Персик - Адлер Элизабет - Страница 23

• Предыдущая
• 23/107
• Следующая

— Ты видела, как он смотрит на тебя? Он хочет тебя, Лоис!

— Он — ничто, — сказала Лоис. — Маленькая спица в большом колесе.

— Он непредсказуем и опасен, — повторила Леонора, но Лоис рассмеялась.

— Хорошо, не говори, что я не предупреждала тебя, — вздохнула Леонора. — Ладно, я ухожу проверить, что делается на кухне.

— Женскую работу никогда не переделаешь, — насмешливо бросила ей вслед Лоис. Ее охватила усталость, как и каждый вечер, когда она играла свою роль возлюбленной высшего чина, любовницы Карла фон Брюгеля, одной из членов семьи де Курмон, которая знала, с какой стороны хлеб намазан маслом, и была вместе с победителями. Но постоянный поток беглецов и беженцев, спрятанных в грузовиках, уже двигался по «шампанскому пути» из Эперно. И, внимательно приглядываясь и прислушиваясь к сплетням в баре, Лоис время от времени получала крупицы ценной информации. Коктейль с шампанским был частью спектакля: веселая, очаровательная Лоис, бывшая любовница фон Брюгеля — и свободная сейчас.

— Лоис, вы меня помните? Мы встречались в Париже, Лоис подняла голову. На нее смотрели ореховые, в золотую крапинку, глаза майора Ферди фон Шенберга.

Уолкер Крюгер рассматривал себя в длинное зеркало из гарнитура, которым была обставлена гостиница, выпятив грудь, затянув еще на одну дырочку блестящий кожаный ремень. Элегантно щелкнув каблуками, он поклонился своему отражению. И то, что оно занимало лишь половину высоты зеркала, осталось незамеченным. На него смотрел офицер третьего рейха в шикарной, только что выглаженной форме, в сияющих сапогах, фуражка с высоко поднятым верхом, свидетельствующая о его чине, была надета на узкую голову почти под прямым углом. Зеркало отражало воплощение власти, зачеркивая лицо, которое говорило о долгих годах лишений и о принадлежности к семье, зарабатывающей деньги сбором картофеля и торговлей сигаретами и пивом.

Мать Уолкера была крупной толстой женщиной, которая обожала дешевые сардельки, приправленные острой горчицей, и темное пиво в огромной кружке, наполненной до краев. У нее был грубый гортанный голос, а рука, которой она часто била сына, — еще более грубой и тяжелой. Худоба и тщедушие сына являлись постоянным источником ее раздражения. Уолкер был точной копией своего отца, маленького жилистого человека, находившегося у жены под каблуком до тех пор, пока не напивался. Его неистовство под влиянием пива было для нее источником забавы и развлечения. Она терпела грубые любовные ласки, как терпят назойливую муху, стряхивая его одним движением, когда он истощался в оскорбительно жалких попытках. Маленькие мужики — маленькие члены.

Уолкер следил за родителями воскресными вечерами, когда они, полураздетые перекатывались на провисшей кровати, и мясистые груди матери дрябло свисали по бокам. Отец лежал сверху, отчаянно стараясь охватить их своими маленькими руками, похрюкивая, двигался вверх-вниз. Уолкера всегда возбуждал вид грудей, и он запирался в комнате, вставал на стул и озабоченно рассматривая свою возбужденную плоть в зеркале на стене, отчаянно теребя предмет, который, он надеялся, вырастет больше, до тех пор, пока липкая сперма не забрызгивала стекло.

Вся мужская суть Уолкера напряглась, когда он смотрел на себя в зеркало, вспоминая Лоис в тонком аметистовом платье, в котором она была вчера вечером, облегающем высокую грудь и округлые бедра. Он представил ее длинные стройные ноги, которые мягко переходили в нежный, теплый треугольник. Его рука прошлась по заветному месту, нащупывая пуговицы… Но нет, сейчас не время. Сегодня вечером он пригласил Лоис де Курмон пообедать с ним. И если она понимает свою выгоду, ей лучше принять приглашение. С ней что-то не так, в этом он уверен. Но в этом «что-то» он сомневался. Последний месяц он приглядывал за ней, как и за другими женщинами семьи де Курмон. Следовал за ними, если они ехали в Монте-Карло или Нейи, и взял себе за правило заходить неожиданно к Леоноре в кухни или офис. Он следил за Лоис в бассейне и вечерами в баре, не выпускал из-под контроля даже Пич, когда та ехала в школу.

