Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит - Посняков Андрей - Страница 89

Город спал, но тишина ночи вовсе не казалась мертвой. Где-то махали крыльями ночные птицы, где-то кто-то скулил, а вот вскинулись, залаяли на усадьбах цепные псы. Небось, почуяли вора… или крота… Ах, нет – кошку! Вон, замяукала… затихла. Убежала – судя по раздраженному лаю.

Ну, и где же? Он должен был прийти, непременно должен. Тот лиходей с арбалетом, убийца под видом простого слуги. Может, он и есть слуга? Тогда останется только узнать – чей? Но для начала – поймать бы, схватить бы…

Князь стиснул зубы до скрипа. Он лично сидел в засаде, доверяя лишь самым верным своим людям. В псковских высших кругах за версту пахло предательством! Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы чувствовать и понимать это. Просто прийти на любое заседание веча… и все становилось ясно. Многие бояре и богатые купцы откровенно поддерживали Новгород, навязчивого старшего братца, кто-то подумывал о великом владимирском князе Ярославе, а кто – и о литовцах, о Войшелке, заклятом враге Довмонта. Нашлись и такие, кто не прочь был бы видеть в качестве защитников Пскова ливонских рыцарей, как уже было когда-то, не так уж и давно. С рыцарями, кстати, нынче был мир – и у Пскова, и у Новгорода. Торжественно подписанный, провозглашенный… Надолго ли? Все понимали, что нет.

Край неба за рекою Великой уже начинал светлеть. Довмонт передернул плечом, искоса посмотрев на верного Гинтарса, настойчиво вглядывающегося в ночь, прислушивающегося к любому шороху. Чуть левее Гинтарса притулились тиун и сыскные – Семен и Кирилл Осетров. Вся компания разместилась в старом овине, на заднедворье усадьбы вдовицы Мордухи, и терпеливо ждала. Остальные воины обретались невдалеке, в избе – в овин все не влезли.

Нынче ловили на живца, и живцом тем был, вестимо, Кольша, лопоухий и востроглазый отрок, вовсе не дурачок. Игорь-Довмонт лично разработал план, по тайному приказу князя по всему Пскову пошли гулять слухи о спасшемся отроке, запомнившем лиходеев-убийц. Сегодня же – именно сегодня – Довмонт, как бы между прочим, упомянул о том на заседании веча. Так, вполголоса сказал, мол, отрока к гостям торговым приставили, да завтра он с ними – в путь дальний. Так что – одна ночь осталась…

Могли, конечно, и не прийти. Однако же – с чего бы они тогда отрока столь живо искали? Уж кто-нибудь да явится. Скорее всего, тот самый «слуга». Впрочем, может и…

Чу! В тихой ночи вдруг послышался шорох. Ну, конечно же – подозрительный. Его и ждали, еще загодя набросав на частокол ломкую сухую солому. Она-то сейчас и шуршала, негромко, но в овине услышали. Знали, что слушать. Частоколец на мордухином заднедворье был хиленький, колья местами сгнили, местами повалились, умелому да сильному человеку через такой перемахнуть – смех один…

Ага! Вот и шаги… тихие, крадущиеся. Все на усадьбе знали: Кольша-отроче летом завсегда в старом овине спал. Кому надо – тот тоже узнал, плевое дело. Узнал и пришел, явился-таки, гадина! Теперь уж главное – не упустить.

Все затаили дыхание – ждали, поглядывая на кучу соломы, набросанную прямо напротив входа. Там, под тряпьем, лежал набитый все той же соломой мешок, изображавший отрока Кольшу. Как раз с порога и виден, тем более – почти рассвело уже…

Чья-то тень затмила дверной проем, что-то просвистело – в мешок впился нож… В этот момент верный Гинтарс, вскочив, схватил лиходея за руку, за запястье, и, сильно дернув, потянул на себя. Воин ожидал сопротивления: злодей либо попытается вырвать руку, либо нанесет удар… Однако ни того и другого не произошло. Завидев ринувшихся на него людей, опытный убивец сразу же понял, что его миссия провалилась, да мало того – он сам угодил в капкан! Сыскные ловко бросились к дверному проему, перекрывая лиходею выход, Довмонт поудобней перехватил кистень…

Однако же ударить не успел – враг оказался хитрее, сделав то, чего от него не ожидали. Вместо того чтобы броситься из овина вон, убийца резко рванулся внутрь, словно бы сам себя загоняя в ловушку…

На миг все опешили… И этого мига лиходею вполне хватило, чтобы подпрыгнуть, ухватиться за балку… и вот его уже нет! Ушел через прохудившуюся крышу! С глаз пропал буквально в пару секунд…

Пустив в ход кистень, князь угодил ушлому врагу в ногу, но было уже поздно – лиходей уходил, коренастая фигура его мелькнула над частоколом… Довмонт усмехнулся: ну, беги, беги… У частокола он тоже посадил пару воинов. Они и выскочили, ухватили злодея… вместе с ним тяжело рухнув в заросли репейника и крапивы.

