Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит - Посняков Андрей - Страница 14

– Здрав будь, князь, – кунигас еще не спустился с крыльца, а жрец Будивид уже тут как тут. Стоит, от солнца щурится, бородищу ладонью гладит.

– Я, князь, выбрал девок для жертвы Перкунасу. Как ты и сказал – из пленниц.

– Девок? – Довмонт недовольно поморщился. – Помнится, речь шла об одной. Кстати, я как раз хотел предложить тебе…

– Не мне, князь – богам, – криве развел руками и улыбнулся, вроде бы как вполне дружелюбно и даже радостно, только вот глаза из-под кустистых бровей зыркали очень даже злобно. Не любил Будивид, когда ему перечили, вот и юного князя, походу, и в грош не ставил. Все по-своему делал, гад.

Все эти поползновения жреца нужно было пресечь, обязательно пресечь, и лучше – раньше, чем позже. Криве – известный интриган, можно было не успеть. С другой стороны, и поспешать тоже не следовало, прежде нужно было обезопасить себя и молодую княгиню от многочисленных сторонников жреца, в основном из среды купцов и старого родового боярства.

Про девушку, кстати, вчера слышали все. Все, кому надо. Про одну девушку, не про двух и не про нескольких. Уступи сейчас князь – и полезут со всех щелей слухи, мол, кунигас слишком еще молод и послушно пляшет под свирель жреца. По сути, и Нальшанским-то княжеством управляет Будивид, а не молодой Даумантас. И на что, скажите, пожалуйста, такой князь? Разве что в военные походы ходить, и то, пока они будут удачными. Удача – есть дар богов, не будет удачи, можно и самого кунигаса – в жертву, как делали когда-то в старые добрые времена, да и сейчас еще поступают у жемайтов.

– Одну девушку, – завидев идущих к святилищу воеводу и воинов, Довмонт повысил голос. – Именно об одной и шла речь. Так, дядюшка Сирвидас?

Воевода тоже уже был немолод, как и родовитые бояре, однако, в отличие от последних, Будивида не очень-то жаловал. Наверное, когда-то давно вышло меж ними какое-то соперничество, спор. Никто не победил, все при своих интересах остались, и никому про то не рассказывали. Однако друг друга не переносили с тех пор на дух.

– Да, одну, – веско молвил воевода. – Об одной шла речь. У нас еще и осень впереди. Сейчас если нескольких богам отдать, что осенью делать будем? Своих девок в жертву? Оно, конечно, можно и так. Как великий криве скажет.

Сирвид усмехнулся в усы, жрец же злобно поджал губы. Понимал, в чей огород швыряет камни воевода. Когда-то, не так уж и давно, в какой-то голодный год, по совету криве, принесли в жертву Перкунасу сразу трех местных дев. Так их матери потом жреца чуть не убили! Подловили в лесу – пришлось отбиваться. Да что там отбиваться – бежать! Будивидас потом-то с нахалками теми расправился, и все вроде бы стало хорошо, но осадочек нехороший остался. И не просто осадочек – страх.

Язычники литовских пущ, как заметил Игорь, человеческую жизнь вообще не ценили. Ни свою, ни тем более чужую. Вообще, жизнь никогда не считалась чем-то неприкосновенным. Даже самоубийство рассматривалось как благородный поступок. Такая смерть была для язычников гораздо более предпочтительной, чем смерть от руки врага. Тела самоубийц и тех, кто по какой-либо другой причине преждевременно ушел из жизни, не хоронили вовсе, оставляли на земле для «доживания».

Об этом с утра как-то обмолвилась Оль… Бируте. Хорошая, кстати, девчонка, хоть и первобытная княжна. Хорошая, не только в смысле секса, хотя и здесь тоже плохого слова про княжну не сказать. Однако еще и характер неплохой: смешливый и немного упрямый. Совсем как у Оленьки.

– Одну так одну, – затаив злобу, криве покладисто улыбнулся. – Сколько дадите. Не мне ведь – богам.

– Богов тоже раскармливать не надобно, – сквозь зубы заметил Сирвид. – Привыкнут, потом жертв для них не напасешься.

Хорошо сказал! – про себя восхитился Игорь. Очень даже мудро. Действительно, чего раскармливать-то? Вот если только слегка прикормить…

– Княже! Князь! – выбежав на крыльцо, закричал, замахал руками Гинтарс. – Тут такое, такое…

– Что случилось? – тревожно обернулся Довмонт. – С княгиней что-то?

– Нет. Просто она сказала… чтоб ты прямо сейчас зашел. И – один. Так она сказала.

