Старое зеркало (СИ) - "Каин" - Страница 8

— Семья все равно устроит разбирательство, — пояснил я. — И если окажется, что слуга виновен, то вопросы возникнут уже к нему. За то, что он выставил семью в дурном свете.

— Выходит, когда вы взяли меня на работу, то решить вопрос с портом было вроде как вашей обязанностью? — спросил Фома.

— Выходит, так, — согласился я.

Питерский покачал головой.

— Чудно выходит, вашество. Вы вроде как и не знали меня, а все равно приняли на себя эти… как их…

— Обязательства, — подсказал я. — Тогда мне стало ясно, что ты хороший человек, и не подведешь. Я доверился своему чутью. И ведь не ошибся!

Фома бросил на меня короткий взгляд, его щеки покраснели.

— Я вас не подведу, вашество, — заверил слуга внезапно охрипшим голосом.

— В этом я не сомневаюсь. Никогда не сомневался, — ответил я.

— Это потому, что у меня такая натура…

Я заметил, что на его губах появилась хитрая улыбка.

— Какая?

— Котячья. Та старуха, которая меня долго выхаживала в лесу после ранения, как-то обмолвилась, что когда я одомашусь, то люди ко мне привыкать начнут.

— Так ты одомашился, значит? — усмехнулся я.

— Зря вы смеетесь, вашество. Коты в доме завсегда наглеют.

— И ты начнешь?

— Уже начал, — хмыкнул парень. — Я ведь ем сколько хочу и когда пожелаю. Машину вы мне доверяете. Комнату в доме выделили. Кресло красивое поставили. Правда, этот наш краснодеревщик сказал, что ему надо ножки поменять.

— Это ведь тот мужичок, который приходил за помощью? — вспомнил я. — Пахом, кажется.

— Верно. Он потом еще заглядывал. Просил за него словечко замолвить, когда вы вернетесь.

— Завтра надо будет позвонить ему. Пусть я пока не имею права на адвокатскую практику, но свои природные способности применить все же смогу.

Машина подъехала к арке, и я вышел из авто. И уже на крыльце заметил, как в углу двора Питерский переговаривается о чем-то с Евсеевым. Затем Фома достал из кармана пачку банкнот и передал несколько купюр новому слуге. И только после того направился в мою сторону. Евсеев же зашагал через арку к проспекту.

— Решил поделиться с ним деньгами? — спросил я, когда Питерский поравнялся со мной.

— Ему нужнее, — ответил слуга. — Он почитай только из лекарни вышел…

— Как-то не вяжется с твоей бережливостью, — покачал головой я.

— Бережливый я только когда деньги трудом заработал, — ответил слуга. — А такие деньги, которые сами приходят, счастья не принесут, ежели ими не поделиться. Так вот, эта кон… коп…

— Компенсация, — подсказал я, открывая дверь.

— Она самая, вашество, — согласился Фома. — Я ее не заработал. Оставлю себе за то, что попортили, а остальное отдам тому, кому нужнее. Мне чужого не надо.

— А не пропьет? — спросил я, проходя в дом.

Фома покачал головой:

— Я ему на всякий случай выдал немного. Как раз, чтобы купил себе хорошие ботинки в лавке у канала, и заглянул на рынок, чтобы взять себе на первое время самое необходимое.

— На рынок? — засомневался я.

— Не извольте беспокоиться, вашество. Пусть он купит себе мыльно-рыльные принадлежности, да самые простые носки для начала. Надо постепенно приучать работящего человека к большим тратам. Слишком хорошо помню, как мне было тяжко осознать, что одна сорочка теперь у меня стоит, как телега сена.

— Это много? — уточнил я.

— Много, вашество. И к такому надо привыкать медленно. Евсееву я накануне объяснил все: про честь семьи, и что герб позорить непотребным видом нельзя.

— Хитро, — оценил я. — А если он все же ослушается?

Питерский пожал плечами:

— Тогда господин некромант отдаст его призракам, которые прислуживают в доме. И те будут долгие годы высасывать из него жизненную силу. А когда он помрет, некромант Чехов поднимет его, как мертвеца ходячего, и будет бедолага дальше служить семье.

— Прямо так и сказал? — удивился я. — Хорошая у тебя фантазия!

