Азовская альтернатива : Черный археолог из будущего. Флибустьеры Черного моря. Казак из будущего - Спесивцев Анатолий Федорович - Страница 165

Уже во время курултая в Крым в панике ворвались остатки Едичкульской орды, недавно перебравшейся в Северное Причерноморье. Акция союзников против дивеевцев уполовинила и их численность, привела уцелевших в состояние кошмара наяву. Перекоп для такого зримого воздействия на жителей Крыма и не перекрывался. Спасшиеся, как они считали, только милостью Аллаха, ногаи рассказывали страшные подробности о бесчисленном количестве и невероятно хорошем оснащении врагов. Выбивая, таким образом, почву из-под ног желавших драться, а не уходить.

Все были недовольны правителем, Инайет-Гиреем. Но, на его счастье, никто не отваживался на решительное выступление против властей. Все чего-то ждали. Поэтому поначалу к быстрому окончанию курултая татарская знать не стремилась. Слишком уж на решительное изменение жизни их подталкивали. Многие лелеяли надежду: «А вдруг всё изменится и пойдёт по-старому?»

Казацкие атаманы сопротивления ожидали, но того, что оно будет таким дружным – нет. На прямое неповиновение повелителю никто не пошёл, но и соглашаться с его предложениями не спешили. С понятием «итальянская забастовка» татарским аристократам познакомиться было негде, но мурзы и беи её сами изобрели. Бесконечные славословия Инайет-Грею, словоблудия на любые подвернувшиеся темы здорово раздражали присутствовавших на курултае атаманов и самого хана.

Понимая, что ещё немного и большая часть татарской знати объединится против неверных, атаманы затеяли переговоры с Ширинами о возможности для части их подданных остаться в Крыму. В подчинении мудрым беям и мурзам, привычным, можно сказать, данным Аллахом, руководителям. Никакой ненависти к татарам, вопреки легендам, казаки не питали, ужиться с мирными представителями этого народа рядом они вполне могли. Но очень важно для казацкой старшины было лишить возможности остающихся сесть на коней и ударить в спину. То есть об оставлении кочевников не могло быть и речи.

Самые жаркие споры загорелись о джайляу, горных лугах и овечьих стадах. Ширины хотели оставить их за собой, атаманы категорически возражали против этого. Татарский пастух легко становится воином, иметь в тылу татарскую конницу – значит обречь себя на скорое поражение. После долгих, ожесточённых споров пришли к компромиссу: овечьи стада остаются за Ширинами, но пасти их будут русины. В первый год при стадах будут и старые пастухи, передавая свой опыт новичкам, потом они уйдут. Джайляу будет объявлен общественной собственностью, но с выделением доли пастбищ Ширинам. Также за ними осталась их столица, Карасубазар, поля земледельцев. А вот кочевникам предстояло уйти, вместе со стадами лошадей. На ликвидации сколь-либо значительных конных скоплений атаманы настаивали очень жёстко, угрожая в случае несогласия прервать переговоры. Пришлось Ширинам поделиться пополам, часть осталась в Крыму, другая – вынужденно уходила с ханом.

Аркадий и Срачкороб присутствовали на мероприятии как члены казацкой делегации, почётные гости. Наподобие американцев на каком-нибудь общеевропейском слёте. Вроде бы и гости, а никто не забывает спросить: «Можно ли?..» Как рыба в воде здесь себя чувствовал Срачкороб. Все наиболее влиятельные личности здесь были его родственниками – Кантемиры успели породниться и с Мангупами, и с Мансурами, и с Ширинами. А с родным человеком обсуждать серьёзные проблемы намного удобнее, чем с неизвестно кем. Поэтому популярностью Юхим пользовался просто бешеной – практически каждый день его пытались женить, предлагая очень выгодные партии и не смущаясь тем, что он сменил вероисповедование и объявлен в родных кочевьях персоной нон грата. Зато среди захвативших силовое лидерство в Северном Причерноморье казаков он был в явном авторитете.

