Игрок 2 (СИ) - Токсик Саша - Страница 17

— Из дома сбежала, — она решительно шмыгает носом.

— А что так? — удивляюсь.

— Потому что Васька приехал, — объясняет она.

Есть у писателей одна скверная черта. Любопытство. Сколько поговорок про это придумал народ, начиная с Варвары и её носа. Но уйти, не выслушав историю этой девушки, которая в одном халатике плачет в темноте, это выше моих сил. Это, можно сказать, профессиональный риск.

— Кто такой Васька? — спрашиваю, присаживаясь рядом с ней на ступеньку.

— Жених мой, — выпаливает она возмущённо, — точнее, это он считает, что жених!

— А зовут тебя как? — спрашиваю.

— Меня Настя, — говорит она чуть с опаской, словно до неё только что доходит, что она откровенничает с совершенно посторонним человеком.

— А меня Федя! — широко улыбаюсь ей, показывая, что я добрый и дружелюбный, — И как же так вышло, что он себя считает женихом, а ты его — нет?

— Они с Серёгой дружат, с братом моим. — рассказывает Настя, с той откровенностью, с какой делятся обычно своими жизненными невзгодами с людьми, которых никогда больше не увидишь, например, с попутчиками в поезде. — Они с пятого класса не разлей вода. Брат старше на три года, и Васька тоже. Он с детства твердил «женюсь, да женюсь». Я думала, он шутит, а он серьёзно. С армии пришёл и мне предложение сделал. А я сдуру посмеялась тогда, мол «хорош жених, ни кола, ни двора». Да не хотела я замуж! Учиться хотела, в институт поступать! А он психанул и на Север уехал… На свадьбу зарабатывать…

— А теперь вернулся? — догадываюсь я.

— Угу, — девушка всхлипывает, — говорит, что на работе его ценят, и квартиру дают, а если женится, то сразу двушку!

— Ну а ты не хочешь? — продолжаю играть в угадайку.

— Не хочу, — Настя упрямо мотает головой, — я море люблю и тепло. Тут подружки мои, однокурсницы. Не хочу никуда переводиться. Да и не люблю я его… Нравилось просто раньше, что такой большой и сильный рядом со мной ходит. Его все пацаны побаивались. А так, чтоб замуж…

— Так что может быть проще, — советую, — так и скажи, что не любишь.

— Говорила! — снова вспыхивать Настя, — не верит! Считает, что я молодая и глупая, а там «стерпится слюбится»! И родители туда же… Ээээхх… Вот пойду и утоплюсь! Пусть ему потом стыдно будет!

— Не надо топиться, — всерьёз озадачиваюсь решительностью моей случайной знакомой. — Ты скажи ему, что у тебя уже есть жених. Мол, другого любишь. Если этот Василий к тебе и правда трепетно относится, то не пойдёт против твоего выбора.

— Думаете? — с надеждой переспрашивает девушка. — Врать же нехорошо.

— Уверен, — киваю, — это правильная ложь. Во спасение и ради справедливости.

В этот момент ночную тишину разрывает шум мотора. Машина катит вниз по улице Кирова, ослепляя нас светом фар. Визжат тормоза, хлопают двери.

В первую минуту я думаю, что это товарищ Белогорский решил применить ко мне непротокольные методы убеждения. Но вместо бравых молодцов в форме, из машины, которая оказывается обычным такси, выскакивают два молодых парня.

Один широкий в плечах, как два меня с соломенной чёлкой раскачивается, как сошедший на берег моряк. По налитой багрянцем физиономии и остекленевшему взгляду заметно, что он изрядно пьян.

Второй, худощавый и темноволосый тоже подшофе, но держится куда увереннее. Оба в белых рубашках, словно их выдернули из за праздничного стола.

— Настюха, ты сдурела⁈ — кидается он к моей собеседнице, — а ну, быстро домой! Мать волнуется, в милицию звонить собирается.

— Не пойду, — упрямо заявляет Настя. — Хоть волоком меня тащи!

Между этими двоими очень хорошо заметно сходство. Так что, по-видимому, это и есть брат Серёга. А второй — тот самый Васька «с северов».

— Нааасть! Ну ты чего, а? — сопит Васька, — Что не так-то? Ну, хочешь, я на колени встану⁈ — заявляет он с пьяной решительностью.

— Не хочу! — вскакивает со ступеньки девушка, — и не поеду я с тобой! У меня, между прочим, жених есть!

