки скорпиона, который в гостиной стоял. Статуэтка высотой с локоть, черная, из цельного куска обсидиана вырезанная. Диковинку эту в незапамятные времена привез корнет Плетнев из Хивы. Он там выиграл скачки на боевом коне, обойдя всех местных чемпионов. Хивинский хан был впечатлен, он привел корнета в свою сокровищницу: «Выбирай любую награду, какую пожелаешь». Тот и выбрал. Приехал к матушке, говорит: «Как увидел статуэтку, сразу глаза ваши вспомнил и понял, что жить без вас не могу!» Она отказала, поскольку с детства была просватана за дворянина из соседнего уезда, моего отца. Уж сколько лет прошло, оба сгинули – и Плетнев, и отец мой, – а чувства остались. Прогнала киприота: «И не уговаривайте, скорпион не продается. Это память о былой любви и назидание потомкам нашего рода, чтобы помнили: судьба жалит неожиданно и без всякой жалости. Прощайте!»

Воспоминания расстроили Евграфа, он задышал часто, зажмурился, чтоб удержать слезы, но не сумел и несколько минут молчал, утирая глаза рукавом косоворотки. Потом обида на киприота-обманщика пересилила, высушила лицо и голос:

– Матушка умерла через неделю после визита историка. Он еще не успел уехать из города, зашел выразить соболезнования. Горше меня рыдал. Выпили мы с ним за упокой души матушки, а я тогда не мастер был по части вина, захмелел после третьей чарки. Тут киприот и вернулся к торгу за скорпиона: «В такой трагичный момент не смею предлагать вам деньги, это совершеннейшая пошлость, но могу обменять статуэтку на ценность не меньшую!»

– Так и сказал? – зрачки сыщика сузились, словно он посмотрел на пламя свечи.

– Слово в слово. Я хоть и пьяный был, а почему-то запомнил. «На что вам сдалась эта уродливая закорючка, – говорит, – вот у меня есть книга девятого века, на дощечках записанная». Знал, скотина, что я не откажусь, поскольку историей древних славян живо интересуюсь. Да и кто этого в Суздале не знал? Вот и ему шепнули, а мошенник за неделю подделку-то и изготовил.

– Постой-ка! Но зачем он строгал фальшивку, ежели матушка твоя твердо сказала, что не продаст, – задумчиво дергал бородку Заболоцкий. – Как мог киприот знать, что вскорости она преставится и книга потребуется для обмена?

– Правильно рассуждаете, – кивнул Мармеладов, – но боитесь сделать вывод. Хотя он очевиден. Как опочила ваша матушка, Глебов? Не было ли в ее смерти ничего необычного?

– Задохлась во сне. Версию убийства исключили сразу: дверь спальни была заперта на задвижку. Пришлось взламывать.

– Разве не мог злодей в окно залезть?

– По отвесной стене на третий этаж? Что у вас за фантазии. Этот киприот…

Сыщик покачал головой.

– Заладили «киприот», «киприот». Он такой же киприот, как я – египтянин! Вы должны были еще тогда насторожиться, наивный простофиля: как это в самый разгар войны с Османской империей, турецкоподданный спокойно разъезжает по России. Сдали бы жандармам. Помните, как выглядел этот историк? Высокий, лысый, нос крючком?

– Верно, таков и был. Вы с ним знакомы?

– Это один из самых ловких и изворотливых злодеев, которых я знаю. Он неуловим и почти всесилен. Такому по отвесной стене вскарабкаться – раз плюнуть. Иногда мне кажется, что он и есть тот самый могущественный чародей из летописи. Кощей бессмертный, – тут Мармеладов почувствовал, что он на пороге озарения и вот-вот ухватит самую важную мысль, поэтому поспешно закончил, – а вы по его указке людей жгли.

– Мы же не взаправду жгли. Только мертвых, – заскулил Заболоцкий. – Выкапывали на кладбище покойничка посвежее, и на каменный стол. Живых-то не трогали.

– Ну как, не трогали… Госпоже Марджиям, заморской предсказательнице, угрозы ведь присылали? А это такое же подсудное дело, как и разграбление могил.

– Что вы! Мы же просто запугивали, – пролепетал Евграф. – Думали, пророчица раздует скандал, и вся эта история в газеты попадет. Станем знаменитыми. И может, денег раздобудем. А вреда мавританке мы никогда не причинили бы.

– Разумеется, не причинили бы. Вы же трус, Глебов. Маменькин сынок, изнеженный и зацелованный. Деспотичная тетка загнала вас под каблук и оттуда уже не выпускает. Вам хочется взбунтоваться, высказать ей то, что накипело, но боитесь до одури. Ведь живете на деньгах княгини, во всем зависите от ее милости. Хотя и капризничаете, – костюм, видите ли, не тот, – но совсем без костюма остаться тоже не желаете. Вот оттого и поверили сразу в сказку. Собрали вокруг себя таких же неудачников, соорудили это потешное капище.

– Потешное?

– Да, если исключить разоренные могилы, все выглядит вполне комично. Благородные недоросли скачут голыми при луне, поклоняясь деревянному идолу, а по воскресеньям ходят в церковь с няньками и тетками. А письма с угрозами и вовсе ребячество. Не напиши вы той фанаберии про славянский гороскоп, пожалуй, до сих пор жгли бы костры…. Но я рад, что вы решились на глупую выходку, ведь благодаря ей удалось выйти на след настоящего злодея. Поэтому в полицию вас не сдам. Однако и без наказания отпустить не могу. Вот как поступим, – он обвел взглядом притихших юнцов. – Я перескажу наш диалог в письме г-же Шаховской. Вы же ее усадьбу осквернили, так пусть тетушка и придумает за это достойное наказание.

Евграф сполз с дивана и остался стоять на коленях.

– Господин Мармеладов! Отдайте меня в полицию, под суд, в каторгу, только не на растерзание этой мегере!

– Вы так сильно боитесь старой княгини?

– Ради Христа-вседержителя! – выл мальчишка. – Не губите!