— Кого там вы решили отдать на корм призракам? — послышался голос Виноградовой.

А через секунду, призрачная женщина просочилась через потолок и возникла перед нами.

— Никого, — ответил я. — Это Фома так над Евсеевым пошутил.

— После того как денег ему дал? — с подозрением спросила Любовь Федоровна. — Не надо отпираться, я все видела.

— Фома получил компенсацию и распорядился ей, как пожелал, — просто ответил я.

При слове «компенсация» глаза Виноградовой вспыхнули интересом.

— Вот как? Вы решили устроить подставное дорожное происшествие? — живо поинтересовалась она. — Поставили машину под удар, и заставили потерпевшего рассчитаться на месте?

Фома охнул и прижал ладонь к груди.

— Эту схему уже давно прикрыли, как и махинации со страховыми выплатами, — ответил я. — Тем более, что дворян, уличенных в разбое, воровстве или обмане, могут лишить всех чинов.

Эта информация расстроила Виноградову.

— Чудные времена, — вздохнула она. — Вариантов заработать быстро и много с каждым днем становится все меньше… Так что за компенсацию получил, Фома?

— Банк мне выплатил, — пояснил слуга. — За вред, который нанесли мне тамошние дружинники.

— На тебя посмели напасть? Если так, мы немедленно поедем в тот банк, и я его сожгу!

— У вас нет силы огня.

— А спички к чему? — осведомилась женщина.

— Не надо ничего сжигать! — поспешно замотал головой Фома. — Там же деньги наши лежат. Да и не сделали они мне ничего, только рубашку порвали. И чай на пиджак пролили, когда скрутить пытались.

Виноградова грозно насупилась:

— Как вообще они посмели напасть на слугу семьи?

— А вот это интересный вопрос, — ответил я. — Как оказалось, Фома не раз приезжал в банк, чтобы положить на счет большие деньги. Покупал ценные бумаги на предъявителя, и арендовал ячейку для драгоценностей… Поэтому приняли Питерского за вора. И решили провести задержание.

Виноградова фыркнула:

— Любопытный приказчик в этом заведении! Даже нарушил банковскую тайну, чтобы узнать, что Фома хранит в ячейках.

— За это он уже выплатил отступные, — сказал я. — А у меня возникает вопрос: каково происхождение этих ценностей?

Любовь Федоровна пожала плечами:

— В основном, старые запасы… Если помнишь, я держала здесь ломбард.

— В основном? — уточнил я.

Виноградова поджала губы. Несколько секунд она молчала, явно не собираясь отвечать, но я терпеливо ждал, и тогда она неохотно сказала:

— После моей смерти этот дом начал пользоваться дурной славой. И здесь время от времени собирались разные… личности. Сперва это были странные людишки, которые хотели организовать какой-то культ. Они были забавными, и особо мне не мешали.

— Приносили жертвы в подвале дома?

— Если бы… — вздохнула призрак. — Так, стращали людей.

— И куда они делись? — озаботился я.

— В один прекрасный день лидер культа, который собирал пожертвования, сбежал, прихватив с собой почти всю кассу.

— Почти? — прищурился я.

— Я взяла немного — просто посчитать! И не успела вернуть… — буркнула Виноградова и продолжила, — Остальные культисты разбрелись кто куда. Уж очень разочарованы были эти юноши и девушки подлостью своего предводителя… Потом стало интереснее — какое-то время тут базировались разбойники, которые успели ограбить несколько сберкасс и ювелирный магазин. В конце Смуты часто такое бывало.

— Здесь? — удивился я. — В центре города?

— Павел Филиппович, ну чем ты слушал⁈ — возмутилась Любовь Федоровна. — Я же сказала, что к этому дому боялись даже приближаться. Исключения всегда были, но это были либо храбрецы, либо скудоумные, а среди жандармов в смутное время не было ни тех, ни других. Смелых я обычно прогоняла. Первый год посмертия я очень любила озоровать и хулиганить, поэтому для разного разбойного люда мой дом был крепостью. Вот и несли сюда все награбленное.

— И куда делись те разбойники? — уточнил я.

— Перебили друг друга, когда делили ворованное. — неохотно ответила Виноградова. — Жадность — очень сильное чувство, Павел Филиппович. Часто она затмевает такие понятия, как дружба и честь.