Авиатор: назад в СССР 12 (СИ) - Дорин Михаил - Страница 19

— Прибавить надо, — кричу я на ухо Сагиту, который ближе всех к кабине.

Он заглядывает внутрь, но командир только разводит руками. Видимо, экипаж выжимает всё из Ми-8. Я опустился на металлический пол кабины и всё же взял руку Ивана. Она была ледяной. Он дрожал.

В этот момент вертолёт слегка тряхнуло, и голова Вани качнулась в мою сторону.

— Глаза открыл, — громко сказал я, когда Швабрин посмотрел на меня.

Живой! И будет жить! Он даже сделал подобие улыбки. Уголки рта дрогнули и разошлись в стороны.

— Держись, Вань. Мы уже скоро, — обошёл меня сзади Сагит и присел рядом.

Вигучев встал со скамьи и сел у ног Ивана. В такие моменты между нами нет конкуренции. Все мы братья по небу.

Иван медленно моргнул. Его рука перестала трястись, и он продолжил смотреть мне в глаза. Я только увидел, как маленькая слеза скатилась по его щеке.

Рука Швабрина окончательно обмякла, а Сагит не выдержал и несколько раз ударил кулаком в пол грузовой кабины вертолёта.

В госпитале констатировали смерть Ивана ровно в 12.00. Когда мы втроём стояли рядом с палатой, где лежало накрытое тело Швабрина, было очень непросто подобрать какие-либо слова.

Вроде надо быть готовым к трагедиям в нашей работе. Но каждый раз ты пропускаешь эмоции через себя, и внутри тебя съедает горечь утраты.

— Он не был женат? — спросил Вигучев, первым нарушивший молчание.

— Девушка есть. Она в Крыму сейчас, — ответил я.

— Серёга, не знаю как ты, но я не могу. Я не смогу сказать, — тихо проговорил Сагит, ломающий очередную сигарету.

Сообщать о смерти погибшего его близким — тяжелая участь. Морально к такому нельзя быть готовым.

Я уже представлял себе, как Екатерина откроет дверь и вспомнит об инциденте с Аидой. И после этого мне придётся ей сказать, что Ивана больше нет.

Пускай судьба и дала мне второй шанс прожить жизнь заново, но испытаний для меня она не жалеет.

Через минуту появился доктор и объяснил, как нам можно будет забрать Ивана для похорон. После этого он протянул мне небольшую коробку с вещами. В ней лежали шлем, часы, пишущие принадлежности и планшет Швабрина. На самом дне лежала пачка сигарет, подписанная известным мне образом.

— «Курсант Родин…», — прочитал Вигучев, когда я достал её из коробки.

— Да, он был у меня инструктором в училище.

— Не знаешь, зачем он её взял с собой? — спросил Сагит.

Я ничего не ответил. Да и не предполагал, зачем взял с собой пачку сигарет Ваня. Ещё и подписанную мной. Так это и останется тайной.

Через пару часов мы приземлились на аэродроме. В воздухе по-прежнему стоял запах гари, смешавшийся с морским бризом. Каламитский залив был спокоен. Лётное поле было пустым, и только на месте катастрофы шли работы по сбору остатков самолёта.

Нас встречал автобус конструкторского бюро Сухого. Нам было дано указание проследовать в штаб полка на доклад.

Сагит и Вигучев сказали, чтобы я ехал в гостиницу к Екатерине. Рассказать о гибели нужно, поскольку уже скоро весь военный городок будет полниться слухами.

Автобус привёз меня в гостиницу. Перед входом я остановился и почувствовал, что ноги начинают становиться ватными. Осмотрев себя, обнаружил, что даже не отряхнулся после того, как помогал забирать Ваню с места его приземления. Я поставил коробку на землю. Не успев поднять голову, передо мной появились лакированные туфли-лодочки.

— Родин, где так измазался? — спросила Аида, затягиваясь сигаретой.

— В поле, — ответил я, оттряхнув штанину.

— Ясно. Знаешь, мне тут друг из Министерства Авиапрома рассказывал, что ваши МиГи и «суховцы» всех достали. Мол, самые умные, идей у вас много, лезете постоянно с предложениями. Что скажешь?

Совсем не вовремя появилась эта девушка. Смотрю я на неё и даже не представляю, стоит ли говорить о гибели Швабрина. Если бы она знала, то так весело бы не общалась.

— Сейчас не самое лучшее время. Мне идти надо, — ответил я и взял коробку.

