Мерцающий огонь - Маклин Джулианна - Страница 15

Сидя за столом в наушниках, я радовалась каждой свободной от забот минуте. И ждала возвращения отца, чтобы пойти к друзьям в библиотеку.

Чувство вины разлилось по моим венам, подобно ядовитой кислоте. Тем вечером я была недалекой эгоисткой, которая не понимала, что нужно ценить больше всего на свете.

Папа пришел домой и спросил, как дела у мамы. Я сказала, что она в ванной, и вдруг осознала: к этому времени вода уже должна была остыть. Я наполнила ванну больше часа назад. Он спросил, сколько она там пролежала, и, узнав ответ, кинулся к ней. Я слышала, как он постучался и позвал ее, но она не откликнулась. Он начал колотить в дверь, умоляя ее открыть, но ответа по-прежнему не было. К тому времени я уже выбежала в коридор, молясь, чтобы она что-нибудь сказала. Хоть что-нибудь.

Отцу пришлось выломать дверь. Он вреза́лся в нее плечом снова и снова, и в итоге выбил ее ногой.

Моя любимая мама лежала под водой, ее тело стало призрачно-белым. Во мне всколыхнулась колючая, раздирающая душу агония, и я рухнула перед ванной, крича, будто меня скинули в огненную яму.

Вытащив маму из воды, папа бросился вызывать «скорую», но было слишком поздно. Когда он вернулся в комнату, я плакала над ней, качая ее на руках и приговаривая: «Мама, пожалуйста, проснись». Отец прислонился спиной к стене, смотрел и плакал. Скоро приехали парамедики и оттащили меня, чтобы забрать ее тело.

Ни до, ни после той ночи я не видела своего отца плачущим.

Позже врачи заключили, что мама утонула в ванне, потеряв сознание. Мы знали, что она не могла сделать это намеренно. Мама слишком сильно любила нас и не страдала от депрессии. Она боролась с раком.

Я вернулась в настоящее, когда бабушка спустилась в гостиную и сказала отцу, что так и не смогла заснуть.

Потом я осознала, что макароны уже закипели. Быстро сняла кастрюлю с конфорки и убавила огонь.

В кухню вошел папа:

– Она встала. Приготовлю ей чаю.

Я попыталась скрыть то, что минутами раньше заново пережила мамину смерть и все еще была потрясена этим.

– Скоро закончу, – пообещала я. – Только набросаю всякого в форму для запекания и отправлю ненадолго в духовку.

Он прошел мимо меня, чтобы наполнить чайник.

Бабушка допила чай, ужин был готов, и мы сели за стол. Съели мы немного – были слишком увлечены следующей частью бабушкиной истории, которую она продолжила рассказывать, как только мы устроились рядом с ней.

Все лето Вивиан добросовестно трудилась в министерстве снабжения. Она работала в бухгалтерии, и Теодор почти не пересекался с ней по службе. В основном они встречались на набережной Виктории, где Вивиан обычно перекусывала бутербродами, сидя на скамейке. Теодор замечал ее издалека и тут же шел поздороваться.

Шли недели, их встречи случались все чаще – и это не было совпадением. Вивиан сама сказала ему, что всегда обедает в полдень на одной и той же скамейке. Узнав это, Теодор стал брать перерыв на обед в тот же час, что и она. Каждый день он выходил на улицу и с радостью обнаруживал ее сидящей на солнышке.

Во время этих дружеских встреч среди цветочных клумб, памятников и голубей они говорили обо всем на свете. Вивиан рассказывала ему о своей новой жизни в Вест-Энде и о том, как подружилась со своими соседками. Она ни разу не навещала отца с того самого дня, как Теодор забрал ее из Ист-Энда, и радовалась, что тот не пытается ее разыскать и затащить обратно в винный магазин. Иногда она чувствовала себя виноватой за то, что бросила его, но потом вспоминала, как он напивался по ночам и избивал ее, – и сожаления отступали.

– Я с большим оптимизмом смотрю в будущее, – как-то заметила она, прежде чем куснуть яблоко.

Теодор отвел взгляд, потому что не хотел испортить ей настроение малоприятным известием. Ведь только что Гитлер заключил с Советами соглашение – Пакт о ненападении в случае вторжения в Польшу.

