Русальная неделя (СИ) - Бачурова Мила - Страница 23

— Так, стоп, — помотал я головой. — Минуточку. Я запутался. Вы же сказали, что из шкатулки ничего не могли забрать? Что она защищена магией?

— Ну почему не могли… Могли. Мы позаботились о том, чтобы внутри лежала подделка, не представляющая никакой ценности. Тот, кто вскрыл шкатулку, увидел поддельные бумаги и забрал именно их. Почему и говорю, что открыть шкатулку можно и сейчас, но для постороннего взгляда там ничего не будет. Впрочем, стоит признать, что моё положение немногим лучше. Ключ от шкатулки бесследно исчез, и открыть её я не могу. Таким образом, доступ к истинным документам утерян. Вместе с ключом от шкатулки.

— А что в них вообще было, в этих документах? Какую ценность они представляли?

— О… Ценность великую, насколько мы успели понять. Во-первых, это едва ли не единственный образец докириллической письменности, которой, считается, что и не было вовсе. Разумеется, не оригинал. Оригинал — это, видимо, была дощечка, или что-то вроде того. Кто-то в своё время переписал текст на бумагу, и этот документ тоже достаточно древний.

— А написано-то про что?

— Сказ о том, как на землю упали звёзды, — развёл руками Дубовицкий. — После чего многие звери изменились и стали опасными, иные люди изменились и стали охотниками, а иные обратились в колдунов и ведьм. Расшифровка шла долго и трудно. А теперь, когда вашего дядюшки нет, я и вовсе не представляю, кто бы мог этим заняться. Даже если я сумею каким-то образом открыть шкатулку.

Да уж… Вот всем хорошо сословное устройство общества, пока не упрёшься в такое.

— Окей, — сказал я и вытащил из кармана серебряный ключ. — Давайте начнём с малого, а там посмотрим.

Дубовицкий выронил сигару на пол и даже не сразу это заметил. Очухавшись, вскочил, кинулся её затаптывать, сам при этом весь побледнел. Эффект, в общем, я произвёл что надо.

— Откуда у вас ключ? — спросил Дубовицкий совсем иным тоном.

Теперь передо мной стоял не расслабленный предводитель дворянства, а собранный, готовый к действиям человек дела.

— Надо полагать, от того самого третьего, — пожал я плечами. — Он прислал его на имя дядюшки, однако дядюшка к тому времени уже преставился, и ключ попал ко мне.

— Откуда его прислали? — У Дубовицкого тряслись руки.

— Без понятия. Анонимно. Было ещё письмо. Из которого я понял, что адресант и сам не в лучшей форме.

— Я хочу видеть это письмо!

— Не ношу с собой, увы. Потом покажу. Возможно. А пока давайте определимся с правилами.

— Правилами?.. — Взгляд Дубовицкого был прикован к ключу, который я держал в руке.

— Ну да. Данность такова: ключ находится у меня, шкатулка — у вас. Я, конечно, не один из посвящённых, но и не любитель делать необоснованные подарки. Кроме того, как вы сами имели несчастье убедиться, есть какие-то нехорошие люди, однажды уже заполучившие содержимое этой шкатулки. Есть вероятность, что подделку они распознали и ждут не дождутся шанса повторить попытку.

— Да-да, разумеется. — Дубовицкий с трудом сглотнул. — Ключ должен храниться отдельно, это даже не обсуждается. И, полагаю, вы — самый подходящий кандидат, чтобы его хранить. Живёте достаточно далеко, к тому же — охотник. У вас ключ будет в безопасности.

— Очень приятно, что у нас с вами одинаковый ход мыслей. А теперь давайте проверим, как всё работает.

Возражений у Дубовицкого не нашлось. Он поднял стеклянный куб, закрывающий шкатулку, и протянул руку за ключом.

— Погодите, — остановил его я. — Тестировать так тестировать.

И вставил ключ сам. Повернул его, услышал щелчок. Поднял крышку. Пусто.

— Ну вот, видите, — сказал Дубовицкий, который уже взял себя в руки и снова говорил расслабленно, спокойно. — Как я и утверждал. Это очень надёжная магия.

— Окей. — Я закрыл крышку и протянул ключ Дубовицкому. — Ваш черёд.