— Ой, ладно тебе! Ну, погиб этот Швабрин. Что с того? Жизнь продолжается, — махнула Аида рукой.

Какой цинизм! Она так сказала, будто не человек погиб, а комар. Теперь понятно, какие были отношения у неё и Вани. Она его просто охмурила и пользовалась. А он… это уже не важно.

— Мне пора, — тихо сказал я и прошёл мимо Аиды.

— Кхе! Что за манеры! Только не говори, что ты расстроился. Будто он тебе родственник был, — сказала она мне вслед.

Удивительная мразь. Иной характеристики придумать не могу насчёт этой девушки.

Дежурная на входе сказала, что Катя в комнате. Коробку с вещами Вани я поставил у себя в комнате и пошёл к Екатерине. Чем ближе к её двери, тем тяжелее становиться передвигать ноги. В голове должны крутиться разные слова, которые следует сказать в такой момент. Только их нет.

Я остановился перед комнатой Кати и занёс руку, чтобы постучаться. В нескольких миллиметрах от деревянной поверхности мой кулак замер. Никак не получается собраться. Несколько мгновений спустя, я постучался.

— Ого! Сергей! Что так рано? — спросила Катя, открыв передо мной дверь.

— Привет, — тихо сказал я.

— Вижу, что ты хотел со мной поговорить. И не проси даже. Ты виноват. Это низко так обманывать Веру…

— Я не по этому поводу.

— А чего тогда, вид будто кто-то… умер?

— Зайди в комнату, — сказал я, и Катя впустила меня.

Девушка закрыла дверь. Показала мне сесть на стул, а сама взяла с вешалки платок и накинула на плечи.

— Я тут… не прибрано у меня, в общем, — сказала Катя, начиная заправлять кровать.

Останавливать её я не стал. Как мне кажется, она уже всё поняла, но пока держится.

— Сейчас Ваня прийти должен. Мы хотели на пирс сходить, прогуляться. Здесь воздух такой… такой свежий, — тяжело проговорила Катя, закончив с заправкой.

— Да, воздух тут хороший.

— Ваня ещё предложил на Херсонес съездить в выходной день. Ну и на Ай-Петри, — продолжала Катя рассказывать об их планах.

Я слушал, но с каждой минутой это становилось всё тяжелее. Катя всё чаще начинала всхлипывать, а слёзы уже выступили на глазах.

— А домой приедем… свадьбу сыграем, — закончила Екатерина и разрыдалась, закрыв лицо руками.

— Катя, послушай… — встал я со стула и подошёл к ней ближе.

— Нет! Ничего не говори! Не смей мне говорить, что его больше нет! — крикнула Катя и принялась колошматить меня руками в грудь.

Всю горечь она вымещала на мне, отказываясь верить. А я так и не сказал, что он умер. Выбившись из сил, Катя уткнулась головой мне в грудь, продолжив рыдать.

Если я чувствовал, что от комбинезона пахнет дымом и керосином, то и она вдыхала этот запах. Будто, Катя сейчас тоже побывала на месте гибели Вани.

— Это всё ваше небо. Оно забирает лучших из вас, оставляя нам лишь ваши надгробия. Для кого это всё? — спросила Катя, посмотрев на меня заплаканными глазами.

— Для Родины. У неё должны быть крылья.

— Крылья, крылья. Сам Ваня говорил по-другому. Умереть за то, что любишь — не страшно. И он любил эти крылья больше всего, — сказала Катя и снова разрыдалась.

Хоронить Ивана его родные приняли решение в Циолковске. Там было то самое Быковское кладбище, где провожали «в последний путь» многих учёных, инженеров, конструкторов и лётчиков, которые связаны с испытаниями новой техники. Каждому из них здесь посвящены памятники, и каждый вписал себя в историю авиации ещё при жизни. Теперь здесь навсегда и Ваня Швабрин.

Церемония прошла по всем канонам. Были представители всех конструкторских бюро, Министерства Авиапрома и Обороны. Людей было очень много. Традиционный пролёт истребителей над кладбищем и воинские почести, как офицеру. Немногочисленные награды забрали себе его родные.

Я долго стоял у могилы рядом с Верой и Катей.

Уже опустили гроб и возложили венки, а мы всё не отходили. За спиной находились все лётчики, инженеры и конструкторы нашего КБ. Для нас это личная трагедия. 15 лет конструкторское бюро МиГ не теряло лётчиков в катастрофах.