В ответ премьер-министр Чемберлен проинформировал Гитлера о намерении Британии выполнить свои обязательства по защите Польши, если ее независимости будет угрожать опасность. Теперь война казалась неминуемой.

Тем не менее, сидя под ясным синим небом рядом с Вивиан, поедая сандвич с ростбифом и бросая крошки воркующим голубям, даже Теодор позабыл о мрачных реалиях в Европе. Легкий ветерок, словно песня, звенел в верхушках деревьев, а цветы наполняли воздух чудным ароматом. Он тоже не испытывал ничего, кроме оптимизма. Что было странно, учитывая происходящее в мире.

Вивиан похлопала его по руке и улыбнулась:

– У меня есть новости. Очень хорошие, между прочим. Меня попросили спеть в «Кафе де Пари» в следующую среду.

– Да ладно? – вскинул брови Теодор.

– Представляешь? Я у них даже не была ни разу, но всегда мечтала там петь. Обязательно приходи. Я буду нервничать.

– И зря. Ты всем понравишься.

– Надеюсь.

Сверившись с карманными часами, он понял, что опаздывает на деловую встречу.

– Прости, мне пора.

– Придешь послушать меня в среду?

– Ни за что на свете это не пропущу, – ответил он в радостном предвкушении.

«Кафе де Пари», с его сверкающей хрустальной люстрой над танцполом и обитыми кожей круглыми диванами, по праву считалось самым элитным ночным клубом Лондона. С балкона открывался вид на сцену, где сейчас выступала музыкальная группа. Здесь собирались самые сливки общества. Посетители щеголяли элегантными вечерними нарядами. Кругом было множество красивых женщин.

Теодор мог бы догадаться, что встретит здесь своего брата Генри. В конце концов, это был вечер пятницы, тревожные разговоры о войне щедро заливались шампанским.

– Кого я вижу! Мой крошка-брат. – Генри втиснулся на диван, придвинув Теодора к соседям по накрытому белой скатертью столу. Генри поставил свой стакан с виски и, лениво откинувшись на кожаное сиденье, положил руку на спинку. – Что ты здесь делаешь, Тео? Вот уж не думал, что ты решишь выбраться из-за рабочего стола и выйти из офиса. Как там война? Мы уже побеждаем?

Теодор не видел ничего смешного в бесцеремонном поведении брата – как и все остальные за столом. Он сидел с весьма уважаемыми членами кабинета министров и их женами. Все они знали, что ситуация была ужасной.

– Войны нет, Генри. По крайней мере, на сегодняшний день.

Генри достал из нагрудного кармана позолоченную сигаретницу и чиркнул спичкой:

– Я и сам знаю, что войны нет. Просто подкалываю тебя. Ты никогда не понимал шуток.

Теодор виновато взглянул на джентльменов, сидевших напротив. Все они знали Генри как грубияна и бездельника, но наследника графского титула, из-за чего ему все сходило с рук.

Когда Вивиан начала петь The Way You Look Tonight[10], все ушли танцевать, оставив Теодора наедине с братом.

– Что-то в ней есть, скажи? – Генри затянулся сигаретой. – Откуда, черт возьми, она взялась? Почему я не видел ее раньше?

Внутренности Теодора скрутились в тугой узел.

– Она новенькая, – ответил он, не собираясь раскрывать ему подробности. Генри мог ухватиться за них и использовать против Теодора. Они всегда соперничали друг с другом. Конечно, дело было не в титуле – Теодора полностью устраивала его работа и место в мире. Но родители любили его сильнее, и Генри на это обижался.

Шагнув вперед, Вивиан обхватила микрофон рукой. Огни сцены отражались в ее блестящих красных ногтях и губной помаде. Теодор был потрясен, но ему претила одна лишь мысль о том, что брат разделяет этот восторг.

Кто-то похлопал его по плечу. Он резко повернулся на сиденье, чувствуя себя так, будто его вырвали из сна.

– Я так и думала, что это ты. Какой сюрприз! – Леди Клара сжала его плечо и тоже села напротив. – Привет, Генри. – Она поставила на стол бокал с шампанским и стряхнула сигаретный пепел в хрустальную пепельницу. – А вот тебе я не удивлена. Как же без тебя в таком заведении?