Часто приглашавшие не возражали против присутствия на встречах лучшего друга Срачкороба, Москаля-чародея. Его влияние на казацкое руководство для татар давно секретом не было. Слава же колдуна татарскую знать не отпугивала, а скорее привлекала. Многим хотелось познакомиться с ним лично. За год пребывания в прошлом Аркадий успел выучить не только местные диалекты русского и украинского, но и наловчился довольно бойко изъясняться на татарском – его знали почти все бывалые казаки. Поэтому при медленной, неспешной беседе (разговаривали-то между собой почтенные, важные люди) переводчик ему не был нужен. Понимал почти всё и с грехом пополам мог что-то сказать. Разве что, как и в среде казаков, доставали цитаты из Священной книги. На сей раз – Корана, на арабском. Их ему переводил Срачкороб, говоривший по-арабски свободно. И сам, когда хотел, умевший сослаться на какую-нибудь его суру.

Ох, и нахлебался своего любимого кофе попаданец в эти дни… татары уже успели перенять у османов это пристрастие. Пили его тогда невероятно крепким, без сахара, из малюсеньких пиалочек. Уже на третий день Аркадий стал избегать встреч во второй половине дня, потому как после такого кофе, выпитого вечером, заснуть проблематично. Это не растворимая бурда двадцать первого века, проглотив которую спокойно можно ложиться спать. Ещё его здорово раздражала привычка и татар, и казаков курить во время переговоров. Порой собеседников сквозь табачные облака невозможно было рассмотреть. Оказывается, у татар была пословица: «Кто после еды не закурит, у того или табаку нет, или ума нет».

Но ни горечь кофе, ни табачный дым и жирная пища (последнее доставало попаданца больше всего, ну не привык он такое есть) не помешали казацким гостям Великого курултая. Они смогли донести до мурз и беев мысль, иногда в вежливой, завуалированной форме, порой почти в грубой, что если они не откочуют немедленно и подальше, то их будут резать. И уцелеть, не попав в рабство, вряд ли кому удастся. Море полностью контролируется казаками, а Причерноморские степи – их союзниками.

Очень сильно напрягала попаданца и восточная неторопливость. Серьёзный разговор НИКОГДА не начинался сразу. Обязателен был регламентированный трёп ни о чём. Этого правила строго придерживался даже зубоскал Срачкороб. Причём в непременную обойму тем для болтовни входили не бабы и футбол, а лошади и овцы. Ну и, естественно, погода. Приходилось растягивать губы в неестественной, вымученной улыбке (из-за чего у Аркадия сложилась на курултае репутация холодного и злого человека), дышать крутым табачным смогом и хлебать кофе.

После преодоления полосы препятствия в виде совершенно не нужной болтовни речь обязательно заходила о переселении. Никому тащиться свет за очи из привычных, для многих родных мест не хотелось. Все выражали готовность дать любые клятвы и сколько угодно аманатов, но остаться. То есть существовали и беи, готовые вместе с ханом двинуться куда угодно, но они на встречи с казачьими послами не напрашивались за ненадобностью им подобных встреч. Аркадий поначалу старался быть очень осторожным и невнятным в словах, но вскоре понял, что здесь – лучше чётче выражать свои мысли и решительнее на них настаивать. Сильных – а сила сейчас была у казаков – всегда уважают (или боятся, иногда это одно и то же). К их словам вольно или невольно прислушиваются.

– …На Коране клятву дадим! – округлое, с двумя подбородками лицо собеседника просто излучало искренность. – Зачем нас… выпихивать куда-то? Я не последний человек в степи, своей честью клянусь! Неужели вы мне не верите?

Аркадий так притворяться не умел, да и не пытался. Однако озвучивать свои мысли означало – сорвать переговоры. Поэтому, вопреки откровенно скептическому выражению лица, произносить приходилось нечто дипломатически вежливое.

– Почему не верим? Верим! Но… человек смертен, знаете ли, так уж Аллах устроил. Шайтан, опять-таки, не дремлет, насылает разные соблазны нестойким в вере людям. Вдруг вас, человека уважаемого, в самый неожиданный для вас момент возьмут и отравят? А ваш преемник может оказаться совсем не человеком чести, а наоборот, предателем, который после вашего убийства ударит нам в спину.

– Тебе видение было, что меня убьют? – неожиданно перешёл на «ты», видимо, от большого волнения, Ибрагим Мансур.