Сентиментальный убийца - Серова Марина Сергеевна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/27
• Следующая

— Может, прочухал?

— Да ты че, Вован? У него от сивухи все извилины в мозгах загладились. Какое там — прочухал… он иногда имя-то свое забывает.

— А че с этой жабой делать, Мишан?

— Что собирались. Пора уменьшать поголовье скота. А то пускать в расход в один день сразу двоих — сам понимаешь, нечистая работа.

— Ну давай!

— Что вы там говорите? — прокудахтала старушка, у которой, как я знала, на самом деле был просто острейший слух. — Ничаво не слышу.

— А вам и не надо слышать, Вера Михайловна, — сказал один из визитеров. — Подержи-ка ее, Вован.

И в руках парня я увидела стеклянный шприц, наполовину заполненный каким-то препаратом.

— Э… э, сынки, да вы что это?

— Молчи, старая перечница! — грубо проговорил Вован, а Михаил, вероятно, более деликатный молодой человек, вежливо сказал:

— Это не больно, Вера Михайловна. Это просто для расслабления. Расслабятся все мышцы… в том числе сердечная. Отдохнете.

…Совсем недавно мне уже приходилось слышать примерно такие же слова!

Старушка пискнула что-то невнятное, но парни не слушали ее: один из них держал в руке шприц, а второй пытался докопаться до рук «Веры Михайловны», прикрытых каким-то рваным серым салопом.

И докопался.

Правда, вместо дряблой старческой руки с тонкой обвислой морщинистой кожей и синеватыми прожилками вен Вован наткнулся на мускулистое предплечье и сильную кисть с длинными пальцами. И тут же почувствовал на себе мощь этих пальцев, когда рука, выброшенная вперед подобно отпущенной пружине, ухватила его за горло и, легко притянув к себе, вдруг швырнула о стену так, что не самый слабенький Вова почувствовал себя новорожденным котенком, которого бросают в унитаз.

Он ударился головой о стену и медленно сполз по ней вниз, бессмысленно выпучив от изумления и болевого шока глаза.

Второй парень — Миша — издал горлом неопределенный звук и попятился, но «парализованная старушка» сорвалась с инвалидной коляски и, одним прыжком добравшись до сердобольного благотворителя и покровителя дряхлых и немощных, врезала ему с правой руки так, что тот не устоял на ногах и отлетел на диван — тот самый, на котором несколько дней назад проснулась я.

Первый парень, которого звали Вованом, кажется, попросту потерял сознание — так сильно приложился о стену. А Миша барахтался на диване, как новорожденный теленок, запутавшийся в собственных конечностях.

И лицо у Миши было — стоит посмотреть.

— Выходи, Женька, — сказал Орловский своим обычным голосом. — Представление закончено.

Едва сдерживая смех, я вышла из кладовки и, перешагнув тело Вована, уселась на грязную табуретку.

— Не иначе, хорошо питаетесь с пенсии, Вера Михайловна, — произнесла я. — Вон как обошлись с подрастающим поколением. Хотя, надо сказать, поколение-то не очень: как говорится у классика, квартирный вопрос испортил его изрядно. Еще похлеще, чем во времена Булгакова.

Миша переводил взгляд с моего лица на ухмыляющегося Орловского — «Веру Михайловну», но не мог произнести ни слова.

— Да ты че… — наконец выдавил он с лицом, которое традиционно бывает у посетителя ватерклозета при затяжном и мучительном запоре. — Ты кто?

— Я или он? — уточнила я.

— О… он?

— А ты что, голубь, еще не понял, что во мне от старушки только разве что парик да эти косметические морщины, — сказал Орловский. — Ну и ишшо голос, — добавил он визгливым старушечьим фальцетом.

— Э-э, — проговорил Михаил, поднимаясь с дивана. — Я не знаю, кто вы такие, но только давайте разойдемся по-хорошему. А то я вам такие проблемы гарантирую от Шпона… вы хоть знаете, кто такой Шпон?

— Я только знаю, козел, что ты хотел меня замочить, — сказал Алексей холодно. — Что это за мерзость у тебя в шприце?

Я отозвалась раньше, чем Михаил сумел сформулировать свой ответ:

— Кажется, об этом знаю я. Скорее всего, там б-тубокурарин. Есть такой милый препарат, который при легкой передозировке вызывает паралич сердца. И тогда — Гитлер капут, фрау Мюллер.