Предводитель дворянства, взяв ключ, глубоко вдохнул и вставил его в скважину. Как только ключ повернулся, я ощутил — что-то изменилось. Как будто еле ощутимый ветер пронёсся по библиотеке, или типа того.

Дубовицкий поднял крышку, и я присвистнул.

— Ну что сказать… Верю.

Внутри лежала стопка листов формата ± А4. Пожелтевших, с неровными обтрёпанными краями. Я видел только верхний лист, он был испещрён поистине странными знаками. Отчасти они напоминали германские руны — такие же прямые линии, никаких скруглений — но, разумеется, это были не они.

— И насколько успешно шла расшифровка?

— Со скрипом, — честно признался Дубовицкий. — Как я уже сказал, никаких иных документов из той эпохи не сохранилось. Складывается впечатление, что эта система знаков — изобретение какого-то одного человека, исключительно для собственных нужд. Хотя ваш дядюшка сумел отыскать некие закономерности, это помогало ему продвигаться. Нам, по крайней мере, удалось определить характер документа. Первая его часть — что-то вроде отчёта о событиях. Вторая, гораздо более сложная и запутанная, представляет собой выводы. И вот там сам чёрт ногу сломит. Как-то связано с астрономией…

— Ясно. Ну и самый главный вопрос: а зачем вы вообще этим занимались?

Вопрос мой, кажется, Дубовицкого удивил.

— Но позвольте… Мы — люди, обладающие пытливыми умами. Столкнувшись с загадкой, естественно, захотели её разгадать.

— А секретность такую зачем развели? Все эти системы безопасности?

— Помилосердствуйте! — Дубовицкий приложил руку к сердцу. — Мы ведь не слепые и не глухие. Всё, что касается охотников или тварей, представляет собой опасность. Сказать по правде, я бы с большим удовольствием передал эту рукопись кому-нибудь из вас, если бы не знал доподлинно, что охотники — это всего лишь охотники. Люди, наделенные особой силой, но никак не особым интеллектом, уж простите. Древний документ на, по сути, неизвестном языке вряд ли будет интересен вашему братству. Он просто затеряется и исчезнет. В лучшем случае. В худшем — попадёт не в те руки.

— Значит, о том, что есть не те руки, вы всё же осведомлены?

— Слухи, не более того. Однако шкатулку вскрыли. В связи с чем, полагаю, слухи эти можно считать подтверждёнными.

Я кивнул.

— Посмотреть-то можно? Все остальные листы.

— Извольте. Только для этого лучше воспользоваться перчатками, бумага старинная и хрупкая.

Матерчатые перчатки, извлеченные из подставки под сундучком, натянул сам Дубовицкий и сам же с любовью и тщанием разложил передо мной листы. Я пробежал их внимательным взглядом, ощупывая каждую чёрточку. В документе хватало и картинок.

Я увидел падающие звёзды, до безумия напоминающие эмблему нашего Ордена, и наброски тварей. Крысы, лягухи и волкодлаки с тех пор совсем не изменились. А на некоторых иллюстрациях было изображено нечто и вовсе не понятное. Тот, кто работал над рукописью, явно был не Леонардо да Винчи.

— Ну а здесь — наработки вашего дядюшки, — сказал Дубовицкий.

Под древними листами обнаружились более-менее современные, покрытые уже знакомым мне почерком графа Давыдова. Их было гораздо больше, чем оригинальных. Граф расписывал ход своих мыслей, а тот, видимо, частенько заводил его в тупик.

Эти листы я перебрал уже своими руками, без перчаток. Не вчитывался, но внимательно рассматривал строки.

Когда закончил, шкатулка меня уже больше не интересовала. Всё её содержимое скопировалось в память и затаилось там в ожидании часа, когда я начну с этим разбираться.

Граф Давыдов был, без сомнения, умён и проделал большую работу. Множество символов он удачно расшифровал, однако работа была далека от завершения. Но я двадцать лет, чтобы не сойти с ума, этот самый ум дрессировал всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Двадцать лет — не хрен собачий.

— Как только захотите взглянуть — приходите, — сказал Дубовицкий, вернув мне ключ, после того, как убрал листы на место. — Жаль только, что нам, боюсь, не найти человека, который сможет продолжить работу графа Давыдова.

— Действительно, жаль, — сказал я, сдерживая улыбку.