Азовская альтернатива : Черный археолог из будущего. Флибустьеры Черного моря. Казак из будущего - Спесивцев Анатолий Федорович - Страница 129

Во время церемонии похорон (её проводил оджак имам, главный мулла янычар, шейх-уль-ислам выходить из своего шатра по-прежнему не желал) погибших в этой трагедии вне водяного потока обнаружили среди трупов тело капуджибаши[75]. В момент взрывов он находился вдалеке от султана и пострадать от них не мог. Ран на его теле не обнаружили и решили, что он умер от горя по пропавшему повелителю. Для прошедшего огонь и воду и нестарого ещё, полного сил мужчины это было… странно, но чего только в мире не бывает. Опытные воины, янычары не знали о таком способе убийства, как удар длинным шилом в ухо. Это ноу-хау было подсказано диверсионной группе попаданцем и прекрасно сработало. На то, что ещё утром в сторону Стамбула отправился новый любимец покойного капуджибаши ага Селим с несколькими десятками бостанджи, внимания не обратили тем более. При такой хлопотной службе частые командировки – норма. Нетрудно было догадаться, что их послали с очередным шёлковым шнурком. В другое время офицеры обязательно погадали бы, по чью душу отправил султан Селима, но сейчас им было не до того. Все переживали гибель султана и прикидывали возможные варианты собственной судьбы. Между тем отъезд Селима имел прямое отношение к судьбам всех жителей халифата, да и Европы в целом.

Скрыть своё волнение сегодня Селиму было очень трудно. Предстояло начать дело, которое должно было перевернуть мир, взорвать проклятый османский халифат. Он перекинулся взглядами с пластуном, остававшимся для убийства капуджибаши, и пошёл собирать свой отряд. Подчинённым он объявил, что удостоен великой чести от самого повелителя и верит, что они не подведут своего командира в исполнении воли падишаха, прибежища мира. Те, глядя на разволновавшегося агу, дружно выразили готовность отдать свои жизни за халифа всех правоверных. И тогда началась скачка. Сумасшедшая, на пределе собственных сил и конских. Лошади – не люди, им не дано выносить такие усилия, даже когда скачешь одвуконь. Дважды приходилось менять лошадей – в условленных местах отряд бостанджи ждала конная подмена. Скакали всё светлое время суток, вставали затемно и, как только небо утром начинало сереть, опять неслись к Стамбулу. Не останавливались даже для совершения дневных намазов – Селим помахал перед отрядом свитком, якобы разрешающим им во время выполнения этого задания такой грех. Двое не выдержали темпа, их оставили на дороге, добираться потихоньку самим. Иногда не выдерживали до замены кони, их также бросали на дороге.

На первом же привале один самых молодых в отряде, совсем ещё безусый Муса не выдержал и спросил:

– Ага-эффенди, куда так спешим?

Селим заметил, как насторожили уши остальные янычары отряда.

«Их поддержка мне может очень понадобиться в Серале… пожалуй, стоит приоткрыть краешек моей задачи. Ведь, если что пойдёт не так, их казнят вместе со мной».

– Выполняем личное указание султана. Из его собственных уст, да пребудет вечно над ним благословение Аллаха. Всем, если не опозоримся, будет большая награда. Понимаете? Не от меня, не от капуджибаши, даже не от енычеры агасы, а от САМОГО ПОВЕЛИТЕЛЯ!

Ребята прониклись. И гонка продолжалась в прежнем темпе – без единой жалобы, без единого вопроса.

Первая часть задуманного удалась, никто их по пути не обгонял. На случай появления более быстрого, чем они, гонца у Селима был однозначный приказ на его уничтожение. Но догони их отряд янычар, его подчинённые вряд ли согласились бы вступить в бой с товарищами. Поэтому он подгонял и подгонял – лошадь под собой, подчинённых, но прежде всего самого себя. И успел. Янычары – не татары и даже не казаки, чтоб скакать по сотне вёрст несколько суток подряд. Поэтому до столицы добрались на исходе пятых суток. Все к этому времени заметно исхудали, лица от непрерывной скачки обветрились и пропылились, глаза горели сумасшедшинкой. Яркая прежде одежда стала похожа на серые нищенские тряпки казаков. Нормальный человек давно бы свалился от таких нагрузок прямо на дороге и заснул, где упал. Селим и почти все его подчинённые выдержали. Теперь предстояло выполнить главное – то, ради чего и была эта скачка.

