Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб - Страница 125

Затем она глубоко вздохнула и сказала:

— Всякий раз, как я вспоминаю, что произошло между ним и тем юношей вчера, у меня волосы на голове дыбом становятся…

Хадидже в конце концов надоела угрюмость Фахми, и она решила избавить его от неё напрямую — после того, как ей стало ясно, что все её скрытые попытки провалились, и она обратилась к нему с вопросом:

— Братец, а ты видел, как Господь почтил тебя в тот день, когда осуществил твою мечту… о Мариам?! Фахми посмотрел на неё со смесью удивления и смущения. В тот же миг все сосредоточили на нём взгляды, даже Камаль — и тот с интересом уставился на него. Воцарилось молчание, скрывшее всю глубину подавленных чувств Фахми, которые он по-прежнему не хотел замечать или скрывал в себе, и которые ясно и смело выразила, наконец, Хадиджа. Все присмирели и глядели на юношу в ожидании его ответа, словно он сам задал этот самый вопрос, хотя Ясин считал, что положить конец этому молчанию нужно до того, как оно повиснет камнем и причинит боль, и потому, притворившись весёлым, заявил:

— Твой брат один из непорочных, которых возлюбил Господь…

В эти минуты Фахми переживал исключительно трудную ситуацию, стыд. Он лаконично сказал:

— Это старинная проблема, сглаженная временем и забвением…

Аиша оправдывающимся тоном произнесла:

— Фахми был не единственным, обманутым ею, она всех нас обвела вокруг пальца…

Хадиджа, встав на защиту собственных слов, — самое большее, что она могла сейчас сделать — это обвинить его в невнимательности, сказала:

— В любом случае, я всегда была уверена в том, что произойдёт, хоть и считала её невинной, хотя она на самом деле достойна…

Фахми перебил её и с деланным безразличием сказал:

— Это уже давно забытая история. Англичанин ли… египтянин…. не важно. Оставим всё это…

Ясин возобновил свои размышления над «проблемой» Мариам… Мариам?!.. Он не посмотрел на неё ни разу за всё это время, когда она попадала в его поле зрения, разве что мимоходом. Он часто избегал её из-за того, что Фахми был увлечён ею, пока не раскрылось её падение… И вот тут-то его интерес возрос, и он стал задаваться вопросом — а что она за особа такая? Ему хотелось как следует разглядеть, испытать ту девушку, что привлекла страсть англичанина. Англичане пришли в их квартал как бойцы, а не как ухажёры. Его гнев на Мариам был всего лишь возмездием за случившееся. Но в глубине души его чрезвычайно возбуждало присутствие по соседству с собой смелой «опозорившей себя» девицы, вроде неё, когда его отделяет от неё одна стена. В его широкой груди разлилось то животное возбуждение, что манило его выйти на охоту за «дичью». И если он и оставался — из уважения к грусти Фахми, который любил её, — в рамках пассивного преступного удовольствия, во всём квартале никто так не возбуждал его интерес, как Мариам.

— Пришло время возвращаться домой.

Это сказала Хадиджа, вставая со своего места, когда из прихожей к ним подошли Ибрахим и Халиль Шаукат, что беседовали друг с другом. Все встали: кто-то только потягивался, а кто-то уже застёгивал верхнюю одежду. И лишь Камаль по-прежнему сидел на диване и смотрел на дверь зала с грустью в глазах и тяжело бьющимся сердцем…

