Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб - Страница 108

— Умм Ханафи…

Амина, посылавшая её в школу за Камалем, спросила:

— Но почему я не вижу с ней Камаля?… Я же узнала только что её голос… Где Камаль?… Помогите…!

Фахми и Ясин не вымолвили ни слова. Они напряжённо всматривались в дорогу, в людей, и особенно в английский лагерь, рядом с которым заметили скопление народа. Во главе всего этого сборища была Умм Ханафи — у них не было никакого сомнения, что это именно она кричала, и своими криками собрала вокруг себя людей. Они интуитивно ощутили, что она зовёт всех на помощь, так как какая-то опасность угрожает Камалю. Затем её опасения сосредоточились на англичанах. Однако что за опасность была такая?.. Что случилось с мальчиком?.. Мать тоже, в свою очередь, не прекращая, взывала на помощь, и оба юноши не знали, как успокоить её… Может, им требовался кто-то, кто сможет успокоить её тревогу?… Но где же Камаль?.. Солдаты — кто сидел, кто стоял, кто прохаживался, а кто оставался неподвижным — каждый был занят своим делом, будто ничего и не случилось, и вокруг них не собрался люд. Ясин неожиданно вскрикнул и толкнул в плечо Фахми:

— Ты видишь вон тех солдат, что стоят кругом у дороги на Байн аль-Касрайн?.. Камаль находится среди них… Смотри-ка.

Мать не сдержалась и закричала:

— Камаль среди солдат… Вот же он, о Боже… Господи… Помогите мне!

Четверо солдат гигантского роста стояли в кругу, скрестив руки на груди. Взгляд Фахми не раз пробегал по ним, однако не нашёл предмет своих исканий. Но на этот раз Камаль мелькнул в кругу, а точнее в щели меж ног одного из солдат, который стол спиной к обоим братьям. Фахми показалось, будто они бьют мальчика ногами, словно по мячу, чтобы прикончить его. Он забыл про свой страх, встал и с тревогой сказал:

— Я пойду схожу к ним, каковы бы ни были последствия…

Но рука Ясина схватила его за плечо и его решительный голос произнёс:

— Стой…

Тихо, с улыбкой он обратился к матери:

— Не бойтесь… Если бы они хотели причинить ему зло, то не стали бы колебаться… Поглядите на него, разве он не кажется увлечён долгим разговором??. И что это у него в руках красное?! Я вижу, что это плитка шоколада!. Успокойтесь… Они просто играют с ним. — Он глубоко вздохнул. — Мы слишком перепугались из-за пустяка.

Страх Ясина улёгся, и тут он вспомнил собственное счастливое приключение, что произошло недавно с одним солдатом. Он подумал, что даже может стать для товарищей образцом мягкости и дружелюбия. Затем решил подкрепить свои слова и успокоить встревоженное сердце матери, и указал на Умм Ханафи, которая всё ещё стояла на своём месте и не уходила:

— Разве вы не видите, что Умм Ханафи по-прежнему стоит там и кричит без причины? Вон и люди вокруг неё уже расходятся, успокоившись.

Дрожащим голосом Амина пробормотала:

— Сердце моё не найдёт покоя, пока он не вернётся ко мне…

Взгляды их сосредоточились на мальчике, или точнее, на то и дело мелькавшем подобии его. Солдаты продолжали стоять, скрестив руки и разведя ноги, словно убедившись, что Камаль отказался от мысли о побеге. Наконец мальчика можно было увидеть в полный рост: он улыбался и что-то говорил, как следовало из движений его губ и жестов рук, которыми он помогал себе изъясняться. По-видимому, между ним и солдатами было взаимопонимание, насколько те вообще понимали арабский язык. Но что же он говорил им, и что они говорили ему?… Об этом можно было только строить догадки. Они пришли в себя, и даже мать смогла наконец взглянуть на это удивительное зрелище, происходившее у неё перед глазами, со смесью изумления и волнения, что было просто невозможно во время тех воплей и криков о помощи. Ясин же засмеялся и сказал:

— Очевидно, мы были слишком пессимистично настроены, когда предположили, что их оккупация нашего квартала станет источником бесконечных проблем.

