Переулок Мидак (ЛП) - Махфуз Нагиб - Страница 25

Тут внезапно голову поднял шейх Дервиш, и не поворачиваясь к Кирше, сказал:

— Учитель, у вас сильная жена, у неё больше мужества, чем у многих мужчин. Она — самец, а не самка. Почему же вы не любите её?

Кирша устремил на него свой гневный взгляд и заорал прямо ему в лицо:

— Заткни свой рот!

Тут сразу несколько присутствующих закричали в один голос:

— Даже шейх Дервиш!

Кирша молча повернулся к тому спиной, а шейх Дервиш сказал:

— Это древнее зло. По-английски это называется Homosexuality, произносится это х — о - м — о - с — е - к — с - у — а - л — и - т — и. Однако это не любовь, так как настоящая любовь — это любовь к Пророку и его непорочному семейству. Давай, приди же, любимая моя… Давай, приди, госпожа… Я так немощен…

Встреча с Аль-Азхаром стала новой главой в жизни Аббаса Аль-Хулва: любовь пламенем пылала в его сердце, ум был опьянён волшебством, нервы растворялись от страсти. Он был весел, горд, кичился собой, словно рыцарь, не знающий страха и упрёка, или пьяница, уверенно чувствующий себя в знакомом питейном заведении.

После того случая они встречались несколько раз, но об их будущем беседа никогда не заходила. Да, отныне это было единое будущее для двоих, и Хамида не отрицала этого — ни при нём, ни в его отсутствии! Однако она задавалась вопросом: а добьётся ли хоть одна из её товарок-работниц фабрики — нечто лучшего, чем у неё?… Потому-то она намеренно прохаживалась с ними аккурат в тот час, когда они выходили с работы, и украдкой подглядывала на их испытующие взгляды, словно получая удовольствие от того, какое впечатление производил на них он. Однажды они спросили её о том, кто этот юноша, которого они видели с ней, и она ответила:

— Мой жених… Владелец парикмахерского салона!

Себя же она спрашивала: которая из них считала бы себя счастливой, если бы её посватал официант в кафе или подмастерье кузнеца. Этот же был владельцем лавки, представителем среднего класса. И к тому же настоящим эфенди при костюме! Она постоянно была занята сравнением, выбором и взвешиванием. Но этот волшебный мир грёз, в котором она парила в небесах, не притягивал её. Лишь изредка она проникалась ими, и в такие моменты казалась по-настоящему влюблённой. В один из этих моментов ему захотелось поцеловать её, и она не ответила ему ни да, ни нет. Она хотела отведать вкус поцелуя, о котором так много слышала и так много воспевала. Он осторожно осмотрелся, нет ли рядом прохожих, и в вечерней темноте нащупал её рот. Затем он дрожа накрыл её губы своими губами, и её накрыло его распалённое дыхание, потёкшее потоком по её шее, и она закрыла глаза.

Затем, когда подошло ему время отправляться в путь, он задумался о том, чтобы сделать решительный шаг, и избрал доктора Буши, которому сама его профессия облегчала доступ во все дома в переулке, в качестве своего посла к матери Хамиды. Женщина была очень рада этому — она видела в нём единственного пригодного местного кандидата в мужья для её дочери. Она всегда считала его «хозяином парикмахерского салона и целого мира». Тем не менее, она боялась строптивости своей упрямицы и полагала, что ещё предстоит долго и тяжело бороться с ней. Каково же было её удивление, когда девушка восприняла новость с удовлетворением и даже смирением! Она покачала головой и сказала:

— Вот что произошло за окном позади меня!

Аль-Хулв поручил дядюшки Камилу приготовить целый поднос роскошной басбусы и отослать его матери Хамиды, и разрешил ему пойти к ней с ним вместе. Так он и пошёл к ней в сопровождении дядюшки Камила — своего товарища по дому и жизни. Дядюшке же Камилу пришлось очень туго, когда он поднимался по лестнице вверх: он останавливался через каждые две ступени, задыхаясь, и опирался на перила, пока не сказал Аббасу на первой же лестничной площадке:

— А почему ты не отложил свою помолвку, пока не вернёшься из армии?!