Человек из агентурной разведки коменданта фон Штайнхольца подозревал, что булочник Гастон участвует в движении Сопротивления, и Уолкер недоумевал, почему этот человек еще на свободе. Он бы заставил всех дрожать от страха перед властью германского нацизма, прислав среди ночи машину гестапо, чтобы арестовать Гастона с долей законного насилия. Несколько разбитых голов означали бы, что участников Сопротивления стало меньше. Но фон Штайнхольц хотел поиграть, потянуть время и посмотреть, куда приведет след. Крюгер презрительно хмыкнул, потрогав револьвер на поясе. «Люгер» был знаком власти, как знак отличия на капитанской фуражке. С «люгером» под рукой он был хозяином положения. И элегантно отсалютовав: «Хайль Гитлер!» своему отражению в зеркале, он вышел из комнаты.

В баре пианист наигрывал какие-то задушевные немецкие мелодии. Группа подвыпивших молодых офицеров, только что прибывших из фронтовой зоны в Африке, что-то подпевала, нервно хохотала, расплескивая пиво на белые клавиши, которые пианист вытирал льняным платком. Уолкер, отыскивая взглядом Лоис, счел их выходки вполне невинными. Ее обычное место пустовало. Пройдя с важным видом к бару, он требовательно спросил, где Лоис.

— Извините, капитан, — отвечал бармен, — она не заходила сегодня.

Уолкер раздраженно посмотрел на часы. Он собирался обедать в восемь. Заказав пиво, он занял место рядом с пустующим стулом Лоис. Конечно, Лоис не захочет пива, она всегда пьет шампанское — женский напиток, презрительно подумал он, приказав бармену поставить шампанское в ведерко со льдом. Время приближалось к восьми, а Лоис все еще не появлялась. Крюгер нервно осматривал пустеющий зал. Заказав еще пива, он решил дать ей срок до восьми тридцати.

Ферди фон Шенберг сидел напротив Лоис в кафе «Париж» в Монте-Карло, наблюдая, как она с наслаждением поедает гору маленьких розовых креветок. За хрупкой наружностью Лоис было что-то детское, и это вызывало в нем огромное желание защитить ее. Он почувствовал это, когда впервые познакомился с ней как с любовницей фон Брюгеля. Все знали, что фон Брюгель садист, ходили слухи, что когда-то в прошлом, помимо нескольких искалеченных женщин, была по крайней мере одна, с которой он перешел границы дозволенного, и это кончилось смертью. Только блестящая репутация офицера армейской разведки спасла его от наказания, да еще жена, очаровательная женщина из известной баварской семьи, близкой к сильным мира сего. Лоис с сожалением доела последнюю креветку и осушила свой бокал. Ферди подал знак официанту, чтобы он наполнил его, и она подозрительно посмотрела на него, осознавая, что уже слегка пьяна.

— Вы пытаетесь напоить меня? — строго спросила она, решительно отодвинув бокал.

— Не думаю, что добиваюсь этого.

— Что вы имеете в виду? — Лоис наклонилась вперед, пристально глядя ему в глаза. Великолепные золотые глаза, нет, при этом освещении они были совсем зелеными.

— Напиваться или нет, это собственный выбор каждого, и ничей больше.

Она выпрямилась, обдумывая его слова.

— Это правда, — наконец сказала Лоис, — но иногда нет другого выхода.

— Нет другого выхода?

— Пережить день или, что еще более важно, — ночь.

Ферди ожидал, что девушка объяснит что-нибудь, но она предпочла закончить этот разговор.

— Скажите мне, — спросила Лоис, надеясь спровоцировать его, — что значит быть офицером германской армии? Побеждающим героем?

Ферди пожал плечами.

— Я просто мужчина, который делает свое дело. У меня нет выбора. Как и французы, я был призван выполнять долг перед страной, независимо оттого, согласен я с ее политикой или нет.

Лоис удивленно смотрела на него. Ни один немец не позволял себе ни единого слова критики режима. Может быть, он пытался разговорить ее, делая понимающий и сочувствующий вид? Но она так не думала. Человек с такими спокойными и ясными глазами и твердым ртом не мог так поступать. Ферди фон Шенберг соответствовал образу настоящего арийца. Высокий, хорошо сложенный, что говорило о потенциальной силе, шелковистые гладкие волосы — он казался вдумчивым, спокойным, выдержанным, властным. И нежным.

• Предыдущая
• 23/107
• Следующая