По пути Селим часто трогал накрепко притянутую поясом кожаную сумку, в которой лежали свитки-фирманы со всеми положенными подписями и печатями. Наверное, и покойный уже капуджибаши не смог бы выявить в них неправильностей, настолько хорошо они были подделаны. Сначала он удивился, когда ему дали вместо одного целых четыре. Но, выслушав объяснение, понял – и здесь задумавшие это великое дело проявили удивительные ум и предусмотрительность. Не помог бы ему никакой султанский фирман в отсутствие Мурада в столице. Сначала необходимо было расчистить проход, а уже потом идти по нему. Кожа сумки, Аллах знает почему, казалась ему тёплой и… живой. Прикасаясь к ней, он ощущал поддержку свыше и утверждался в вере, что всё пройдёт как задумано.

По Стамбулу скакать карьером или галопом неразумно, пришлось перейти на бодрую рысь. Но и при резком снижении скорости приходилось то и дело подбадривать плетью для освобождения дороги слишком неповоротливых или невнимательных горожан. Один из попавших под раздачу раскричался, что этого так не оставит и будет жаловаться самому султану. Вероятно, плеть обожгла кого-то важного, но в свете грядущих событий неприятностей от разряженного хлыща Селим не испугался. Как любит говорить один из его новых друзей: «Снявши голову, по волосам не плачут!»

Уже на подъезде к дворцу свалился с лошади, словно мёртвый, любопытный Муса. Селим глянул на распростёршегося на земле парня, чьё бесчувственное лицо смахивало на лик умершего от долгой и тяжёлой болезни, и скомандовал его дружку, Исмаилу, также с видимым трудом удерживавшемуся в седле:

– Останься с Мусой, придёт в сознание, помоги добраться до казарм.

И, не оглядываясь, понял ли его одуревший от нечеловеческой усталости Исмаил, продолжил путь. Цель была близка, и мешкать, рисковать в последний момент он не желал.

Показав один из фирманов страже, проехал во дворец. А тут, надо же, навстречу идёт по каким-то своим делам Капы айяс[76].

– О, а у меня к тебе дело есть! – не стал скрывать своей радости Селим. Глянув, кто его так приветствует, евнух этой радости не разделил. Его, до этого сморщенное в задумчивости лицо (морщинистость и некоторая бабскость, да простят меня дамы, были весьма характерны для этой категории служащих дворца) напряглось и помрачнело.

– Чего тебе? – быть грубоватым в общении с офицерами ему позволяли не только собственный высокий статус в иерархии, но и известная всем близость к уху валиде-ханум, игравшей последние десятилетия в халифате очень значимую роль.

Селим широко улыбнулся в ответ и вытащил из сумки на поясе свиток с фирманом.

– Вот, прямо из рук Грозы всех неверных получил, туфлю его разрешено было поцеловать. Но, сам понимаешь, на улице такое разворачивать нельзя.

Капы айяс поклонился до земли свитку и пригласил идти за собой. В помещении, где оказалось несколько его подчинённых, он повернулся ожидающе к Селиму. Ага бостанджи немедленно вручил фирман тому, кому он и был предназначен. Евнух опять поклонился, на сей раз в пояс, поцеловал свиток и развернул его. Прочитав, выронил на пол и в ужасе уставился на янычара.

– Э-э… – только и смог выдавить из своего перехваченного страхом горла гроза сераля. Пока он читал, двое подчинённых Селима зашли ему за спину. Один немедленно, привычно ловко накинул на толстую морщинистую шею шёлковый шнурок и отточенным движением захлестнул его на горле. Евнух попытался просунуть под удавку пальцы, чтоб вдохнуть такой необходимый ему сейчас глоток воздуха, но попытка ему не удалась. Он похрипел немного, посипел, испортил свои атласные штаны и атмосферу в комнате непотребством. И умер.

– Стоять! – гаркнул Селим, увидев попытку одного из подчинённых покойного выскользнуть из комнаты. – Все, кто попробует дать знать о случившемся валиде-ханум, лягут рядом с ним. Такова воля Непоколебимой опоры веры!