И хотя Фахми, казалось, был благодарен солдатам за их обхождение с Камалем, замечание Ясина не успокоило его, и не сводя глаз с мальчика, он ответил:

— Может быть, они по-иному ведут себя с детьми, нежели со взрослыми мужчинами или женщинами? Не гори таким оптимизмом.

Ясин чуть было не заговорил о своём удачном приключении, но во-время прикусил язык и поостерёгся возбуждать брата. Затем дружески, как бы замечая по ходу дела, сказал:

— Да избавит нас Господь от них.

Мать в нетерпении ответила:

— А не пора ли ему поблагодарить их и уйти?

Но судя по кружку, в котором стоял Камаль, они ждали чего-то нового. Один из четырёх солдат отошёл назад, в ближайшую палатку, а через некоторое время вернулся, неся в руках деревянный стул, и поставил его напротив Камаля. И тут мальчик взобрался на стул и встал на него, вытянув вниз руки, словно построившись в шеренгу. Его феска слетела на затылок, обнажив лоб, но он, скорее всего, не почувствовал этого… Что же он говорил?.. Что за всем этим крылось? Никто не успел задаться таким вопросом, как мальчик запел своим высоким голоском:

Очей моих свет

Хочу я уехать домой к себе

Очей моих свет

Власти схватили моего сыночка

Он пропел куплет за куплетом своим тонким голоском, а солдаты пристально смотрели на него и на губах у них появились улыбки, затем они зааплодировали. Один из них понял немного слова из песни и начал подпевать: «Уехать домой к себе… уехать домой к себе»…, и подбадривал Камаля, увлечённый его пением. Тот старался вовсю, громко выводя трели, пока песня не закончилась под аплодисменты и овации, в которых участвовали и члены его семьи, — правда, про себя — в пении. Они следили за ним с нетерпением и возбуждением, желали благополучия и замечательных успехов, боялись, как бы он ни сделал какой-нибудь ошибки или ни сфальшивил, будто он пел перед делегацией, состоящей из всех солдат сразу, или будто это они пели в его гортани, и их честь — и по-отдельности, и всех вместе — зависела от удачного исполнения песни. В пучине этих чувств Амина забыла про свои страхи. Даже Фахми в это время не думал ни о чём, кроме пения и желал брату только успеха. И когда тот благополучно закончил песню, они испустили глубокий вздох облегчения и хотели, чтобы Камаль вернулся прежде, чем появится ещё что-нибудь непредвиденное, что только испортит им «аромат мускуса» такого славного окончания дел. По-видимому, веселье закончилось, и Камаль спрыгнул на землю, попрощался с каждым из солдат по-отдельности и помахал им рукой на прощание, затем направился к дому. Семья кинулась из машрабийи в гостиную, чтобы встретить его. Мальчик, запыхавшись, с влажным от пота лбом и залитый румянцем, подошёл к ним. Глаза его и мышцы на лице говорили красноречивее языка, а движения от радости собственного триумфа утратили равновесие. Его маленькое сердечко было до краёв переполнено счастьем, о котором он готов был объявить любым возможным способом, и поделиться им с кем угодно. Это чувство походило на мощное наводнение выступившей из берегов реки, чьи воды заливают и поля, и долины. Достаточно было бросить на него единственный взгляд, и по лицу его прочесть отражение того приключения, которое ему пришлось испытать… Радость просто ослепляла его, и он закричал родным:

— У меня есть новость, в которую вы не поверите и не сможете даже представить себе!..

Ясин захохотал и насмешливо спросил:

— И что это за новость такая, свет очей моих?!

Эта туманная фраза раскрыла глаза Камалю, и словно свет внезапно пронзил тьму — он увидел их лица, на которых красноречиво читались их чувства, и хотя понял, что им всё известно о том, что с ним приключилось, всё же получил компенсацию за утерянный шанс удивить их своим необычным рассказом. Он залился смехом, похлопывая себя по коленям ладонями, и наконец, превозмогая хохот, сказал:

— О, вы и впрямь меня видели…?!

Тут в разговор вступила Умм Ханафи, которая посетовала:

— Уж лучше бы они увидели несчастье, что на меня свалилось!.. К чему смеяться, после того, как ты убежал от меня?.. Если и ещё одна беда, как эта, свалится на меня… О, помилуй Аллах…