Охотник - Френч Тана - Страница 50

— И ты, значит, притащил его сюда.

Джонни пожимает плечами — криво и обаятельно горестно: блин, чувак, чего ты от меня хочешь, есть такое слово «надо». Кел наконец-то вмазывает ему прямиком по зубам.

Джонни ни секунды такого не ожидал и падает на обочину сильно, с грохотом и хрустом поросли. Но спохватывается быстро и, когда Кел надвигается на него, уже выставляет ногу вверх, метя Келу в живот. Промахивается и попадает в ляжку, Кел валится на него всем весом, слышит, как выхаркивается из Джонни дух. Тут все делается паскудно, сплошь кряхтенье и локти. Джонни дерется лучше, чем Кел от него ожидал. Дерется отчаянно и грязно, целит в глаза, норовит влезть пальцами в рот и ноздри. Кел принимает это. Чистой драки ему не надо — не с этим кентом.

Джонни вновь и вновь перекатывает его по камням и колючим кустам, старается не дать Келу твердой опоры, где пригодится его вес, тесно прижимается, чтобы Кел не смог замахнуться для приличного удара. От Джонни несет говенным поддельно дорогим лосьоном. У Кела перед глазами мелькают ощеренные зубы Джонни, вереск, звезды. В уме промелькивает мысль: если они укатятся слишком далеко в болото, горы примут их и никто никогда ничего не узнает.

Кел хватает Джонни за его миленькую прическу и втыкает лицом в землю, однако Джонни отыскивает Келово ухо, пытается его оторвать и, когда Кел дергается назад, выкручивается проворно, как лисица. Кел бросается за ним на четвереньках, ослепленный скрещением лунного света и тени, следуя за возней и болезненным сипом дыхания Джонни. Хватается за какую-то конечность и тащит Джонни на себя, лупя везде, где может достать, зверски огребает каблуком в лоб. Ни тот ни другой не позволяют себе воплей. В таком вот почти полном безмолвии Келу прежде не доводилось драться никогда. Если есть здесь, на горé, кто-то или что-то, ни Кел, ни Джонни не хотят привлекать к себе внимания.

Кел пытается поймать Джонни за руки, получает большим пальцем в глаз и видит яркую звездную вспышку, однако свежий всплеск ярости позволяет ему вклинить между собой и Джонни колено и вдарить Джонни по яйцам. Пока тот сипит, свернувшись клубком, Кел садится на него и добавляет еще один удар в нос, чисто чтоб подпортить Джонни красоту, спасти девчонку-другую, чтоб не повелись на его льстивые речи. Заставляет себя остановиться. Хочется и дальше молотить этому кенту по роже, пока от нее ничего не останется, но Келу надо, чтобы Джонни услышал то, что Кел имеет сказать.

Джонни переводит дух и пытается высвободиться, но Кел намного крупнее. Когда Джонни пробует попасть Келу в глаза, тот ловит его за запястье и выгибает назад, пока Джонни не взвывает.

— Если в понедельник утром ты еще здесь, — говорит он, склоняясь к лицу Джонни так близко, что ловит запах крови и бухла, — я тебя пристрелю и тушку твою брошу в болото, где ей самое место. Усек?

Джонни смеется и поэтому закашливается кровью. Мелкие ее брызги попадают Келу на щеку. В лунном свете лицо Джонни, исполосованное и перемазанное черно-белым, едва похоже на человеческое, его очерк расплывается в черно-белых красках поросли, словно он растворяется.

— Не сделаешь ты так, чувак. А если и сделаешь, Рашборо подумает, будто я слинял, и захочет меня вернуть — возьмется за семью мою. Думаешь, Терезу не тронет?

Кел покрепче выкручивает Джонни запястье, Джонни выдыхает, шипя.

— Тебе на твою семью насрать два раза, мудила. Он их всех на щепки мог бы пустить, а ты б и на дюйм носу не высунул. Он это знает.

— Значит, он это сделает, лишь бы деньги свои вернуть. Ты его не знаешь.

— С Рашборо я разберусь. А вот у тебя разборка одна — херню свою собрать.

— Ты и его собираешься в болото сунуть? Потому что я тебе скажу и денег не возьму, парнишка: ты его врасплох, как меня, не застанешь. Попробуй с ним чего такого — и сам в болоте кончишь. — Голос у Джонни прерывистый, закупоренный кровью.