– Лови, лови! – перескочив через частокол, закричал Игорь. – Живым брать, гада!

К удивлению, беглец не сопротивлялся. Впрочем, и живым его назвать уже было нельзя… Смущенно оглядываясь на князя, воины перевернули тело… Широченные плечи, руки-клещи… мертвый затухающий взгляд.

– Эхх! – Довмонт в сердцах выругался. – Как же вы так?

– Это не мы, княже. Эвон, рана-то… От стрелы, видно.

От стрелы…

Велев зажечь факелы, молодой военачальник присел на корточки, присмотрелся, заметив небольшую кровоточащую ранку под самым сердцем убитого лиходея. Этакий пистолетный выстрел…

Арбалет! Снова арбалет!

Значит…

– А ну, обыщите здесь все! Живо!

Побежали воины да сыскные. Захрустели кусточками, распугивая идущих на первую зорьку рыбаков.

– Робяты, никто тут не пробегал?

– А кого надоть-то?

– Не, никого не видели.

Не видели…

– Черт! – князь снова выругался и сплюнул. – Ну, надо ж так…

– Ничо, княже, – подойдя, попытался утешить тиун. – Посейчас рыбачков опросим… да город небольшой, вызнаем.

Довмонт лишь махнул рукой – не повезло, чего уж. Как там пословица? И на старуху бывает проруха. Иль не пословица, поговорка это. Не может ведь так быть, чтоб все всегда удавалось, вот и нынче – переигрывал князя неведомый враг. Правда, людей терял, но – переигрывал. Опять же – пока.

Опрос рыбаков, естественно, ничего не дал, да Игорь и не надеялся: уж слишком хорошо подготовился неведомый арбалетчик, слишком точно все просчитал. И человечка своего, быть может, специально подставил – чтоб и дело сделать, а потом – избавиться.

– Думаю, так и было, княже, – устало согласился Степан Иваныч. – Навряд ли лиходей о нашей засаде знал. Просто от слуги своего хотел избавиться. Убил бы тот отрока… тут же и свою бы смерть нашел. Мертвяка куда велишь деть?

– Денек-другой пусть на леднике поторчит. А ты там подсуетись, тиуне, со своим. Может, и признает кто?

– Может.

С ночи Довмонт так и не выспался. Не успел – позвали на вече. Молодой человек едва прилег, едва примостился плющить щекою подушку, как заглянул в опочивальню Гинтарс, начальник внутренней стражи. Сверкнул светлыми очами, виновато так улыбнулся:

– Не хочу показаться навязчивым, мой кунигас, однако… Однако – зовут.

Довмонт лениво потянулся:

– Куда еще? Вече?

– Так, княже.

Вече так вече, дело важное, ничего не попишешь, уж придется идти. Князь быстро встал, умылся из рукомойника, прогоняя остатки сна. Натянув рубаху, подошел к висевшему в простенке меж окнами большому серебряному зеркалу, всмотрелся, причесал частым гребнем щегольскую бородку и усы. Подмигнув сам себе, ухмыльнулся невольно – сейчас бы пиджачок, галстучек – да на заседание кафедры. Обсудить чью-нибудь заявленную на диссертационный совет тему, как всегда, важную, животрепещущую, типа эволюции подков в княжестве Рязанском в период с конца одиннадцатого века и до начала двенадцатого.

Псковское вече ныне собралось не на площади, а в специально выстроенных палатах с длинными лавками и столом для председательствующего – посадника, новгородского выкормыша Егора Ивановича Сыркова. Собрались малым составом, этаким советом – «пятьдесят золотых поясов». Знатнейшие из знатных, лучшие из лучших, самые из самых. Про себя Игорь именовал их – Совет Федерации: такие же толстомясые хари, палец в рот не клади!

При появлении князя – а он чуть припозднился, важность свою показывая – все встали, поклонились. Довмонт тоже поклонился в ответ, заняв отведенное ему место рядом с посланником, ставленником новгородским. Посадник, Егор Иванович, сидел по левую руку от Довмонта, по правую же – епископ Псковской и Изборский, Финоген, старичок желчный, но умный, сам себе на уме.