Мать Хамиды тепло приветствовала их. Все трое, обмениваясь любезностями, присели, и дядюшка Камил произнёс:

— Это Аббас Аль-Хулв, дитя нашего переулка, он сын и вам, и мне. Он просит руки вашей дочери.

Женщина при этом улыбнулась и ответила:

— Добро пожаловать, мы приветствуем Аль-Хулва, приятного человека[3]. Моя дочь будет принадлежать ему, но как будто и не покидала меня…

Дядюшка Камил поговорил об Аббасе и его милом характере, и о самой матери Хамиды и её приятном нраве, а затем сказал:

— Этот молодой человек покидает нас, до поможет ему Аллах и да улучшит его положение. Пусть дарует Всевышний Господь ему то, что он желает…

Умм Хамида прочитала молитву за него, а потом шутливо спросила дядюшку Камила:

— А как же вы сами, дядюшка Камил, когда вознамеритесь жениться и положиться в этом деле на Аллаха?

Тут дядюшка Камил расхохотался так, что лицо его стало похожим на спелый помидор. Потерев рукой свой огромный живот, он сказал:

— Вот эта цитадель стоит на моём пути…!

Вместе они прочли суру «Аль-Фатиха» в знак начала нового дела и принялись за напитки…

Через два дня после означенных событий на улице Аль-Азхар произошла последняя встреча двух молодых обручённых. Оба они шли безмолвно. Аббас чувствовал, как к сердцу подступают слёзы, готовые постучаться в него как во врата, ища путь к глазам. Она спросила его:

— Тебя долго не будет?

Тихим грустным голосом юноша ответил:

— Возможно, моя служба продлится год-два, но я ни за что не упущу удобного случая, чтобы приехать побыстрее…

В этот момент она ощутила к нему глубокую привязанность, и пробормотала:

— Как же долго!…

Сердце его ликовало, и несмотря на то, что в словах его было место озабоченности и страху, он возбуждённо произнёс:

— Это наше последнее свидание до моего отъезда. И только одному Аллаху известно, когда будет следующее. Хамида, я в замешательстве — мне и грустно, и весело одновременно. Грустно — потому что я буду далеко от тебя, а весело — оттого, что этот длинный путь, что я избрал для себя — единственный, который ведёт к тебе. Но я оставлю своё сердце здесь, в этом переулке. Представь себе мужчину, что уехал без сердца, и путь занёс его в далёкие края. Но сердце отказалось ехать с ним вместе. Завтра я уже буду в Телль Аль-Кабир, и каждое утро мне будет не хватать одного милого окошка, в котором я видел, как ты скрываешься от меня, или за створками которого ты причёсывала волосы. Едва ли я повстречаю хотя бы следы его. А что останется мне от наших прогулок по улицам Аль-Азхар и Муски? О, Хамида, это-то и разбивает моё сердце на мелкие части. Позволь мне взять с собой все те воспоминания, которые я могу унести. Положи свою ладонь в мою руку и пожми её так же крепко, как я сжимаю твою. Клянусь Аллахом, как же прекрасно твоё прикосновение! Оно просто сотрясает моё сердце. Сердце моё в твоих руках, дорогая моя, милая моя, душа моя, Хамида. Как же красиво твоё имя — Хамида — когда я произношу его, то как будто выжимаю сок из сахарного тростника…

Эти тёплые, разливающиеся потоком слова погрузили девушку в подобие дрёмы; взгляд её смягчился, и она пробормотала:

— Это ведь ты сам сделал такой выбор — уехать…

Словно причитая, он ответил ей:

— Причиной тому ты, Хамида. Ты, ты причина. Клянусь Аллахом, я люблю наш переулок и благодарен Богу за тот заработок, что получаю себе на пропитание. Я не хочу уезжать далеко от квартала Хусейна, с именем которого встаю и ложусь. Но увы, к сожалению, я не могу дать тебе ту жизнь, которую ты хотела бы, и потому мне ничего не остаётся, как уехать. Но Господь поможет мне — Он возьмёт меня за руку и поведёт к лучшему будущему…

Глубоко тронутая его словами, Хамида сказала:

— Я буду молиться за тебя, чтобы тебе сопутствовал успех. Я буду посещать могилу нашего святого господина Хусейна и просить его позаботиться о тебе и принести удачу. Терпение — это благо, а путешествие — это благословение…

Он глубоко вздохнул и ответил: