Джони, оу-е! Или назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 5

[2] В медицинской традиции Японии «хара» относится к мягкому животу, то есть области, ограниченной по вертикали нижним краем грудины и верхним краем лобка, а по бокам — нижней границей грудной клетки и передним гребнем подвздошной кости соответственно. Это соответствует той области брюшины, которая не закрыта грудной клеткой, и, таким образом, более или менее совпадает с внутренними органами.

Мать, приведя меня домой, порезав арбуз, пожарив картошки и сделав салат из капусты и помидор, переоделась в купальник и ушла с соседкой на море. Я остался дома чесать пятку сломанной у подъезда веточкой какого-то кустарника.

В конце концов, не добившись нужного результата в виде физического удовлетворения, я нашёл ножницы по металлу, аккуратно разрезал гипс со стороны пятки и снял. От души почесавшись, помыл ногу и завалился на диван Ладогу. Нога почти не болела, но я положил её на спинку-короб, куда мы прятали подушку и простынь с одеялом. Очень удобная конструкция для пацана-охламона. Постель заправлять не надо.

Лежал я на диване и размышлял, перебирая варианты дальнейшего своего развития. Делать ничего не хотелось. Спорт, честно говоря, мне и в той жизни надоел. Особенно когда для того чтобы поддерживать хоть какую-то мало-мальски приличную форму, надо было впахивать ежедневно. И впахивать через боль суставов, связок и жуткое нежелание повторять и повторять давно пройденные элементарные вещи.

И вот теперь надо их, эти элементарные вещи, не повторять, а разучивать заново. Было у меня такое. Голова знает, а тело не может, хотя недавно могло. Так и сейчас. Но сейчас полный ноль! Полный. Ни минимальной растяжки, ни минимальной силы.

Однако, делать было нечего. Чтобы нормально существовать в этом мире среди мальчишек, юношей и парней, надо быть сильным. Иначе, найдётся кто-нибудь, кто над тобой будет издеваться и поколачивать.

В том мире, пока я не пошёл на секцию самбо, я чувствовал себя не очень уверенно, особенно за пределами своей дворовой территории при встречах с гопниками, коих в городе имелось изрядное количество. К каждому кинотеатру во время детских сеансов хулиганы приходили как хищники на водопой травоядных.

Они «трясли» детвору, как маленьких «Буратин», требуя стандартные «десять копеек». Трясли и меня когда-то. И я отдавал. До поры до времени. Сейчас, хоть время ещё не наступило, отдавать с трудом заработанные матерью деньги мне претило. Но ведь придётся. Или, если не отдавать добровольно, придётся ходить битым, но всё равно без денег. Тогда хулиганы отбирали всё.

Полежав-подумав, я со вздохом поднялся с дивана и сделал десять приседаний, пару отжиманий от пола на кулаках, различные махи руками, подъем ног коленями к плечам, постоял в положении «растяжки» с опорой ноги на спинку кресла. Получалось отвратно, но получалось.

А принципе, детское тело, сильно отличалось от старческого гибкостью и степенями свободы. Руки проворачивались в плечевых суставах с зажатым в кулаках полотенцем почти на ширине плеч. Ноги через боль, но тянулись. Я терпел, а они растягивались.

Таких подходов за три часа, пока отсутствовала мать, я выполнил восемь штук, и ноги, хоть и болели, в продольном шпагате уже поднимались выше плеч, а в поперечном сильно выше пояса.

Мать, увидев снятый гипс, молча вздохнула, но я её успокоил, надев его и замотав бинтом. Мать тут же повеселела, сказала, что будет готовить тушёную картошку в чугунке и заставила меня её чистить. Справился с поставленной задачей я быстро, ибо за годы жизни отработал этот процесс до совершенства. Вот им и озадачил своё новое тело.

Тело некоторое время посопротивлялось, но на четвёртой картофелине процесс чистки начал налаживаться. Обычно, я срезал шкурку спиралью, чтобы получалась непрерывистая лента. На пятом объекте спираль получилась идеальной и мать изумилась.

— Где это ты так научился? У бабушки?

Оказалось, что Женька два месяца — июнь и июль — находился в деревне.

— Ага, — не стал вдаваться в подробности своего опыта я. — К туристическому слёту готовлюсь.

— К какому такому слёту? — удивилась мать. — Маленькие вы ещё. В палатках жить. Подрастите ещё. Силёнок наберите. Ты и рюкзак-то не унесёшь. Турист!

Женщина потрепала меня рукой по волосам.

— Так вот и готовлюсь.

— Резко что-то ты начал готовиться. Всё лето, бабушка говорила, книжки читал. А тут…

— Это он головой ударился, — сказал, заглянувший на кухню брательник.

— Изыди, сатана! — буркнул я.

Сашка опешил, заморгал ресницами и раскрыл рот.

— Кто-кто? Какой я тебе сатана?

— Ну, ты чего, Женька? На брата так…

— А чего он вечно со своими под… э-э-э, подначками и издёвками? Что же ты его не урезониваешь, мам? Я ведь ему тоже брат, а он со мной, ну совсем не по-братски.

Мать с братом переглянулись.

— Ты, точно, какой-то долбанутый стал, — пробурчал Сашка.

— Ну, ты, действительно, Саш, — прошептала мать. — Ты же взрослый уже. Скоро и свои, дай бог, дети появятся.

— Да, что я ему сказал⁈ — возмутился Сашка. — Тоже мне. Принцесса! Слова не скажи!

Я посмотрел сначала на брата, потом на мать.

— Это нормально? — спросил я. — Пацана принцессой назвать?

— Кое-где в это время за такой базар и на перо посадили бы, — подумал я, но обострять отношения с братом не стал. Были у меня на него уже особые планы.

— Хватит! — стукнула мать ладонью по кухонному столу. Дочищай давай картошку. Вода уже закипает.

В полусваренную картошку мать вывалила из сковороды слегка поджаренный лук и морковь, перемешанные с монгольской тушёнкой. Тушёнки было много и запах стоял сногсшибательный. Буквально через пять минут я сыпал картошку в большую железную эмалированную тарелку и принялся за еду.

— Хоть бы нас дождался, — буркнул брат. — Вместе бы поели.

— Где тут есть-то втроём? — удивился я. — Ты вообще-то всегда у себя хомячишь. То печенюшки, то булочки.

— Чё гонишь⁈ — возмутился брат.

— Да у тебя постоянно крошки на майке.

Мать с интересом посмотрела сначала на него, потом на меня, и молча недовольно покрутила головой.

— Ты, брат, что-то больно резкий стал, — начал Сашка.

— Ага. Ты уже вчера говорил. Как вода в унитазе…

Брат развёл руки и вышел из кухни.

— Что-то ты и впрямь разошёлся, Женя.

— А что он меня принцессой назвал⁈ Нормальный пацан ему бы за такое лицо разбил. Или чего хуже. Пусть извинится и перестанет дразнить. Надоело.

Мать посмотрела на меня, налила себе в миску картошки и села за стол.

— Я поговорю с ним. Как картошка?

Я показал большой палец на левой руке. Правая работала ложкой, как карьерный конвейер.

— Ну и хорошо. Ешь аккуратнее, не обжигайся. Не хватало ещё чего.

— Чего? — удивился я.

— Да, чего угодно. Невезучий ты у меня.

Во, как оно, оказывается! Не везучий я! В смысле — Женька! А теперь уже и я? Да-а-а…

Эту ночь сытый я спал неплохо. Спланировав завтрашний день, я перестал ворочаться, уснул и проспал до первых лучей солнца, касающегося моего лица часов с девяти. Тяжёлых штор в зале не было, а надо было бы повесить. Сторона-то окон южная. Как телевизор-то смотреть будем?

Хотя, я вспомнил, что сейчас телепрограммы начинаются вечером, а вечером солнце пряталось за сопку справа. Про телевизор матери я не напоминал, да и она не касалась этой темы. Мультики я бегал смотреть к Мишке. Он жил, как и я, на втором этаже, Валерка на пятом, а у Славки была многодетная семья.

В четырёхкомнатной квартире они жили вдесятером. Славкина мать была матерью героиней. Иих семье одеждой помогал весь дом. Кроме старших сестёр у Славки были младшая сестра Татьяна — моя ровесница — и братья. Им даже мы одежду отдавали. А они и не отказывались.

Поэтому я ходил смотреть мультики к Мишке. Женька ходил. Меня мультики не интересовали, зато заинтересовал Мишкин отец. Он у него работал то ли радистом на пароходе, то ли радиомехаником. Я пока так и не понял, где и кем он работал, но в Мишкиной комнате на столе стояла настоящая радиостанция: телеграфный ключ, передатчик и приёмник. Женьку он особо не заинтересовал, а вот меня так очень. И не столько радиостанция меня привлекла, как куча радиодеталей, лежащих там же на столе.