Переулок Мидак (ЛП) - Махфуз Нагиб - Страница 54

Она недоверчиво уставилась на него, словно говоря ему: «Я ничего не понимаю!», и он сделал ей жест, указывая на то, что следует немного подождать, затем обратился с человеку с указкой:

— Продолжайте урок, профессор…

Покорным тоном тот сказал:

— Это урок по декламированию.

Он легко поднял указку и коснулся её остриём волос обнажённой женщины, и та со странным акцентом произнесла «Hair». Он дотронулся указкой до её лба, и она воскликнула: «Forehead». Он перешёл к бровям, глазам, затем носу, востоку и западу, верху и низу. А она отвечала на его молчаливые вопросы странными словами, которые Хамида никогда прежде не слышала. Её изумление и тревоги ещё больше возросли. Она задавалась вопросом, как может эта женщина стоять нагишом перед всеми этими людьми, и как Фарадж может глядеть на это голое тело вот так запросто!… Кровь её вскипела, щёки разгорелись, она бросила на него быстрый взгляд и увидела, как он кивает головой, довольный смышлёной ученицей и бормочет: «Браво… Браво…» Затем он обратился к учителю:

— Покажите мне какой-нибудь флирт…

Профессор отложил указку в сторону и подошёл к женщине, заговорив с ней по-английски, и та отвечала ему фраза за фразой. Они говорили между собой несколько минут без запинки и колебаний, пока Ибрахим Фарадж не воскликнул:

— Великолепно… Великолепно… А как же остальные девушки?

И он указал на сидящих девушек. Учитель сказал:

— Они улучшают свои знания, ведь я постоянно им вторю, что научиться разговаривать можно не заучиванием наизусть. Знание приобретается на практике. Настоящая роль в познании принадлежит тавернам и отелям. И этот урок — всего лишь подтверждает эти беспорядочные сведения.

Глядя на его учениц, Фарадж сказал:

— Вы правы… Вы правы….

Он попрощался с ним кивком головы, взял под руку Хамиду, и они вместе вышли. Ещё раз они пересекли длинный коридор в направлении к своим комнатам. Лицо её было неподвижно, рот закрыт, а глаза выражали недоумение и рассеянность. Ей всего лишь нужно было найти повод, чтобы взорваться, но метя не в него, а ради того, чтобы дать покой собственной душе, перевозбуждённой, издёрганной. Мужчина хранил молчание, пока они не вошли в комнату, а потом мягко сказал:

— Я рад, что ты увидела мою школу, и сама познакомилась с её классами. Возможно, эти учебные программы показались тебе тяжёлыми и изнурительными, но ты собственными глазами видела способных учениц. Все они без исключения уступают тебе по уму и красоте…

Она упрямо, вызывающего поглядела на него и холодным тоном спросила:

— Ты хочешь, чтобы я делала то же, что и они?

Он тонко улыбнулся и проницательно сказал:

— Никто не властен над тобой, и никто не собирается диктовать тебе что делать. Ты одна единственная, кто вправе распоряжаться собой. Но я обязан посвятить тебя в некоторые детали, а потом выбор за тобой. Правда в том, что мне посчастливилось найти такого разумного товарища, которому достаточно и намёка, одарённого Богом красотой, энергичностью и блеском. Сегодня я старался возбудить у тебя воодушевление. Кто знает, может быть завтра ты попытаешься вызвать энтузиазм у меня. Я хорошо тебя знаю и читаю твоё сердце как открытую книгу, и потому уверенно говорю тебе: ты согласишься учить искусство танца и английский язык, а также овладеть в совершенстве всем в кратчайшие сроки. Я с самого начала придерживался откровенности с тобой и сторонился обмана и притворства, так как искренне полюбил тебя. С первого же мига нашей встречи я убедился, что тебя невозможно ни победить, ни провести, так что делай, что хочешь, дорогая моя. Попробуй танцевать или откажись от этого, будь безрассудной или закрой на это глаза, останься или вернись домой, я не в силах повлиять на тебя в любом случае.

