Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб - Страница 28

В этот момент Бикр и увидит Ридвану. Тогда же Хидр понял, как ошибался, что оставался в магазине. Как встретит его брата эта дерзкая красавица? Сможет ли она играть роль соскучившейся, ожидающей его жены? Подойдёт ли к нему с тем же горящим взором и разогретая страстью, которым наградила и его? Опустится ли занавес над этим порывом прошлого, и потечёт ли снова жизнь по своему привычному руслу?

Или она отдастся слабости и скрытым эмоциям, притворившись больной?… Распространится ли порок на новую супружескую жизнь, спутав и омрачив все дела? Все мускулы его вздрогнули, он пробормотал сам себе:

— А ещё она может и отомстить!

Вот Бикр спросит её, как дела, и она, плача, ответит ему:

— Твой брат — предатель.

Такая ложь опережает зло!

Но погоди. Почему она не сообщила свёкру, либо, по крайней мере, свекрови? В любом случае, ей-то как раз удастся найти того, кто ей поверит, а вот ему — нет.

Нет, она хитрая и дерзкая. Она притворится печальной и загадочно скажет:

— Мы бы хотелось, чтобы мы жили подальше от этого дома!

Бикр спросит о том, что её угнетает, а она нахмурится и не ответит. «Ты поссорилась с моей матерью? Или с моим отцом?» Нет. Нет. Останется один лишь Хидр. «Разве Хидр не помогает тебе?» Но она не может даже слышать его имя. Какую же ошибку он совершил? А затем раскроется вся правда, словно чернота ночи под небесами, что заволоклись тучами. Тогда эта хитрая красавица прибегнет к сочинению того, во что либо поверят, либо нет, но в любом случае это оставит свой неизбежный отпечаток. Она не будет откровенничать с ним, ибо самое большее, что она расскажет, будет то, что ей не нравится, как смотрит на неё его брат, отчего ей неуютно, и потому она желает жить подальше от дома Ас-Самари!

Как ему защитить самого себя? Разрушить счастье брата и поругать честь семьи? Или сбежать, взяв всю вину на себя?

Однако возможно ли, что все эти его фантазии были чистой воды тревожными мыслями, под которыми не было основания?! И что они в этот самый момент просто наслаждались радостями любви после его возвращения?!

Тут он услышал звук гулких напряжённых шагов. И увидел Бикра, вошедшего через дверь и дрожащего от гнева.

Бикр заорал:

— Ты подлый ублюдок!

Он набросился на него словно дикарь и принялся наносить ему удар за ударом, но тот не отвечал на них. Из губ и носа Хидра сочилась кровь, но он по-прежнему не отвечал. Бикр закричал:

— Тебя парализовал позор?

Хидр отступил назад, спросив:

— Да что с тобой?

— Ты и впрямь как будто не знаешь?

— Я ничего не понимаю…

Тогда Бикр заорал:

— Ты желаешь жену своего брата!

Хидр воскликнул:

— Это же безумие!

Брат снова набросился на него, пока в дверной проёме комнаты не собрались прибежавшие на крики работники магазина. Перед самим магазином в переулке также стала подтягиваться толпа.

Издалека послышался ревущий голос Сулеймана Ан-Наджи.

Толпа рассеялась, а работники разошлись по своим местам. Сулейман закричал:

— Если поднимется хоть одна рука, а отрублю её…

Бикр отступил назад, а Хидр принялся вытирать кровь носовым платком. Бикр сказал:

— Он предатель и заслуживает того, чтобы ему преподали урок!

— Я не желаю слышать ни единого слова здесь!

Он гневно перевёл взгляд с одного брата на другого и приказным тоном заявил:

— Следуйте оба за мной…

И прошёл к дверям подобно раненому льву…

Все они стояли перед ним: Бикр, Хидр, Ридвана, Санийя. Он грубо закричал:

— Я хочу правду!

Но никто не произнёс и слова, и тогда он снова закричал:

— Горе тому, кто скроет хоть что-то!

Он бросил резкий взгляд на Ридвану и скомандовал:

— Говори, Ридвана.

Но она зарыдала, и он с досадой воскликнул:

— Я не люблю слёз!

