Икона - Форсайт Фредерик - Страница 77

• Предыдущая
• 77/120
• Следующая

Игорь Комаров наверняка станет новым Президентом Российской Федерации меньше чем через два месяца, тогда полковник Гришин вознесётся на небывалую высоту. Те же, кто хорошо служил ему, получат награды и тоже приобретут влияние.

Управление гудело, взбудораженное известием о ночных взрывах в типографии СПС. Бородин приписывал это коммунистам Зюганова или хулиганам, нанятым кем-то в одной из мафиозных банд; мотивы преступления неясны. Он как раз излагал свои теории, когда зазвонил телефон.

— Инспектор Бородин слушает.

— Это Кузьмин.

Бородин покопался в памяти, но не вспомнил.

— Кто?

— Профессор Кузьмин, лаборатория судебной патологоанатомии, Второй медицинский институт. Вы посылали мне образцы, найденные в «Метрополе» после взрыва? На документах ваша фамилия.

— Да, я веду это дело.

— Тогда вы полнейший идиот.

— Не понимаю.

— Я только что закончил исследование останков человека, найденных в номере отеля. Как и масса осколков дерева и стекла, они не имеют отношения к моей работе, — сказал раздражённый патологоанатом.

— В чём дело, профессор? Он же мёртв, не так ли?

В голосе в телефонной трубке зазвучали визгливые нотки гнева.

— Конечно, он мёртв, глупец вы эдакий. Его останки не оказались бы в моей лаборатории, если б он бегал по улицам.

— В таком случае не вижу, в чём проблема. Я давно работаю в отделе убийств и никогда не видел ничего более мёртвого.

Голос из Второго медицинского «взял себя в руки» и понизился до вкрадчивого тона, словно разговаривал с маленьким и довольно тупым ребёнком.

— Вопрос, дорогой мой Бородин, в том, кто мёртв.

— Ну, американский турист, конечно. У вас там его кости.

— Да, у меня кости, инспектор Бородин. — Голос выделил слово «инспектор», намекая, что этот мильтон не сумеет найти дорогу в туалет без собаки-поводыря. — Я должен бы получить фрагменты ткани, мышцы, хряща, сухожилия, кожи, волос, ногтей, внутренностей, даже пару граммов костного мозга. А что я имею? Кости, только кости, ничего, кроме костей.

— Не понимаю вас. Что не в порядке с этими костями?

Профессор в конце концов не выдержал. Бородину пришлось держать трубку на расстоянии.

— Всё в порядке с этими проклятыми костями! Это очень славные кости! И они были славными костями уже около двадцати лет назад — такой срок, по моей оценке, прошёл со времени смерти владельца костей. И я пытаюсь вбить в ваш микроскопический мозг то, что кто-то не поленился разнести вдребезги анатомический скелет. Знаете, такие стоят в углу комнаты у каждого студента-медика.

Бородин, как рыба без воды, беззвучно открыл и закрыл рот.

— Выходит, американца не было в той комнате? — спросил он.

— Не было, когда взорвалась бомба, — ответил Кузьмин. — Между прочим, кто это был? Или, если он жив до сих пор, кто он?

— Не знаю. Какой-то учёный-янки.

— А, понятно, ещё один интеллектуал. Вроде меня. Ладно, можете сказать ему, что мне нравится его чувство юмора. Куда мне отослать моё заключение?

Меньше всего Бородин хотел видеть эту бумагу на своём столе. Он назвал имя некоего генерал-майора из милицейского начальства.

Генерал-майор получил заключение в тот же день. Он позвонил полковнику Гришину и сообщил ему новость. Награды он не получил.

К ночи Анатолий Гришин мобилизовал свою личную армию информаторов, и это была устрашающая сила. Тысячи копий фотографии Джейсона Монка, переснятые с его паспорта, раздали черногвардейцам и молодым боевикам, которые сотнями выплёскивались на улицы столицы, чтобы найти этого человека.

Часть фотографий передало долгоруковской мафии с приказанием найти и задержать. Информаторы, служившие в милиции и иммиграционной службе, были предупреждены. Награда за скрывающегося составляла сто миллиардов рублей — сумма, от которой дух захватывало.