Его слова не были напрасными: они подействовали на неё, ослабив нервное напряжение. Он приблизился и взял её ладонь в руки, нежно надавив на неё:

— Ты самая большая удача, которой жизнь меня так щедро одарила… До чего же ты очаровательна… До чего же красива…

И он пристально и внимательно поглядел ей в глаза, околдовывая её взглядом, поднял её сомкнутые руки к своему рту и принялся целовать попарно кончики пальцев. Она подчинилась его рукам, и при каждом прикосновении его губ ощущала, словно по нервам её пробегает электрический ток. Глаза её теперь излучали нежность и любовь. У неё вырвался глубокий вдох, похожий на стон, и он обнял её, медленно прижав к себе, пока не почувствовал, как её груди касаются его, совсем рядом с сердцем, округлые груди молоденькой девушки, такие твёрдые, что почти вонзались в его тело. Он принялся поглаживать ладонями её спину вверх-вниз; а она зарылась лицом в его грудь. Затем он прошептал: «Твой рот», и она неторопливо подняла голову, и губы её медленно раскрылись, и он очень долгим поцелуем запечатал своими устами её уста. Она сомкнула веки, будто отяжелевшие под действием дрёмы. Он с лёгкостью поднял её на руках, словно грудного ребёнка, и медленно понёс в кровать. Она дёрнула ногами, и с них свалились туфли. Он уложил её и склонился над ней в постели, опираясь на ладони и внимательно вглядываясь в её разрумянившееся лицо. Она открыла глаза, и их взгляды встретились. Он мягко улыбнулся ей, а она продолжала томно глядеть на него. На самом-то деле он вполне владел собой и нервы держал под контролем, несмотря на то, что внешне всё выходило как раз наоборот. Мысли его были проворнее сердца. Раз он сконцентрировался на каком-то одном плане, его уже нельзя было отклонить от него. Он выпрямился, и поборов хитрую улыбку, тоном человека, обуздывающего свою страсть, сказал:

— Потише… Не спеши… Американский офицер охотно заплатит целых пятьдесят фунтов за девственницу!

Она в изумлении обернулась к нему; от томного взгляда её не осталось и следа, ибо место его заняло суровое, жёсткое выражение метавших искры глаз. Она села на постели, затем со сверхъестественной быстротой скользнула на пол и встала прямо перед ним, готовая наброситься, словно разъярённый зверь. В ней разбушевались все её яростные инстинкты. Она занесла руку и со всех сил бешено размахнулась ему по щеке. Углы комнаты вторили эхом её удару. Несколько секунд он оставался неподвижным, но затем левый край рта его растянулся в насмешливой улыбке, и с немыслимой скоростью он поднял руку и ударил её по левой щеке что было сил. Затем поднял другую руку и прежде чем она успела отойти от первой пощёчины, отхлестал её по левой щеке с неменьшей силой! Лицо её побледнело, губы затряслись, а тело дрожало в каких-то нечеловеческих конвульсиях. Она бросилась к нему на грудь, сжатые пальцы её вонзились в его шею. Эту атаку он встретил спокойно, не пытаясь даже защищаться. Более того, он заключил её в свои объятия и сжал так, что почти смял. Пальцы её ослабили хватку, затем соскочили с его шеи, нащупали плечи и схватились за них. Она подняла на него покрасневшее лицо и раскрыла дрожащий от страсти рот…

Мрак развесил свой балдахин над переулком Мидак, покрыв его концы глубокой тишиной. Даже в кафе Кирши закрылись двери, а посетители разошлись. В этот отрезок ночи мимо пекарни промелькнул силуэт Зайты, мастера по изготовлению увечий, который отправлялся на свою ночную прогулку. Мужчина пересёк переулок в строну Санадикийи и повернул налево к мечети Хусейна. Там он чуть было не столкнулся с фигурой, шедшей посреди дороги ему навстречу. Лицо её было едва видно при бледном свете звёзд, и тут Зайта воскликнул:

— Доктор Буши!… Откуда это вы идёте?

Доктор в спешке, с нетерпением ответил:

— Я как раз направлялся к вам…

— У вас есть желающие сделать себе увечья?

Доктор полушёпотом сказал:

— У меня нечто поважнее. Скончался Абдулхамид Талеби!

В темноте глаза Зайты загорелись блеском, он заинтересованно спросил:

— Когда он скончался?… И похоронен ли он?

— Да, сегодня вечером.

— А вы знаете, где его могила?

— Между воротами Ан-Наср и горной дорогой.