Всхлипывая, она пробормотала:

— Я говорила только, что хочу жить подальше отсюда…

— Само по себе это ничего не значит…

Бикр сказал:

— По её рассказу я понял, что ей ненавистно жить в этом доме рядом с Хидром.

— Почему?… Мне нужна конкретная правда.

Бикр ответил:

— Вся правда предстала передо мной и без деталей.

Сулейман закричал:

— Правда есть правда, она нужна мне для того, чтобы выполнить свой долг.

Затем он поглядел на Ридвану и приказал:

— Говори всё как есть, без утайки…

Но она снова разразилась рыданиями, и он махнул рукой в раздражении. Затем повернулся к Хидру и сердито спросил:

— А что ты сделал?

Хидр пробормотал:

— Ничего, клянусь Аллахом, свидетелем своим…

— Я хочу знать всю правду, ведь такая буря не разразится просто так, без всякой причины…

Тут в разговор вмешалась Санийя:

— Это какое-то недоразумение, ничто иное…

Сулейман резко оборвал её:

— Замолкни!

Она в отчаянии взмолилась:

— Это же шайтан незаметно затесался между нами!

Сулейман гневно ответил ей:

— Шайтан может затесаться, только если мы сами разрешим ему это…

Санийя завопила:

— Над нами нависло проклятие!

— Пусть проклятие падёт на того, кто этого заслуживает! — ответил Сулейман.

Тут Хидр внезапно покинул гостиную, и Сулейман прокричал ему вослед:

— Вернись, сын!

Однако он уже исчез, и Бикр воскликнул:

— Отец, разве вы не видите, что он сбегает?

Вставая с места, Сулейман заорал:

— Вот ты и признаёшься, преступник?

Но он не вернулся, и никто не отправился за ним вдогонку.

Теперь скандал, произошедший в семействе Ан-Наджи, был у всех на устах. Харафиши жалели об ушедшей прекрасной эпохе Ан-Наджи, считая, что всё выпавшее на долю Сулеймана и его сыновей, было справедливым возмездием за уклонение с правильного пути и предательство. Они говорили, что Ашур был угодником Божьим, которому сам Аллах помог посредством сна и спасения, почтив как живым, так и мёртвым. Недоброжелатели же говорили, что всё их потомство беспутное, происходящее от такого же беспутного начала, в которым и были-то одни воры, да распутники.

Сулейман воспринимал всё это со свирепостью, вновь изменившей его личность. Он ходил вдоль и поперёк переулка своим гигантским, тучным телом, поджидая любого подвоха, пока его наконец не стали бояться даже самые близкие соратники. Видом своим он больше не напоминал главу клана: он расслабился, стал вялым, пристрастившись к выпивке, роскоши и неге. Пузо его раздулось, зад свешивался, а из-за обильной еды он засыпал, бывало, сидя в кафе.

Однажды утром Сулейман Ан-Наджи стоял и беседовал с шейхом переулка Саидом Аль-Факи посреди грязи, скопившейся по бокам улицы после ночного дождя. Саид Аль-Факи сказал ему:

— Поистине, Аллах испытывает своих верующих рабов…

Сулейман хотел было прокомментировать его слова, но внезапно вытаращил глаза, уставившись в лицо врага, вот-вот готового напасть на него из неизвестности, и обрушился на землю подобно минарету. Попытался несколько раз встать, но всё напрасно. А затем сдался на милость некоего подобия сна. Саид Аль-Факи и остальные поспешили к нему, он же издавал какие-то непонятные звуки, однако говорить уже не мог.

Сулеймана Ан-Наджи перенесли в дом госпожи Санийи Ас-Самари словно беспомощного ребёнка.

Паралич обрушился на часть его тела, и он бессильно лежал в постели… Всякому, кто видел его, становилось понятно, что Сулейман Ан-Наджи превратился в ничто. Фатхийя и дочери считали его чужим. Санийя же грустно и терпеливо ухаживала за ним, постоянно бормоча:

— Над нами нависло проклятие!

Прошло несколько лет, прежде чем он смог двигаться. Он вновь научился передвигаться, таща половину своего тела, опираясь на две клюки. Развлечением ему служило сидение перед домом или в кофейне. Он произносил одно-два слова, да бросал вокруг себя отсутствующий взгляд, но смысл вещей от него ускользал.