Розовый бриллиант. Очерки уголовного мира царской России - Кошко Аркадий Францевич - Страница 37

На следующий день я пожелал лично осмотреть место преступления.

Осмотр подкопа подтвердил соображения следователя.

Стальная же комната банка являла весьма любопытное зрелище: два стальных шкафа со стенками, толщиной чуть ли не в четверть аршина были изуродованы и словно продырявлены орудийными снарядами По всей комнате валялись какие-то высокоусовершенствованные орудия взлома. Тут были и электрические пилы, и баллоны с газом, и банки с кислотами, и какие-то хитроумные сверла и аккумуляторы, и батареи, словом, оставленные воровские приспособления представляли из себя стоимость в несколько тысяч рублей.

Опрошенный мной арестованный чиновник оказался заядлым поляком, все отрицавшим и жестоко возмущавшимся незаконным, по его мнению, арестом.

Так как прорытие подкопа, равно как и подготовка к краже, вообще должны были занять немало времени, то воры, надо думать, прожили известное время в Харькове. Посему, взяв Линдера и местных агентов, я принялся объезжать гостиницы, захватив как привезенные с собой из Москвы 20 фотографий варшавских воров, так и карточку арестованного чиновника.

Мне посчастливилось! Из десятка гостиниц, нами посещенных, в одной опознали по моим карточкам неких профессиональных воров Станислава Квятковского и Здислава Горошка, в другой – Яна Сандаевского и еще троих, фамилии коих не помню, всего – шесть человек. Оказалось, они прожили в этих гостиницах с месяц и уехали лишь 26-го числа.

Вместе с тем выяснилось новое обстоятельство. По фотографии арестованный чиновник был опознан лакеем той гостиницы, где проживали Квятковский и Горошек. Лакей этот, шустрый малый, не только сразу же опознал обоих воров и чиновника, но со смешком поведал о тех перипетиях, косвенным участником коих он являлся за время проживания этих господ в его гостинице. По его словам, к Горошку, а особенно к Квятковскому, часто захаживал арестованный чиновник и более того: Квятковский был, видимо, в любовной связи с женой ничего не подозревавшего чиновника. Эта женщина не раз навещала в гостинице Квятковского, и нередко ему, лакею, приходилось относить записочки то от него к ней, то обратно. Из этих тайных записок любопытный лакей и убедился, к своему удовольствию, в их связи.

Этот первый день Нового года казался мне не потерянным напрасно, и я заснул покойно.

Между тем дополнительные сведения, собранные об арестованном чиновнике, не говорили в его пользу. До Харькова он служил в Гельсингфорсе, в отделении Лионского кредита, откуда и был уволен по подозрению в соучастии в готовившемся покушении на кражу в этом банке.

Мои дальнейшие вызовы и допросы арестованного чиновника ничего не дали. Он все так же продолжал отрицать всякую за собой вину.

После долгих размышлений я решил попробовать следующее.

– Вот что! – сказал я моему Линдеру. – Сегодня же переезжайте в другую гостиницу подальше от меня; а завтра, под флагом дружбы с Квятковским и по причине предстоящего якобы отъезда вашего из Харькова, зайдите к жене арестованного чиновника и передайте ей привет Квятковского. Для достоверности покажите ей фотографию последнего, будто бы вам данную, с дружеской надписью на обороте. Надпись по-польски вы сфабрикуйте сами. Образцом почерка Квятковского послужит его факсимиле, имеющееся на полицейской карточке. Было бы крайне желательно при этом получить от указанной дамы какое-либо письмо или записку, адресованную Квятковскому.

Линдер блестяще выполнил поручение. На следующий день он был принят этой особой.

О своем визите он мне так рассказывал:

– Я пришел к вам, пани, от Стасика Квятковского, моего сердечного друга. Пан Станислав просит передать свой привет и сердечную тоску по пани.

– Я не разумем, цо пан муви! – смущенно сказала она. – Какой пан Станислав, какой пан Квятковский?

Я снисходительно улыбнулся:

– Пани очень боится! Но, чтобы вы не тревожились, Стасик просил меня показать пани вот этот портрет. Не угодно ли? – и протянул ей карточку с надписью.

Взглянув на нее, моя барынька просияла, видимо, успокоилась и стала вдруг любезнее.

– Ах, прошен, прошен, пане ласкавы, сядать!

После этого все пошло как по маслу. Она призналась мне, что сильно соскучилась по Квятковскому, и поставила меня в довольно затруднительное положение, пристав с вопросом, где теперь пан Станислав. Я вышел из затруднения, сославшись на легкомыслие женщин.

– Пан Станислав, любя и доверяя вам всецело, тем не менее просил не называть его адреса, так как боится, что вы случайно можете проговориться. А ведь тогда все дело, так благополучно проведенное им и вашим супругом, может рухнуть.

– Напрасно пан Станислав во мне сомневается! Ради него, ради мужа, наконец, ради самой себя я обязана быть осторожной. Впрочем, пусть будет, как он хочет!

В результате Линдер был всячески обласкан, накормлен вкусным обедом, а вечером, покидая гостеприимную хозяйку, он бросил небрежно:

– Быть может, пани желает написать что-либо Стасю, так я охотно готов передать ему вашу цедулку.

Пани обрадовалась случаю и тут же написала Квятковскому нежное послание, заключив его фразой:

«…Как жаль, коханы Стасю, что тебя нет со мной сейчас, когда муж мой в тюрьме!»

Поблагодарив Линдера за хорошо исполненное поручение, я на следующий день вызвал арестованного чиновника.

– Ну что же, вы все продолжаете отрицать ваше участие в деле?

– Разумеется!

– Вы отрицаете и знакомство ваше с Квятковским?

– Никакого Квятковского я не знаю!

– И жена ваша не знает пана Квятковского?

– Разумеется, нет! Кто такой этот Квятковский?

– Любовник вашей жены!

– Ну, знаете ли, этот номер не пройдет! Жена моя святая женщина, и в супружескую верность ее я верю как в то, что я дышу!

– И напрасно! Я могу вам доказать противное.

– Что за вздор! Ведь если бы и допустить недопустимое, т. е. что жена изменяет мне с Квятковским, то как бы вы могли доказать мне это? Ведь не держали же вы свечку над нею и паном Станиславом?

– А откуда вам известно его имя?

Чиновник сильно смутился, но, оправившись, ответил:

– Да вы как-то, на одном из допросов, так называли Квятковского.

– Я что-то не помню. Во всяком случае, у вас недюжинная память! Но оставим пока это, поговорим серьезно. Я делаю вам определенное предложение: я обещаю вам доказать, как дважды два – четыре, неверность вашей жены, а вы обещайте мне помочь разыскать Квятковского, замаравшего вашу семейную честь. Идет, что ли?

– Нет, не идет! Так как я, не зная Квятковского, не могу вам помочь и разыскать его. Но заявляю, что не пощажу любовника моей жены, буде таковой оказался бы!

– Ладно! Довольно с меня и такого обещания. Вы, конечно, хорошо знаете почерк вашей жены?

– Ну еще бы!

– Так извольте получить и прочесть письмо ее, написанное вчера на имя Станислава Квятковского! – И я протянул ему переданный мне Линдером запечатанный розовый конверт.

Чиновник схватил конверт, вскрыл его, извлек бумагу и жадно накинулся на нее. Я наблюдал за ним. По мере чтения лицо его все багровело и багровело, руки начали трястись, дыхание становилось прерывистым. Наконец, кончив чтение, он яростно скомкал бумагу, метнул бешеный взгляд и, хлопнув кулаком по столу, воскликнул:

– Пся крэв! Ну, ладно, пане Станиславе, не скоро пожалуешь ты сюда! А если и пожалуешь, то не для свидания с моей женой!

Ах ты, мерзавец, подлец ты этакий! Ну, теперь держись! Хоть и сам погибну, но и тебя потоплю! Господин начальник, – обратился он ко мне, – извольте расспрашивать, я теперь все, все скажу, рад вам помочь в поимке этого негодяя Квятковского!

– Хорошо! Где он теперь?

– Должно быть, в Москве, у любовницы Горошка, на Переяславльской улице.

– При нем и похищенное?

– Да, при нем. Он должен будет обменять процентные бумаги на чистые деньги и заняться дележом их среди участников.

– Так, быть может, он уже все обменял и поделил?

– Ну, нет! Это не так просто. Квятковский и Горошек крайне осторожны. Для предстоящего обмена должен приехать из Гельсингфорса в Харьков некий «делец» Хамилейнен, мой личный знакомый, каковой, получив от меня препроводительное письмо, здесь, в Харькове, выедет с ним в Москву, где и сторгует бумаги примерно за полцены их номинальной стоимости.