Сидящий на диване Михаил поднял на меня изумленные глаза:

— А ты откуда знаешь?

— Такое впечатление, что вы все из одной конторы, — сказала я. — И ты, и, скажем, господин Воронов Сергей Александрович. Знаешь такого?

— Зна… знаю, — ответил Михаил. — Мы с ним вместе работали.

— По квартирам? — насмешливо спросил Орловский.

— Не… в охранном агентстве. Он там был первым заместителем директора, пока не уволили за какой-то там беспредел.

— В каком охранном агентстве? — переспросила я. — В «Аресе»? Которое принадлежит Острецкому?

Миша снова воззрился на меня с мало скрытым ошеломлением и испугом: вероятно, до него начало доходить, что люди, которых он встретил в занюханной, грязной квартире чудовищного алкоголика, которого нехорошие парни из риэлторской конторы давно планировали к отселению на тот свет, — так вот, что эти люди не так уж просты, как можно было предположить.

— Да, — наконец сказал он. — «Арес». А ты откуда знаешь?

— Я много чего знаю, мой драгоценный, — сказала я. — Придется тебя допросить по всей строгости революционного времени. Пошли.

— Ку… куда? — заверещал он и вдруг, буквально взлетев с дивана, попытался выскочить из комнаты, но я подставила ногу, и он, напоровшись на нее, полетел вверх тормашками, а через доли секунды на нем оказался Орловский, который и произвел два профилактических касания шеи заблудшего гражданина кулаком.

Тот дернулся и обмяк.

— Зачем ты так его? — недовольно спросила я. — Мне нужен внятно отвечающий на вопросы человек, а не восемьдесят килограммов вялой дохлятины.

— Ничего… — отмахнулась ретивая «старушка». — Через пару минут очухается. Это я ему вложил для памяти, чтобы впредь не дергался и уяснил, насколько резкие жесты вредны для здоровья. Да… и на какие такие вопросы ты хочешь получить у него ответы?

— Ну… например, откуда у этого гражданина тубокурарин и эта замечательная риторика перед использованием препарата: «расслабятся все мышцы, включая сердечную…»

— А что?

— А то, что точно такие же слова говорил мне молодой человек в доме Геннадия Ивановича Турунтаева, когда собирался сделать мне инъекцию точно такого же препарата. Не слишком ли много совпадений? Особенно если учесть, что этот Миша и некто Сергей Воронов, которого ты, Леша, не так давно застрелил, работали в одном и том же охранном предприятии. Принадлежащем, кстати, Олегу Даниловичу Острецкому. Острецкий — это тот самый Шпон, которым нас тут пугал вот этот кусок дерьма.

На «старческом» лице Орловского не отразилось никаких эмоций.

— И что же ты собираешься делать?

— Я? Возьму сейчас эту парочку и пойду с ними к Турунтаеву. Естественно, под хорошей охраной человек этак из пяти. А что, ты против?

— Делай как знаешь, — бесцветно ответил Алексей.

Я пристально взглянула на него и одним коротким движением сняла с него парик. Он не препятствовал мне — напротив, сорвал с лица тончайшую, с телесным отливом, полупрозрачную мутную маску и стер грим. А потом, оказавшись передо мной в своем природном обличье, произнес:

— Я должен тебе кое-что сказать… — Увидев, что Михаил зашевелился, он сильно ударил его локтем в основание черепа, и лоб ублюдка с треском впечатался в пол. — Погоди, Женя… ты еще успеешь выпотрошить этого козла. Я должен сказать тебе одну очень важную вещь.

Разряд колючего холода вдруг неистово пронизал мой позвоночник, растекаясь предательской ватной слабостью в ногах. Я сама не ожидала, что реакция на не заключавшие в себе ничего экстраординарного слова Алексея будет такой острой.

Хотя, откровенно говоря, я предчувствовала, что его слова и то, что он собирался открыть мне, окажется очень важным и совершенно непредсказуемым.

— Ты и без того держала мою жизнь в своих руках, — негромко произнес он. — И все потому, что я не выполнил своего долга… того, что мне поручили. Смешно. Излишняя чувствительность и какая-то совершенно нелепая совестливость — это в моем случае просто какой-то романтический штамп. Дурной вкус. Байроновский герой, е-мое. А между тем нет ничего проще, чем убить бесчувственных людей. Просто легкое нажатие на… на пару точек, и все. И не нужно никакого оружия.

• Предыдущая
• 23/27
• Следующая