Переулок Мидак (ЛП) - Махфуз Нагиб - Страница 51

— Это Хусейн.

— Хусейн! — воскликнула женщина, почти не веря своим ушам. — Хусейн!… Сынок мой!!

Мать бросилась к нему, взяв за плечи и целуя, и пылким тоном сказала:

— Ты вернулся, сын мой!… Хвала Аллаху, который образумил тебя и защитил от наущений шайтана! Входи в свой дом, — она засмеялась от перевозбуждения. — Входи, вероломный предатель… Сколько же ты принёс мне бессонных ночей, разбил мне сердце!

Хусейн вошёл, подчиняясь ей, хотя и с прежним унынием, словно её радушный приём не принёс ничего, что бы избавило его от горестей. Едва она собралась закрыть дверь, он остановил её, давая проход юноше и молодой женщине:

— Эти люди со мной. Заходи, Саида, и ты тоже заходи, Абду. Мама, это моя жена, а это — её брат.

Пожилая женщина опешила, в глазах её светилось изумление, впрочем, не без тревоги. Она в замешательстве поглядела на вновь прибывших, затем заметила пронятую ей для приветствия руку, и овладев собой, поздоровалась. Почти неосознанно обращаясь к сыну, сказала:

— Ты женился, Хусейн!… Добро пожаловать в дом, невестка!… Ты женился, Хусейн, не уведомив нас?! Как же ты мог жениться в отсутствие родителей, которые всё-ещё живы?

Хусейн с негодованием ответил:

— Шайтан хитёр!… Я был зол, недоволен и возбуждён… У всего есть своя доля, и своя участь!

Пожилая женщина сняла со стены светильник и провела их в гостиную, поставив светильник на край закрытого окна, а затем встала, пристально рассматривая лицо жены своего сына. Молодая женщина извиняющимся тоном произнесла:

— Клнусь Аллахом, мы расстроились тем, что вас не было с нами, но ничего нельзя было поделать…

Брат её также выразил сожаление. Пожилая женщина улыбнулась, ещё не опомнившись от замешательства и удивления, и пробормотала:

— Добро пожаловать всем вам.

Затем повернулась в сторону сына, неподвижно стоящему в унынии, и тут впервые вспомнила, что с момента его прихода она не услышала от него ни одного доброго слова, и с укоризной сказала:

— Вот наконец ты и вспомнил про нас…

Хусейн уныло кивнул головой и лаконично ответил:

— Меня уволили…

Мать, испытав новое разочарование, недоверчиво спросила:

— Уволили тебя?! Ты имеешь в виду, что сейчас ты безработный?!

Но прежде чем он успел раскрыть рот, слух их резанул резкий стук в дверь, и оба они многозначительно посмотрели в её сторону, затем мать вышла из комнаты, а следом за ней и сын, закрыв прежде за собой дверь в комнату. В прихожей он сказал ей:

— Это отец, без сомнений…

Она с тревогой произнесла:

— Думаю, так и есть. Он тебя видел? То есть, видел он вас, когда вы шли сюда?

Но молодой человек не ответил ей, подошёл к двери и открыл её. Тут же внутрь спешно вошёл учитель Кирша, и как только увидел сына, глаза его налились кровью, залитый дымкой гнева:

— Так это ты?!… Мне об этом говорили, только я не поверил… Зачем ты вернулся?!

Хусейн тихо ответил:

— В доме есть посторонние, пойдём в твою комнату и там поговорим.

И с этими словами юноша быстро проследовал в комнату отца, а тот с ворчанием последовал за ним. К ним присоединилась и мать, которая зажгла светильник, и тоном предупреждения и надежды обратилась к Кирше:

— В соседней комнате находятся жена твоего сына и её брат…

Мужчина в изумлении поднял тяжёлые нависшие веки и воскликнул:

— Что ты такое говоришь, женщина?!… Он и в самом деле женился?

Хусейн, недовольный тем, что мать сообщила такую новость отцу без подготовки, счёл нужным просто ответить:

— Да, папа, я женился…

Учитель Кирша на минуту замолк. Вне себя от гнева, он скрежетал зубами, хотя ни на миг и не думал о том, чтобы порицать сына за женитьбу без предупреждения, так как упрёки, по его мнению, были проявлением любви. В следующий же миг он решил напросто игнорировать этот факт, будто и вовсе ничего не слышал, и с ненавистью и злобой сказал:

— Это, разумеется, меня не интересует. Однако позволь спросить тебя, зачем ты вернулся в мой дом?… Зачем показался мне на глаза после того, как Аллах дал мне наконец от тебя отдохнуть?