Мальчишка так и не пояснил, что же, собственно, такое произошло в княжеских покоях? Отвечал как-то уклончиво, да все напирал на княжну. Мол, она зовет, она все и скажет.

– Ну, надо так надо. Вы порешайте тут все, а я быстро.

Сказав так, кунигас быстрым шагом направился в дом, провожаемый подозрительным взглядом криве. Поднялся – взлетел – по высоким ступенькам, миновал сени…

В опочивальне Довмонта ждал сюрприз! Недаром Гинтарс выглядел таким взволнованным. Еще бы! На княжеском ложе, рядом с лежавшей поверх одеяла княжной, нагло сидела вчерашняя пленница-беглянка. Та самая, зеленоглазая, в рубахе с чужого плеча. Мало того что сидела, так еще и держала у самого горла юной княгини старый заржавленный серп.

Нет, ну это уж вообще, вконец обнаглеть надо! Просто ни в какие ворота.

– Стой, где стоишь, князь, – зловеще ухмыльнулась злодейка. – И знай, если что…

– Верю, – спокойно промолвил Довмонт… точнее сказать – Игорь. Сказал и натянуто улыбнулся: – Сейчас, небось, вертолет требовать будешь? И чемодан с долларами или евро?

– Чего-чего?

– Я на лавочку присяду, ладно?

В этой ситуации нужно было соблюдать хладнокровие. Девке этой терять нечего, возьмет да и полоснет серпом по горлу Бируте. Жалко княгинюшку, да!

– Ты чего хочешь-то?

– Свободы! – злодейка зыркнула зелеными очами и фыркнула, словно рассерженная кошка.

Князь неожиданно расхохотался:

– Свободы? И что ты с ней делать-то будешь? Одна ведь пропадешь, сгинешь.

Вот в этом он был прав абсолютно. В древние времена одному, без сородичей, не выжить никак. Прокормиться проблематично, да и вообще – любой обидит… или – любые. Все, как у Маяковского: единица – вздор, единица – ноль. Так как-то.

Девчонка отвечала классически, по типу – сам дурак.

– Пропаду. А тебе-то что? Все одно ведь вашим идолищам поганым в жертву назначена.

– А в жертву ты, значит, не хочешь? – Игорь уже начал кое о чем догадываться. – Идолища, говоришь, поганые? Так ты что, христианка, что ли? Нет, ну, говори, коль уж начала… Да, и серп-то опусти, никто здесь тебя не обидит.

– Погожу пока…

– Нет, ты поясни! Как тебе эту свободу дать-то?

Девчонка неожиданно вздохнула:

– Просто отпусти. Дальше я уж сама выберусь.

– И куда? До первого воина? Кстати, ты кто? Как зовут, из какого рода?

– Какое тебе дело, из какого я рода?!

– Ну, не рычи уже, – недовольно покривив губы, замахал руками князь. – Ты же сама велела меня позвать, так?

– Ну… так.

– Значит, поговорить хочешь. Говори! Ну-ну, говори же, я слушаю. Или уходи уже. Никто тебя не держит.

Дева дернулась:

– Вместе уйдем. Вот, с ней и уйдем. Из детинца выберемся, женушка твоя и вернется.

– Из детинца? – хмыкнув, кунигас перешел на русскую речь. – Ты что же, с Руси?

– Псковские мы, – пленница ничуть не удивилась, в этой части литовских земель русский язык вовсе не был какой-то экзотикой, многие аукшайты на нем говорили, особенно купцы, бояре, князья.

– Воины Миндовга-князя взяли в полон, давно уже. С тех пор – в полонянках.

– Ну, так беги! Я тебя отпускаю.

– Не верю я тебе, князь.

– Верь – не верь, твое дело. Звать-то тебя как?

– В Утене Жмутой кликали, а на самом деле – Рогнеда.

Довмонт специально заговаривал опасной полоняннице зубы, цепляя слово за слово. Рука наглой девчонки дрогнула, и серп уже не касался нежной шеи княгини.

– Рогнеда? Так это же варяжское имя.

– Та и мы из варягов… Были. Нынче нет уж ни семьи, ни рода.

Рогнеда прикрыла глаза… И князь стремительно ударил ее кулаком в лицо, отбросив к стенке. Тут же и прыгнул, словно разъяренный тигр, выхватил меч…

– Не надо! – Бируте повисла на руке. – Прошу тебя! Не надо лить кровь.

– Она же чуть не убила тебя! – гневно воскликнул Довмонт. – Осмелилась поднять руку…