Черный дембель. Часть 1 (СИ) - Федин Андрей - Страница 1

Ещё из вагона я заметил уличные вокзальные часы. Отметил, что поезд опоздал — как и в прошлый раз. Я попрощался с молоденькой проводницей, спрыгнул с подножки вагона на перрон. Сразу же шагнул в сторону, пропустил мимо себя других пассажиров. Выпрямился во весь рост, расправил плечи. Громыхнул массивным потёртым чемоданом, поставил его на исчерченный трещинами асфальт и тут же сощурился от яркого света. Вдохнул памятные с детства железнодорожные запахи. Глазами проводил немолодую звонкоголосую женщину, что шагала по перрону с явно не пустой корзиной в руках. Женщина разглядывала высыпавших из вагона «подышать» пассажиров, предлагала купить у неё «семочки».

Я одёрнул китель, поправил белый парадный ремень. Сдвинул на затылок голубой берет, украшенный кокардой с пятиконечной звездой. Окинул задумчивым взглядом невзрачное здание вокзала, прочёл на нём надпись: «Новосоветск». Почувствовал, как по вискам скользнули капли пота. Рассматривал шагавших к вокзалу людей: пожилых женщин в цветастых халатах, девчонок в сарафанах, мужчин в брюках и рубашках с короткими рукавами. «И никаких „Адидасов“, „Найков“ или „Реебоков“, — подумал я. — Ни джинсов с драными коленками, ни смартфонов, ни пластиковых чемоданов с колёсами. Платочки, платьица и дурацкие кепки». Мимо меня прошагал загорелый мужчина, выдохнул в сторону вагона густое облако табачного дыма.

— Как интересно, — произнёс я.

Приподнял берет, провёл ладонью по голове, пригладил давно нестриженные влажные волосы. Оглянулся — в окне вагона увидел своё отражение. Покачал головой — отражавшийся в стекле высокий широкоплечий молодой мужчина в парадной форме десантника Советской армии повторил мой жест. Я разглядывал его лицо и всё ещё не верил, что смотрю на себя. Пошевелил руками — те безболезненно откликнулись на мой призыв, словно их не расплющило о Средиземное море вместе с салоном самолёта. Взглянул на предплечье — не увидел на нём привычную татуировку. Прикоснулся к карману, где час назад обнаружил свой военный билет на имя Сергея Леонидовича Чернова — убедился, что не обронил документ в вагоне.

Взглядом отыскал киоск «Союзпечать», рядом с которым выстроились пассажиры московского поезда. Подхватил свой чемодан и вразвалочку подошёл к людям, жаждавшим приобрести в дорогу печатную продукцию. Прошёлся вдоль очереди и замер около стеклянной витрины. «Ни „Марсов“, ни „Сникерсов“, ни жевательной резинки», — отметил я. Услышал, как лысый мужчина запросил у продавщицы «Советский спорт». Глазами пробежался по названиям газет: «Правда», «Труд», «Советская Россия», «Комсомольская правда», «Известия». Отметил, что почти на всех газетах красовалась одна и та же дата (та самая, которую мне совсем недавно озвучили попутчики): суббота, двадцать третье июня тысяча девятьсот семьдесят третьего года.

Пробормотал:

— Не рай, не ад. СССР. Семьдесят третий год.

«Мама и папа сейчас живы, — подумал я. — Скоро увижу их. И Кирилла».

Почувствовал: сердце уже не рвалось из груди наружу, успокоилось. «Как странно время… летит», — подумал я. Вспомнил, как буквально час назад летело не время — летел я сам: на самолёте «Боинг 737–800» на Кипр. Посматривал на симпатичных улыбчивых стюардесс, бросал взгляды в иллюминатор: на видневшиеся далеко внизу облака. Потягивал из стакана не самый лучший виски. Прикидывал, за сколько часов завершу дела на острове. Предвкушал, что скоро окунусь в тёплое море. Вот только «что-то пошло не так»: я искупался в море раньше, чем планировал — вместе с самолётом. «После падения с такой высоты не выживают», — в очередной раз сказал я сам себе. Память напомнила о тех ощущениях, что предшествовали забвению: не о самых приятных.