Эта несметная стая саранчи с глазами и ушами непременно обнаружит место, где мог бы спрятаться американец, заверил Гришин Игоря Комарова. Сеть шпионов сможет проникнуть в каждую щель, каждый уголок Москвы, каждое укромное местечко и лазейку, каждый закоулок и каждую ямку. Если он не запрётся в своём посольстве, где он больше не сможет причинять вред, то его найдут.

Гришин оказался почти прав. Оставалось единственное место, куда не могли проникнуть русские шпионы: плотно закрытая для посторонних чеченская община.

Монк укрылся внутри этого мира, в безопасной квартире над лавкой пряностей, под защитой Магомеда, Делана и Шарифа, а кроме того, под защитой внешне неприметных людей на улице, которые за милю видели приближающегося русского и переговаривались между собой на языке, непонятном для других.

В любом случае Монк уже имел свой второй контакт.

Среди всех солдат России, служивших или вышедших в отставку, по степени заслуженного уважения выделялся генерал армии Николай Николаев, стоивший десятка других военачальников.

В свои семьдесят три года (ему оставалось несколько дней до семидесятичетырехлетия) он отличался внушительной внешностью. Имея рост метр восемьдесят, он держался совершенно прямо, а грива седых волос, красное лицо) загрубевшее на холодных ветрах, и усы, вызывающе торчащие в стороны и являющиеся его характерной чертой, делали его заметным повсюду.

Он был танкистом, командовал механизированной пехотой, участвовал в многочисленных войнах, и для тех, кто служил под его командованием, а их число к 1999 году достигало нескольких миллионов, он стал легендой.

По общему мнению, он бы должен был выйти в отставку в звании маршала, если бы не его привычка говорить то, что он думает, политикам и приспособленцам.

Как и Леонид Зайцев — Заяц, которого он, конечно, не помнил, но однажды в лагере под Потсдамом похлопал по плечу, — генерал родился недалеко от Смоленска, к западу от Москвы. Но на двадцать лет раньше, в семье инженера.

Он до сих пор помнил день, когда они с отцом проходили мимо церкви и отец, забывшись, перекрестился. Сын спросил, что он делает. Очнувшись, испуганный отец велел ему никому не рассказывать об этом.

Это произошло в те дни, когда другого советского юношу официально объявили героем за то, что он выдал НКВД своих родителей, обронивших несколько слов против партии. Обоих родителей отправили в лагеря, где они умерли, а сына сделали образцом для советской молодёжи.

Но маленький Коля любил отца и не проговорился. Позднее он узнал значение отцовского жеста, но верил своим учителям, говорившим, что всё это ерунда.

Ему исполнилось пятнадцать, когда 22 июня 1941 года с запада пришла война. Спустя месяц Смоленск пал под натиском немецких танков, и вместе с тысячами других жителей мальчик бежал. Родителям уйти не удалось, и он больше никогда их не видел.

Будучи сильным юношей, он помогал своей десятилетней сестре пройти сотню километров, пока как-то ночью они не забрались в поезд, идущий на восток. Как и другие, этот поезд вывозил демонтированный танковый завод из опасной зоны на далёкий от войны Урал.

Замёрзшие и голодные, дети прижимались к крыше вагона, пока поезд не остановился в Челябинске, у подножия Уральских гор. Там восстановили завод и назвали его Танкоградом.

Учиться не было времени. Галину определили в детский дом, Колю — на работу на завод. Он проработал там почти два года.

Зимой 1942 года Советы несли ужасающие потери людей и техники в районах Харькова и Сталинграда. Тактика ведения войны оставалась устаревшей. Для военного искусства не находилось ни времени, ни талантов; людей и танки бросали под огонь немецких орудий, не думая и не беспокоясь о потерях. Согласно российской военной истории, происходило то, что происходило всегда.

От Танкограда требовали всё больше и больше продукции, люди работали по шестнадцать часов в смену и спали около станков. Они делали танки «КВ-1», которые получили название по имени маршала Климента Ворошилова, бесполезного в военном отношении деятеля, одного из сталинских любимцев. «КВ-1» — это тяжёлый танк, основной боевой советский танк в то время.

• Предыдущая
• 77/120
• Следующая