Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб - Страница 117

В словах её он заметил озабоченность, похожую на желание признаться. Грудь его сжалась от её слов, он шарахнулся в сторону от сильного испуга, не в силах больше терпеть, пусть даже это было раскаянием и размышлением. Нервы его напряглись, и настроение изменилось. Он умоляюще сказал:

— Не утомляй себя разговором.

Она подняла на него улыбающиеся глаза и произнесла:

— Твой приход вернул мне бодрость духа. Позволь сказать тебе: я никому в жизни не желала зла, и как остальные создания Божьи, стремилась обрести спокойствие на душе, но удача шла против меня. Я никому ничего плохого не делала, но многие делали плохо мне.

Он ощутил, что надежда его провести хотя бы один час в мире и покое, подведёт его…, а его чистое, искреннее чувство к ней будет отравлено. Как и прежде, умоляющим тоном он сказал:

— Оставь ты людей: есть и хорошие и плохие среди них. Сейчас твоё здоровье важнее всего…

Она заискивающе похлопала его по руке, словно прося смилостивиться над ней, затем прошептала:

— Было то, что я не исполнила перед Аллахом. Как бы я хотела жить долго, чтобы наверстать упущённое. Однако сердце моё переполнено верой, Аллах свидетель.

Словно защищая и её, и себя одновременно, он сказал:

— Сердце — это всё. Для Аллаха оно важнее даже, чем пост и молитва.

Она крепче сжала его руку в знак благодарности, затем поменяла тему разговора и радушно сказала:

— В последний раз ты дал мне обещания, и я не осмеливалась приглашать тебя, пока болезнь не превратила меня в то, что видишь сейчас. Меня посещает чувство, что я прощаюсь с жизнью, и не могу уйти, не наглядевшись на тебя. Потому я и послала за тобой. Я боюсь, что ты отвергнешь меня даже больше, чем смерть. Но ты сжалился над своей матерью и согласился попрощаться с ней. Я благодарна тебе и надеюсь, что Аллах примет мою молитву.

Волнение нарастало, но он не знал, как выразить свои чувства. Слова нежности были слишком тяжелы для его языка — он заплетался от смущения, когда хотел обратиться к ней, так как привык обходиться с ней сухо и отвергать, хотя обнаружил теперь, что его рука была инструментом, которым он мог выразить свой чувствительный характер, и сдавил её ладонь, пробормотав:

— Да воздаст тебе Господь наш благом.

Она вновь заговорила о смысле своей последней фразы, повторяя те же слова или заменяя их другими, но с тем же значением, и подробно излагала мысли, с заметным усилием проглатывая слюну, и замолкала ненадолго, чтобы перевести дыхание, а потом возобновляла речь. Из-за этого несколько раз он просил её остановиться, но она только улыбалась, когда он перебивал её, затем вновь продолжала говорить, пока не останавливалась, и на лице её мелькал интерес к чему-то новому — так бывало, когда она вспоминала о чём-то важном… Она спросила его:

— Ты женат?

Он с некоторым неудовольствием вскинул брови. Лицо его покраснело. Она неправильно поняла его и, словно извиняясь, поспешила сказать:

— Я не упрекаю тебя… На самом деле, мне бы хотелось увидеть невестку и твоё потомство, но мне достаточно и того, чтобы ты просто был счастлив.

Он не сдержался и лаконично ответил ей:

— Я не женат. Примерно месяц назад развёлся.

Впервые в её глазах блеснуло внимание, если вообще можно было говорить о каком-то блеске…

Но всё же что-то похожее на свет, вроде тусклого света звезды, показалось в них. Она еле слышно сказала:

— Ты развёлся, сынок?!.. Как ты огорчил меня!

Он опередил её и произнёс:

— Не горюй обо мне. Я не печалюсь и не сожалею. — Затем улыбнувшись. — Зло пришло и ушло.

Но мать тем же тоном спросила:

— Кто выбрал её тебе в жёны?… Отец или его жена…?!

Ясин ответил ей, желая положить конец этой теме:

— Её выбрал для меня Аллах. Всё происходит по воле Его и желанию!

— Я это знаю, однако кто выбрал её для тебя?.. Жена твоего отца?

— Нет, отец выбрал её. Его выбор безупречен. Она из благородной семьи… Как я сказал, это было по воле и желанию Аллаха.

Она холодно сказала:

— Такова доля твоя и таков выбор твоего отца… Да уж, такова!..

Затем, после краткой паузы спросила:

— Беременна…?

— Да…

Тут мать сделала глубокий вздох:

— Да затруднит Аллах жизнь твоему отцу!..

Она сказала это умышленно, чтобы он не комментировал её слова, и смог сорвать эту гнойную язву, что съедала его изнутри, дабы хоть так усмирить боль…

Оба замолчали. Женщина опустила глаза, словно изведённая усталостью, и открыла их снова ненадолго, улыбнулась ему и ласковым голосом, на который никак не подействовало её переживание, спросила:

— А мог бы ты забыть о прошлом?

Он вздрогнул и опустил глаза, ощутив непреодолимое желание убежать отсюда, затем умоляюще сказал:

— Не вспоминай о нём, пусть оно безвозвратно уйдёт.

Возможно, сердцем он не осознавал того, что говорит, однако язык сказал то, что должен был сказать… Или из-за того, что эти слова были проявлением искренности его чувств, что поглотили его полностью на тот момент, или из-за того, что он сказал «…пусть оно безвозвратно уйдёт»,

Он испытывал странное ощущение, оставлявшее тревожный осадок, но не захотел размышлять над ним, цеплялся за свою чистую любовь к ней, и преисполнился решимости доказать ей её. Но мать снова спросила его:

— Любишь ли ты свою мать, как любил в те счастливые времена?

Похлопав её по ладони, он ответил:

— Люблю и молюсь за её благополучие и здоровье.

Он скоро нашёл утешение от своей тревоги и внутренней борьбы, а на её увядшем лице запечатлелось глубокое умиротворение и покой. Он почувствовал, как она сжала его руку, словно передавая ему всю свою признательность. Оба обменялись долгим нежным, полным спокойствия и радости взглядом, от которого по комнате распространилась атмосфера любви, покоя и лёгкой грусти. Она словно не хотела больше разговаривать, а может, её состояние не давало ей продолжить. Веки её дрогнули и тихонько сомкнулись. Ясин глядел на неё, словно хотел задать какой-то вопрос, но не сделал ни одного движения. Затем губы её немного раздвинулись и раздался лёгкий прерывистый храп. Он выпрямился и стал всматриваться в её лицо, затем прикрыл глаза, вызывая в памяти то, каким было её лицо в последний раз, когда он смотрел на неё год назад, и грудь его сжалась от страха, что преследовал его по дороге и тот вновь вернулся к нему. Видит ли он её в последний раз?.. И с каким сердцем он встретит это?! Он не знает. Да и не хотел представлять себе то, что таило в себе сокрытое. Просто хотелось дать покой своему разуму и следовать, а не опережать события. Тревога и страх завладели им. Как странно!.. Только что он хотел убежать, пока слушал её рассказ, и даже представил себе, как будто сбросил груз с плеч, когда она заснула. Он не ушёл в себя, но страх всё равно преследовал его… Он и сам не понимал причину этого страха, но хотел, чтобы она очнулась от сна и продолжила разговор. Пока же он будет ждать её пробуждения до самого утра!.. Он не мог и дальше оставаться в плену своих страхов и тревог, нужно поставить границу этим страданиям… Завтра или послезавтра его ждут либо поздравления, либо соболезнования… Поздравления или соболезнования?!.. Что ему приятнее?! Не нужно совершать лишних движений, будь то поздравления или соболезнования, и не стоит торопить события. Единственное, что можно сказать — если бы в нашей власти было расстаться, то мы расстались бы друзьями. Это был бы лучший конец для худшей жизни. Но если Аллах даст ей ещё пожить…

Он окинул блуждающим взором комнату и остановился на зеркале, что висело на шкафу напротив — в нём отражалась постель матери — и увидел её тело, накрытое одеялом почти полностью, за исключением руки, которую она вытащила, когда приветствовала его — он мягко взял её и накрыл одеялом, которое затем заботливо натянул до самой шеи. И тут в голову ему пришла одна мысль! А что, если уже завтра в этом зеркале будет отражаться постель, но уже пустая!.. Не её жизнь, и не жизнь кого-либо ещё… Это было более чёткое изображение, чем все те иллюзорные образы!.. Он испугался ещё больше и прошептал: