Охотник - Френч Тана - Страница 53

— Не показался он мне таким уж пьяным, — говорит Кел. — По крайней мере, когда я уходил.

— Так и я разве не про то же? Пинты я за ним не считал, но он, видать, хлестал их, раз его снесло с тропы, по которой он полжизни ходит. Ты-то сам что про это думаешь?

— Мозговую мощь Джонни я не переоцениваю, — говорит Кел. — Хоть пьяного, хоть трезвого. Никакая дурь в его исполнении меня не удивит.

— Что верно, то верно, — признаёт Март. — А вот тебя-то я за дурака б не счел, Миляга Джим. Ты тоже, что ли, с горы скатился, а?

— Не-а, — отвечает Кел. — В душе поскользнулся. Тоже, кажись, крепче напился, чем сам думал.

— Душ — страшное дело, — любезно соглашается Март. — У меня двоюродный в Гортине поскользнулся в душе и разбил голову. С тех пор коси́т как ненормальный. Тяжкий труд с ним толковать — не знаешь, в какой глаз смотреть.

— Наверно, мне повезло, — говорит Кел. Садится на корточки и принимается вытаскивать репьи у Драча из шерсти.

— Покамест, — замечает Март. — Я б на твоем месте за тем душем приглядывал. Их, как крови-то нюхнут, только держи.

— Ага, — говорит Кел. — Может, заведу себе коврик такой, чтоб не скользило.

— Правильно сделаешь. Негоже, чтоб душ вразнос пошел. — Март созерцательно щурится на небо, словно прикидывает погоду, которая на вид точно такая же, как последние два месяца. Кела погода эта донимает все крепче. Он приходит к выводу, что по крайней мере половина того, за что он любит Ирландию, — ее запах под дождем. Без этого запаха, сложносоставного, меланхолического и щедрого, Кел смутно чувствует себя обворованным.

— Знаешь что, — говорит Март, — может, придется мне найти женщину, с кем беседовать. Мужики страсть какие предсказуемые.

— Уж извини, — говорит Кел. Драч возится и лижется, от чего процесс извлечения колючек делается трудным донельзя, — не потому что псу не нравится, а просто потехи ради.

— И знаешь, что еще меня в мужиках напрочь бесит? — говорит Март. — То, как они обиду затаивают. То ли дело женщины… — Укладывает локти на ворота, устраиваясь поудобнее, чтоб объяснить развернуто. — Если женщина затаит на кого обиду, об этом вся округа узнаёт. Что человек натворил, и почему права такого не имел, и что ему сделать, чтоб загладить, и чем сердце успокоится, если того не будет сделано. Про то слышать станешь систематически, столько, сколько потребуется, а если при жизни твоей не уладится, и после твоей смерти дети твои будут про это слушать. Но уж не с мужиком так, он обиду таить будет и десять, и двадцать, и тридцать лет и никому слова не скажет. Даже тот, на кого обиду затаили, может понятия не иметь никакого. В чем смысл? Что толку от обиды — и тебе самому, и кому угодно, — если ее на свет не вытаскивать?

— Теряюсь в догадках, — говорит Кел.

— И вот, — продолжает Март, — когда оно там бурлило столько времени, а никто об этом по-прежнему ни сном ни духом, и вот в один прекрасный день что-то идет самую чуть наперекосяк — и мужик, допустим, видит возможность, или день у него, скажем, не задался, или выпил чуток лишнего, — и оно перекипает из-под крышки. Знаю одного парня, за Кроганом, был он у дочки на совершеннолетии и засветил по башке своему зятю бутылкой, чуть не прибил. Вроде как ни с того ни с сего. Только и смогли из него вытянуть, что зять-де заслужил за что-то, что ляпнул у той же дочки на крещенье. — Он качает головой. — А был-то славный тихий малый, со всеми ладил. Не такая мне нравится непредсказуемость. Месть может быть жуть какая огорчительная, Миляга Джим, когда она как гром средь ясного неба.

Драчу скучно, и он выплясывает и крутится, чтобы Келу стало слишком трудно и он бы сдался, отпустил Драча обратно к Коджаку.

— Сидеть, — говорит Кел. Драч исторгает мученический вздох и плюхается наземь.

— Но есть исключения, — допускает Март. — Твоя малая — девчонка, но, похоже, рот на замке держит насчет любых обид, какие уж могла там накопить. То ли дело я, мне нравится их все вываливать; у меня их немного, но я любому желающему во всех подробностях их выложу.

— Хэштег «не все мужики», — говорит Кел, отводя морду Драча, чтоб не мешалась. В Арднакелти Кел прожил достаточно долго и понимает, что Март тут не просто языком метет. Кел пытается понять, сообщает ли ему Март что-то, просит о чем-то или и то и другое.