— Врёшь! — Василий топчется перед крыльцом, как молодой бычок перед закрытыми воротами, — ты это прям сейчас выдумала! Нет у тебя никакого жениха!

— Есть! — Настя от возмущения топает каблучком, — вот он, жених мой! Фёдор!

Слыхал я в жизни про «кармические бумеранги», но впервые вижу, чтобы тот прилетал настолько быстро. Научил, на свою голову.

— Какой это жених⁈ — таращится на меня Васька, — это ж курортник какой-то. Накрутил мозги, да? Лапши понавешал⁈ Поматросить и бросить⁈

Брату моя кандидатура в родственники тоже не слишком нравится, так что он, невзначай смещается вправо, перекрывая мне путь к отступлению.

Эх, блефовать, так по полной! Весь невероятный сегодняшний день придаёт мне какой-то весёлой удали.

— Вот такой жених, — говорю, вытаскивая из кармана пиджака коробочку с кольцом из «Ювелирного».

Не в номере же его хранить, честное слово. Сейфов и банковских ячеек нет. Вот и приходится «всё своё носить с собой». Я же планировал в приличное место отправиться, а не бродить по ночным улицам.

Василий, увидев кольцо, как-то вдруг разом потухает.

— Совет, да любовь! — бурчит он.

Затем Васька молча шагает обратно к такси, словно боясь передумать, хлопает дверцей, и автомобиль уносится вдаль.

— Фёдор, значит? — брат девушки окидывает меня взглядом.

— А ты, очевидно, Сергей? — протягиваю ему руку.

Он задерживает рукопожатие, словно не собирается меня отпускать.

— Ну, пошли, Фёдор, — говорит он.

— Куда? — удивляюсь.

— С родителями знакомиться! — заявляет Сергей. — Стол накрыт, водка греется. Не пропадать же добру!

— Вы грибочки покушайте, — говорит мне Дмитрий Фомич, — хорошие грибочки, вкусные… Мария Семёновна сама солила прошлой осенью… Мы в зиму уже поели всё, а одну баночку оставили для особого случая.

Он смотрит на свою супругу с гордостью и нежностью. Та скромно отнекивается, но видно, насколько ей приятно. Супруги Прохоровы женаты уже двадцать пять лет.

Дмитрий Фомич в юности служил на миноносцах. На стене висит его фотография в лихой бескозырке.

После войны ходил на сухогрузах. Теперь перешёл на спокойную работу в порту, к радости Марии Семёновны.

Та учит русскому языку и литературе ялтинских оболтусов. Моя, в каком-то смысле, коллега. Самая обычная семья. Со старым тканевым абажуром-зонтиком, домашними солениями и фотоальбомами. Для моего образа жизни в последнее время — редкостная экзотика.

Глава семейства высокий, чуть нескладный жилистый мужчина с роскошными, начинающими седеть усами. Он протянул мне руку аккуратно, чтобы нечаянно не раздавить мою ладонь и очень удивился ответному крепкому рукопожатию.

Настина мама хрупкая, воздушная и слегка восторженная, что свойственно учительницам литературы, имеющим за спиной крепкий тыл. Учитывая, что с годами восторженность не прошла, тыл действительно крепкий. Глядя на неё, легко представить, какой будет Настя через девятнадцать лет.

Красивой.

— А вот поглядите, Фёдор, тут Настенька в садик пошла. — с гордостью показывает Мария Семёновна, — маленькая, ну такая была хорошенькая…

Альбом тяжёлый, с толстыми картонными страницами. Фото любительские, с чуть поплывшей местами резкостью. Наверное, Дмитрий Фомич в юности увлекался. Краешки фотографий обрезаны узорчатым резаком. Наверняка на обороте каждая подписана аккуратным учительским почерком. «Мы на пляже. Ялта 1956»

— Ну мааам… — возмущённо заявляет Настя, — Фёдору это неинтересно!

— Очень интересно, — говорю мстительно, — а здесь ей сколько?

— Три! — улыбается родительница, — Видите, губы надула? Крабов увидела и испугалась… В жизни, говорит, не зайду в это ваше море! Там всякая гадость ползает!

— Мам!

— Что «мам»? Представляете, потом этих крабов наловила и домой принесла! Они по всей ванной разбежались… А после то котят вечно находила, то щенят… Сердце доброе… вечно в дом всякое тащила… Ой… Я не про вас, Фёдор! Как неудобно получилось…