Хусейн прибег к молчанию и нахмурился, опустив голову. Мать, желая умилостивить отца, сказала:

— Его уволили.

Тут молодой человек во второй раз упрекнул мать за спешку. А что касается Кирши, то гнев его лишь усилился, и грубым голосом, вынудившим мать закрыть дверь, он закричал:

— Тебя уволили?!… Отлично… И что, мой дом — это приют?!… Разве ты сам не оставил нас, герой?… Разве не искусал меня своими клыками, сукин ты сын?… Зачем тогда возвращаешься сейчас?… Убирайся с глаз моих долой!.. Возвращайся к чистой жизни, воде и электричеству… Давай…

Мать Хусейна кротко вмешалась:

— Успокойся, учитель, и призови благословение на Пророка…

Мужчина угрожающе замахнулся в её сторону кулаком и заорал на неё:

— Ты ещё и защищаешь его, дьявольское отродье?!… Все вы порождение шайтана, заслуживающие отведать ударов кожаным кнутом и мучений в огне. Чего ты хочешь, мать всех зол?.. Ты хочешь, чтобы я приютил его у себя вместе с его семьёй?… Тебе что, говорили, что я сводник, к которому прибыль стекается и справа, и слева без всякого труда и хлопот?!… О нет! Знайте, что полиция рыщет и кружит вокруг нас, и вчера она схватила четверых моих товарищей. Да будет чёрным ваше будущее, с позволения Аллаха…

Мать сочла за лучшее проявить терпение, и с невиданной дотоле мягкостью сказала:

— Помолись за Пророка, учитель, и провозгласи, что Аллах един.

Он грубо закричал:

— И забыть, что он сделал?

Она с мольбой попыталась его умилостивить:

— Наш сын легкомысленный и сумасшедший. Его сбил с пути шайтан, и сейчас ему не к кому обратиться, кроме как к тебе…

Учитель Кирша злобно и язвительно отметил:

— Ты права, мать всего зла. Ему не к кому идти, кроме как ко мне. Кроме меня, которого он поносит, когда у него хорошие времена, и зовёт меня на помощь, когда всё вокруг огнём полыхает!

Затем он строго оглядел Хусейна и так же язвительно и злобно спросил:

— И почему же тебя уволили?

Мать глубоко вздохнула, ибо догадалась благодаря своему инстинкту, что этот вопрос, несмотря на горький тон, был извещением о заветном согласии и примирении. Хусейн же, испытывавший горечь капитуляции, тихо ответил:

— Они уволили и многих других тоже, помимо меня. Говорят, что война близка к концу…

— Война закончилась на фронтах, а в моём доме только начинается!… И почему ты не отправился к родным твоей жены?

Опустив голову, Хусейн сказал:

— У неё нет никого, кроме брата…

— А почему ты не обратился за помощью к нему?

— Его тоже уволили…

Отец издевательски засмеялся:

— Что ж, молодец, молодец… И естественно, ты не нашёл другого пристанища для этого благородного семейства, поставленного на колени злым роком, кроме моих двух комнат!… Браво!…. Браво!.. Не приобрёл ли ты денег?

Юноша лаконично ответил лишь:

— Нет…

— Молодец! Ты жил так, как живут короли: электричество, вода, развлечения, и наконец ты возвращаешься таким же, каким уходил: нищим…

Хусейн взволнованно ответил:

— Они сказали, что война никогда не кончится, и что Гитлер будет десятки лет ещё сопротивляться, а потом нападёт…

— Но он же не напал, а исчез — даже в этот самый миг никто не говорит, что он мёртв, оставив с пустыми руками короля простофиль. А его высочество — родной брат твоей мадам?

— Так уж сложилось.

— Замечательно… Замечательно…. Да благословенен будет твой отец. Подготовь-ка для них дом, госпожа Умм Хусейн, хотя он и не достоин их высокого положения. Однако я улажу это дело, установив в доме водопровод и электричество, а может, даже куплю экипаж с кучером у господина Алвана, дабы он был в их распоряжении…

Хусейн выдохнул и сказал:

— Хватит уже, отец… Хватит…

Поглядев на него так, словно он сам извинялся, отец саркастическим тоном продолжил:

— Ну извини меня… Я тебя обременил?… Такова уж моя деликатная натура. Слава тебе и почёт. Смилостивитесь над этими благородными людьми, попавшими в беду, о небеса! А ты, Кирша, будь скромнее и говори с этими благородными господами подобающе. А ты, госпожа Умм Хусейн, открой сокровищницу, что у нас в отхожем месте, и отсыпь ему столько, чтобы он мог жить в роскоши и быть довольным…