Господин Ахмад сидел за своим рабочим столом, уткнувшись в тетради — его ежедневная рутинная работа помогала ему забыть, хотя бы ненадолго — его личные и общественные тревоги, что распространяли кровавые новости. Он любил лавку так же, как и свои посиделки с друзьями, вино и музыку, потому что и там, и там ему удавалось вырваться из ада постоянных размышлений. Однако в лавке царила атмосфера торга, споров о цене и выгоде, и тому подобных вещей, составлявших привычную для него жизнь. Жизнь эта позволяла ему внушить себе некоторую уверенность того, что всё ещё, возможно, вернётся на свои места, в первоначальное состояние, к миру и стабильности. К миру? Куда же он делся, этот мир, и когда ему позволено будет вернуться?!.. Даже в этой самой лавке под покровом таинственного шёпота творятся кровавые события. Покупатели не довольствуются одной только торговлей и сбиванием цен; их языки по многу раз вполголоса пересказывают новости, сожалеют о трагических инцидентах. Помимо мешков с рисом и кофе здесь разносят слухи о боях в районе Булак, кровавой бойне в Асьюте, десятках трупов в гробах, о юноше, который отнял у врага пулемёт. Он хотел внести его в Аль-Азхар, но его опередила сама судьба: в его тело вонзились десятки снарядов. Эти и другие новости то и дело окрашивались в яркие цвета и уже прожужжали ему все ушли. И это происходило в том месте, где он искал себе приют и пытался всё забыть! До чего же жалкой была жизнь в тени смерти! Разве революция не могла поторопиться осуществить свои цели до того, как принесла беды ему и членам его семьи?!.. Ему не жалко было денег, и он не скупился на чувства, более того — полностью был готов отдать свою жизнь. Но какое же тяжкое испытание уготовил Аллах Своим рабам — их души ничего не стоили, а кровь лилась рекой!.. Революция не была теперь уже просто вызывающим восторг «развлечением»: куда бы он ни шёл, всюду его подстерегала угроза. Она подстерегала и его сына-бунтовщика. Революционный пыл господина Ахмада охладел. Он питал мечты о независимости и возвращении Саада, однако без всякой крови и революции, то есть без всей этой паники. Он кричал лозунги с остальными и чувствовал то же воодушевление, что и они, но его ум отказывался идти по течению, цепляясь за жизнь, и он оставался один на фоне происходящих событий, словно корень дерева, вырванного из земли бурей, у которого обломаны ветви. Он совсем не обессилил, хотя его любовь к жизни была огромной и такой останется до конца. Если бы Фахми верил в то же, что и он, то и его жизнь оставалась бы спокойной до самого конца, но Фахми мешало то, что он бросался в это течение без спасательного пояса…

— Господин Ахмад на месте?

Ахмад услышал этот вопрос, и почувствовал, что кто-то стремительно протиснулся в его лавку, как будто был не человеком, а снарядом, поднял голову от своих бумаг и заметил шейха Мутавалли Абдуссамада, который стоял посреди лавки и мигал своими воспалёнными глазами и тщетно пытался разглядеть стол хозяина. Он улыбнулся ему, затем воскликнул:

— Прошу, шейх Мутавалли, к нам пожаловало само благословение…

На лице шейха промелькнула уверенность в себе, и он прошёл вперёд, весь дрожа, словно передвигался на верблюде, и Ахмад наклонился над столом и протянул ему руку, и пожав её, пробормотал:

— Стул справа от вас, прошу, садитесь.

Шейх Мутавалли оперся на свою трость и уселся на стул, затем положил руки на колени и сказал:

— Да хранит тебя Аллах…

Ахмад от всей души произнёс:

— До чего мне приятна ваша молитва за меня и как необходима мне!

Затем он повернулся к Джамилю Аль-Хамзави, который взвешивал рис для одного из покупателей:

— Не забудь подготовить свёрток для нашего господина шейха…

Тут Джамиль Аль-Хамзави повернулся и спросил:

— Кто же забудет нашего господина шейха?!

Шейх раскрыл ладони и поднял голову, шевеля губами — он еле слышно бормотал молитву-благословение, но слышен было только прерывистый шёпот, а затем вернулся к своей изначальной позе и ненадолго замолчал. Наконец он торжественным тоном заявил:

— Я начну с молитвы-приветствия проводнику Истинного Пути.

Господин Ахмад воодушевлённо ответил:

— Да пребудет над ним пречистая молитва и мир…

— А также я восхваляю и приветствую отца твоего, да будет доброй память о нём.

— Да будет обширна милость Аллаха над ним.

— Затем я прошу Аллаха обрадовать глаза твои тем, что увидят они семью твою, и детей, и внуков, и правнуков твоих.

— Амин.

Шейх вздохнул и произнёс:

— И ещё прошу Его вернуть нам нашего господина Аббаса-эфенди, Мухаммада Фарида и Саада Заглула…

— Да внемлет Аллах словам вашим.

— И чтобы Он разрушил Англию за грехи, что совершал и совершает народ её…