Охотник - Френч Тана - Страница 55

Шила ставит чай на стол. Кружки со старомодными рисунками зайчиков среди полевых цветков, поблекшими от мытья.

— Для чая-то жарковато даже, — говорит.

— Кел сейчас со льдом его делает, — говорит Лена. — Без молока, само собой, просто жиденький, с сахаром и лимоном, и держит в холодильнике. Жара-то мне ничего, но ледяной чай, признаюсь, ценю.

— Не выношу эту жару, — говорит Шила. — Все пересохшее насквозь, и ветер всю ночь грохочет. Из-за шума спать не могу.

— Кое-кто вентиляторы себе завел. Они шум глушат — ну или хоть отчасти.

Шила пожимает плечами.

— Может быть. — Отхлебывает чай, мерно, механически, словно выполняет очередную задачу, с какой надо за сегодня управиться.

— Джонни выглядит хорошо, — говорит Лена. — Лондон ему в самый раз.

— Джонни такой же, каким был всегда, — говорит Шила без выражения. — Лондон тут ни при чем. Он один и тот же, куда б ни подался.

Терпения у Лены и с самого начала недели не завались, и от прогулки в гору его не прибавилось. Она отставляет светский треп, какой в любом случае явно никуда не ведет.

— Я к тебе вот с чем пришла, — говорит она. — Если тебе в чем помочь, скажи.

Шила поднимает взгляд и смотрит на Лену в упор.

— В чем же мне помочь-то можно?

— Не знаю, — говорит Лена. — Может, тебе переждать где надо чуток.

Уголок рта у Шилы ползет вверх, словно бы ей забавно.

— Ты. Примешь меня и четверых детей.

— Место найдется.

— Мы тебе ни к чему.

Лена Шиле врать не хочет.

— Я тебя приму с радостью, — говорит она.

— С чего это мне уезжать? Он меня не бил. И не будет.

— Может, тебе охота от него подальше держаться.

— Это мой дом. И он мой мужик.

— Он-то да. Может, тебе надо будет всем показать, что он тебе никто.

Шила ставит кружку на стол и смотрит на Лену. Лена взгляд не отводит. До этого мига она не была уверена, что Шила знает, чтó у Джонни на уме. Допустим, Шила так же не уверена была и на Ленин счет — если вообще об этом думала. Новой ясности Лена рада, какой бы непредсказуемой та ни была. Раздражает ее в этих местах среди основного прочего вот эта нескончаемая игра «кто-знает-что-я-знаю-что-она-знает-что-он-знает».

Шила говорит:

— С чего тебе нас принимать?

— Я жуть как привязалась к твоей Трей.

Шила кивает, принимая это.

— Поначалу думала, ты это в счет былых времен, — говорит она. — Я б на это не повелась. Ты такой никогда не была.

— Не была, — соглашается Лена. — Но вообще могла б на старости лет. Не проверяла.

Шила качает головой.

— Мне шик у себя дома, — говорит. — Хочу за ним приглядывать.

— Воля твоя, — Лена ей. — Заберу детей, если хочешь.

— Мелким тут нормально. Трей я велела уйти к тебе, пока он не уберется.

— Я ее приму. Запросто.

— Я знаю. Она не хочет.

— Скажи еще раз. И я ее попрошу.

Шила кивает.

— Здорово, что есть люди, кто в ней это видит, — говорит она, — что ей стоит помогать. Пусть пользуется этим как следует. Обо мне так никто никогда не думал.

Лена осмысляет эти слова.

— Люди считали, может, что ты получила, что хотела, — говорит. — Я так думала. Чего помогать кому-то выбраться из того, чего человек хочет сам.

Шила коротко мотает головой.

— Они считали, что я получила, что заслужила. Это другое дело.

— Они жуть как любят так считать, в этих краях-то, — соглашается Лена. — Я б решила, была прорва тех, кто так же думал про меня, когда Шон помер.

— Мне нравился Шон, — говорит Шила. — Ты правильно выбрала. — Во дворе кто-то из детей орет, но Шила не оборачивается. — Теперь тут есть кое-кто, кто мне помогает, в любом разе, — говорит она. — Последние пару лет. Гору торфа мне на зиму притаскивают. Забор чинят, если валится.

Лена помалкивает. Ей известно, почему округа начала Шиле помогать.

— Мне бы плюнуть им всем в лицо, — произносит Шила. — Да только не могу себе позволить.

Лена ей:

— Ты и мне в лицо хочешь плюнуть?

Шила вновь качает головой. У всех ее движений есть это экономное, сдержанное свойство, словно она бережет себя, чтобы хватило на весь день.

— Ты не потому это делаешь, чтоб должок выплатить, — говорит она. — Ты мне ничего не должна. И не ради меня это в любом разе. Ты это ради Трей.

— Ну и вот, — говорит Лена. — Если хочешь привезти детей ко мне, вези.

Тут Шила смотрит на Лену иначе, едва ли не с интересом.

— Тебя все вопросами засыплют, — говорит она. — А тебя это всегда бесило. Когда люди лезут.

Впервые за все это время она говорит так, словно Лена из былых ее подруг.

— Я теперь постарше, — отвечает Лена. — Пусть лезут. Им полезно. Кровоснабжение улучшает.

— И что ты им скажешь?

— Что нам больше понравится, конечно. Англичанин тот, может, приехал охотиться на Боббиных пришельцев, они с Джонни одного в дом притащили, и тебе надоело за тем пришельцем полы от говна отмывать.

Шила хохочет. Ее смех — ясный, привольный и юный — застает их обеих врасплох. Шила захлопывает рот и опускает взгляд в свою кружку, будто позволила себе что-то неосмотрительное.

— Дирян Куннифф на такое поведется, — говорит Лена. — Главное, держать морду кирпичом.

У Шилы на лице появляется слабая улыбка.

— С этим у меня всегда хреново было. Держать морду кирпичом лучше всех из нас удавалось тебе. Я хихикать всегда начинала и нас выдавала.

— Да в том же была половина всей потехи. Чтобы потом выкручиваться.

Кто-то из детей опять визжит. На этот раз Шила бросает краткий взгляд в окно.

— Скажи им, что мы вытворяли, — произносит она, — не поверят, если сейчас-то на меня посмотреть. Дети. Ни слову не поверят.

Эта мысль Шилу словно бы донимает.

— А то, вот так оно устроено, — говорит Лена. — Я бы сказала, родители наши вытворяли такое, что и мы б не поверили.

Шила качает головой.

— Я бы хотела, чтоб они знали, — говорит она. — Вроде как предупредить. Вот только что вы были чумовые мелкие шкодники, а оглянуться не успеете… Скажи ты Трей. Тебе она поверит.

— Ей пятнадцать, — напоминает Лена. — Нам крепко повезет, если она в ближайшие годы поверит хоть слову кого угодно из взрослых.

— Ты ей скажи, — повторяет Шила. Колупает что-то вроде как присохшее к ее кружке, оно ее, судя по всему, раздражает. Вопли снаружи прекратились. — Я его один раз бросила, — говорит. — Посреди ночи. Он спал, пьяный. Детей в машину усадила, всех четверых, еще до Лиама с Аланной, и уехала. Помню в основном, как оно было тихо: дождь в лобовое стекло и ни единой души на дорогах. Дети уснули. Я ехала и ехала, много часов. В конце концов развернулась и прикатила обратно. Не нашлось такого далека, чтоб оно того стоило.

Пальцы ее замерли на кружке.

— Чувствовала себя первостатейной, блин, идиёткой, — говорит она. — Да он и не узнал все равно. Я тому и рада. Иначе он бы меня на смех поднял.

— Если надумаешь, чем я тебе могу помочь, — говорит Лена, — ты мне скажи.

— Может, — говорит Шила. — Спасибо за повидло. — Встает и принимается убирать со стола.

Кел моет посуду после обеда, и тут заявляются Трей с Банджо. С грохотом распахиваемой двери на него накатывает облегчение до того несоразмерное, что чуть не сшибает его с ног.

— Эй, — говорит он. — Сто лет, сто зим.

Трей вперяет в его пораненное лицо долгий непроницаемый взгляд, но затем он соскальзывает прочь.

— Я вчера заходила, — уведомляет его она. — Тебя дома не было.

То, что она вообще зашла, — дело хорошее, но Кел не в силах разобрать по ней, со столярными целями она вчера заглядывала или хотела потолковать.

— Что ж, — говорит он. — Теперь я тут.

— Ну, — говорит Трей. Садится на корточки, чтоб ответить Драчу на приветствие и почесать ему брылы.

Ничего с собой не принесла. Келу обычно не нравится, когда Трей объявляется с едой, — платы за вход ему не надо, — но сегодня он бы порадовался пачке печенья, или куску сыра, или чему угодно еще. Это бы значило, что она собирается остаться подольше.