— Боже святый, вы послушайте только, — восторженно говорит Март, тыкая Кела в ногу клюкой. — Мистер Соцсеть у нас тут завелся, с хэштегами-то. Ты инфлюэнсером этим подхалтуриваешь, Миляга Джим? В тиктоке под Рианну скачешь? Я б на такое глянул.

— Того и гляди устрою, — говорит Кел. — Как только черное кожаное платье по фигуре добуду.

Март смеется.

— Скажи-ка, Миляга Джим, — говорит он, вновь опираясь на клюку. — А какая твоя позиция по старым обидам? Будь у тебя парочка, я б про них во всех подробностях знал или ты б их при себе держал? Я б решил, ты у нас сильный молчаливый тип, а?

— Я не отсюда, — говорит Кел. — Надо быть местным, чтоб обиды держать.

Март склоняет голову набок, осмысляет.

— Может, и так, — соглашается он. — Тебе видней, чем мне, я местный всю свою жизнь. Ты мне хочешь сказать, что если б тебе кто нагадил или нагадил кому-то, кто тебе дорог, или просто заколебал тебя так, что святых выноси, ты б подставил другую щеку и выбросил все из головы, потому что ты янки? Это очень по-христиански с твоей стороны, ей-ей.

— Я просто не лезу не в свои дела, — говорит Кел. — И стремлюсь ладить с людьми. — Все делается немного отчетливее. Март — в своей манере и никуда не спеша — выспрашивает насчет мести. Выясняет, стал бы Кел, разживись он сведениями, что тема с золотом — херни мешок, сидеть себе и смотреть, как мужики вбухивают в это свои сбережения.

— Ты нам всем пример, — благоговейным тоном говорит Март. — Да вот не знаю, многие ль ему последуют. Одно скажу тебе: если с золотом не выгорит, сколько-то обиды окажется затаено.

— Ага, — говорит Кел, — как пить дать. — Принимает предупреждение.

— Конкретнее так: если ребятки вложатся в компанию Падди Англичанина, поставив на то золотишко, что твоя малая раздобыла, а в итоге все окажется херней. — Март лыбится. — Если свою интернет-женщину упустит, Бобби мужиком окажется недовольным.

— Бобби — хороший малый, — говорит Кел. — Есть уйма женщин, кто были б рады на такого наткнуться.

— Да только ни одна в этих местах не живет. Вот тебе пример, — добавляет Март, осененный мыслью, и наставляет на Кела клюку, чтобы эту мысль подчеркнуть. — Всем известно, что Бобби на Лену глаз клал, пока ты не явился и не сразил ее наповал, — она с Бобби все равно б не стала, но он-то об этом не ведает. Бобби не держится так, будто на тебя в обиде, но кто ж знает, а?

Кел определился. Внутри у него из-за этого разгоняется черный ужас, но другого выхода Кел, в общем, не видит.

— Мне насрать, кто и что там на Джонни держит, — говорит он, отвлекаясь от Драча. — Но я не хочу, чтобы малая огребла отдачу.

Март косится на него.

— Ты про Терезу, которая вчера была в пабе, размахивала золотишком, которое выкопала? Про эту малую?

— Ага, про эту.

— Само собой, если хоть какое-то золото найдется, с малой все будет шик. Джонни чуток огребет — как ты это назвал? — отдачу, если окажется маловато, чтобы всем ребяткам досталось поровну. Но Тереза твоя никому никаких предложений и посулов не делала. Округа говнишко ее папаши ей не предъявит. — Бросает на Кела краткий взгляд. — Если только сама не натворила каких глупостей. Если, скажем, та хрень, которую она в паб притащила, — порожняк. Если никакого золота больше не найдется, или если Джонни вознамерился собрать с парней денег и унести ноги. Паршивое дело будет.

Кел молчит. Через минуту Март кивает и вновь вперяется в небо, задумчиво поцыкивая зубами.

— Будь я на твоем месте, Миляга Джим, — произносит он, — а мне сплошь радость, что я не на нем, но предположим. Первым делом я б втолковал Джонни Редди, что им с его деловым партнером лучше б седлать коней и валить из города. — Взгляд у него кратко и не меняя выражения скользит по битому лицу Кела. — Если б это вразумленье не дошло, я б молвил словечко на ухо тому, у кого огневая мощь чуток поболе. А следом я поболтал бы с ребенком. Прояснил для нее то-се. Велел не отсвечивать, пока все тут не уляжется. И, ради Христа, не творить больше никаких глупостей.