Я летел в самолёте, будучи седоволосым мужчиной, недавно разменявшим восьмой десяток. А в плацкартном вагоне поезда очнулся двадцатилетним юнцом. Мой строгий деловой костюм исчез. Я обнаружил, что наряжен в парадную форму с голубыми погонами сержанта воздушно-десантных войск Советской армии: ту самую, в которой много лет назад вернулся в родной город после дембеля. Купание в Средиземном море не просто омолодило меня — оно отмотало назад и время. «Итак, что мы имеем? — подумал я. — Странный сон? Или реальный перенос сознания во времени и в пространстве?» Я снова огляделся по сторонам. И вновь не заметил подвоха. Вокзал и перрон выглядели в точности такими, какими были в годы моей молодости.

Отметил, что наряды жителей и гостей Новосоветска вполне соответствовали эпохе и времени года. Я не разглядел в руках у людей ни мобильных телефонов, ни полиэтиленовых пакетов, ни электронных сигарет. Не увидел вездесущие электросамокаты. Несколько раз заметил на пиджаках мужчин орденские планки (такие же раньше с гордостью носил мой дед). Посмотрел на блеклую, с детства знакомую надпись «Новосоветск» (вспомнил, что её сменили лишь в начале двухтысячных годов при реконструкции здания железнодорожного вокзала). Полной грудью вдохнул пропитанный запахом креозота и табачным дымом воздух. Поправил берет, смахнул со лба капли влаги. Намокшая от пота тельняшка прилипла к спине.

Проводил взглядом пухлощёкую продавщицу семечек.

Произнёс:

— Да, кстати!..

Я снова взглянул на циферблат уличных часов.

— Половина девятого, — пробормотал я. — Двадцать третье июня семьдесят третьего года… Отелло уже поехал на аэродром. В запасе у меня почти час. Мне до того дома на Лесной улице минут сорок ехать. Успею.

Подхватил чемодан и поспешил к входу в здание вокзала.

Чемодан я оставил на вокзале в ячейке автоматической камеры хранения (потратил монетку номиналом в пятнадцать копеек). Забрался в девятый трамвай (вспомнил, что он поворачивал у городского рынка к Лесной улице) и прочёл надпись: «Честность — лучший контролёр». По привычке пошарил по карманам в поисках смартфона или картхолдера. Но нашёл лишь горсть мелочи. По примеру других пассажиров бросил в слот механической кассы трёхкопеечную монету, покрутил ручку, оторвал билет. Уселся на лавку, в поисках подвоха взглянул на немногочисленных пассажиров трамвая. «Какой подвох? — мысленно спросил я сам у себя. — Ты морду свою наглую в зеркале видел… пацан? Побриться тебе бы не помешало».

Я потёр покрытый колючей щетиной подбородок. Не нащупал на нём оставленную «на память» в «шальных» девяностых широкую полоску шрама. В очередной раз провёл языком по зубам: убедился, что все зубы на своих местах — я не сменил их пока на зубные протезы. Увидел, что пассажиры трамвая посматривали на меня с нескрываемым любопытством: разглядывали мой берет, ворот тельняшки, щёгольские аксельбанты. Вспомнил, как я радовался подобным взглядам в прошлый раз. Подмигивал тогда всем встречным девицам и чувствовал себя едва ли не кинозвездой, сошедшей с большого экрана в зрительный зал. Я и теперь улыбался в ответ на женские взгляды: но больше по привычке — не флиртовал.

Выглянул в окно, скользнул взглядом по невзрачным фасадам пятиэтажек. Не заметил ни стеклопакеты, ни застеклённые балконы. Отметил, что сирень и акация почти отцвели. Глазами отыскал позади аккуратно подстриженных кустов выцветшие советские баннеры: «Решения XXIV съезда КПСС в жизнь!», «Слава труду!», «Партия — бессмертие нашего дела». Заметил неподалёку от автобусных остановок таксофонные будки. Увидел около перекрёстка скучавшую рядом с огромной жёлтой бочкой кваса наряженную в условно-белый фартук немолодую женщину. Разглядел невзрачные вывески магазинов: «Гастроном», «Электротовары», «Булочная», «Галантерея», «Книги» — память подсказала, что здесь они и находились… пятьдесят лет назад.

Из трамвая я вышел на остановке «Парикмахерская №17».

Вспомнил, как ездил сюда вместе с Артуром и Кириллом — мы смотрели на «тот самый» дом. Вот только тогда было не двадцать третье июня, а двадцать шестое (информация в доинтернетовские времена распространялась относительно медленно). Взглянул по сторонам. Не увидел около магазина с вывеской «Продукты» уличный лоток, где мы покупали в тот день мороженое: то ли явился сюда слишком рано, то ли по субботам мороженное на улице не продавали.