— Ничего, рискну, — говорит Кел. — Тебе знать надо одно: целее будешь, если окажешься вне этой округи, а не в ней. У тебя весь белый свет, чтоб от Рашборо ныкаться. А от меня не сныкаешься. Ясно тебе?

Они друг от друга очень близко. В глазах Джонни — из колотых рубцов света и тени — нет ничего, кроме сопротивления, беспримесного, как у зверя. На миг Келу кажется, что он сейчас сломает Джонни запястье. Затем видит яркий всплеск страха: Джонни читает его мысль и осознаёт, что Кел ни единого слова не произносит просто так.

— Да! — орет Джонни — и очень вовремя. Дергает головой, пытается вытрясти кровь, затекшую в глаза. — Иисусе, чувак, я понял. Слезь, бля, с меня.

— Класс, — говорит Кел. — Ты успел. — Встает, постепенно ощущая, как пульсируют у него разные части тела, и за воротник рубашки вздергивает Джонни на ноги. — Бывай, Джонни, — говорит он. — Зашибись получилось.

Возня увела их с тропы дальше, чем Кел отдавал себе отчет, с минуту он соображает, где именно в этом лабиринте теней находится, и повертывает Джонни в нужном направлении. Щедро и крепко толкает Джонни, и тот ковыляет к дому, промокая нос рукавом, с автопилотным послушанием человека, поверженного в драке не раз и не два, для того чтоб знать протокол. С позывом отвесить Джонни пинка под зад, чтобы придать ускорения, Кел справляется.

Как бы то ни было, что делать с Рашборо, Кел пока не сообразил. Чутье ему подсказывает, что Джонни просто дым пускает и если Джонни уберется, за ним следом уберется и Рашборо. Кел на своем веку повидал порядком и мужчин и женщин, кому в радость делать другим больно, но в Рашборо он этого не улавливает. Рашборо пахнет как хищник иного толка — это тип с ледяным рассудком, такие сосредоточиваются на своей добыче и не отцепляются, пока их не пристрелишь. Что б там Джонни ни говорил, его шансы улизнуть от Рашборо — хоть здесь, хоть где — Кел оценивает невысоко.

Кел понимает: нужно учесть вероятность того, что Джонни в кои-то веки не соврал, но отсюда кажется, что с этим можно разобраться, когда он чуток смоет с себя кровь. Понимает и то, что Джонни, возможно, никуда не уедет. Страхи Джонни сейчас путаны и обширны, а Кел понятия не имеет, как и что окажется взвешено или какие ставки предложат ему его потаенные алгоритмы отчаяния.

Шорохи спотыкливого движения Джонни к дому постепенно стихают вдали. Кел добирается до края тропы и слушает, пока не убеждается, что говнец свалил с концами. Ощупывает свои увечья. Над бровью вздулось гусиное яйцо, распухающий ушиб на скуле, болит там, где нога Джонни попала ему глубоко в бедренную мышцу, что-то прорвало ему рубашку и оставило длинную царапину на боку, и более-менее повсюду на теле мелкие ссадины и ушибы, но все это кажется несущественным и должно, по идее, зажить само. Куда важнее то, что Кел железно уверен: Джонни досталось гораздо хуже.

Он размышляет, куда Джонни направляется сейчас, дома ли Трей, чтó Джонни ей скажет и что Трей смекнет. Размышляет, не облажался ли он не на шутку. Насчет того, как он всыпал Джонни, совесть его не гложет — это необходимо было сделать, и, раз уж на то пошло, хорошо еще, что он держался так долго, — однако смутно ему от того, что он побил Джонни, потому что сорвался. Поступок этот кажется неуправляемым, а заданными раскладами необходимо управлять.

Кел подается домой, прислушиваясь к любым движениям в тенях.

Трей знает, что не она одна до сих пор бодрствует. Все остальные уже легли, Лиам тихонько похрапывает, Мэв выборматывает во сне свое недовольство, но Трей слышит, как мама расхаживает по спальне, а Аланна время от времени громко вздыхает, ворочаясь в простынях, надеясь, что кто-нибудь придет ее проведать. В доме непокой.

Трей валяется на диване, машинально поглаживая голову Банджо, лежащую у нее на колене. Лапа у Банджо получше, но пес все еще держит ее на весу и смотрит жалобно, когда выпрашивает угощение и ласку. Трей щедро оделяет его и тем и другим.

Слушает и выжидает, когда придет домой отец. Прикидывает, что он, скорее всего, будет ею доволен, но с ним поди знай. Окно в спальне держит открытым — вдруг он бесится и придется удирать.