Личные дела - Боуз Диша - Страница 12

– Омлет. И два тоста. – Он сказал это так, словно находился в ресторане.

Мишти знала, какой омлет он любил. Это был рецепт его матери. Она начала резать лук и помидоры, пока он сидел, глядя в телефон.

Пока она готовила, они оба молчали, и запах лука медленно пропитывал ее темные локоны. Даже спустя несколько часов после готовки Мишти не могла от него избавиться: он оставался на ее пальцах и в волосах. Парт любил лук во всех блюдах, и было слишком поздно говорить ему, как сильно она его ненавидела.

Нарезая лук, она вытерла ладонь о джинсы. Теперь одежда тоже будет вонять: она сама сделала все еще хуже. Рука вдруг соскользнула, и Мишти порезала кончик большого пальца. Закряхтев, она заметила, что Парт поднял на нее глаза. Мишти подставила руку под кран, вода была такой холодной, что она поджала пальцы в кроссовках. Парт все еще на нее смотрел, и она виновато оглянулась через плечо, боясь, что он заметит ее неловкость. Он цокнул языком, покачал головой и продолжил смотреть в ноутбук. Мишти была далека от совершенства, и Парт был этим недоволен.

Миши мечтала уехать, и эта мысль часто приходила ей в голову в подобные моменты. Но если она его бросит, если сможет бросить, то потеряет все. Неважно, насколько одинокой она чувствовала себя в этом браке, ей нельзя было уходить. Она не могла с позором вернуться в Индию. Родители бы никогда этого не поняли: они бы не приняли ее обратно. У нее в семье не было разводов, и она не собиралась становиться первой, кто это сделает. И вряд ли она смогла бы просто взять и вернуться к преподавательской деятельности после стольких лет.

Он еще не допил кофе, когда она поставила перед ним тарелку с едой. Для себя она достала банан. Мишти мало ела по утрам, во всяком случае после переезда в Ирландию. После завтрака она чувствовала себя объевшейся и вялой, тогда как голод в сочетании с тем, что она постоянно мерзла, помогал ей весь день чувствовать себя бодро. А вечером она съедала все, что попадется под руку. На спине, в месте застежки бюстгальтера, у нее были складки жира. Мишти боялась, что, увидев, какой она стала, семья просто-напросто не узнала бы ее. В подростковом возрасте ее двоюродные сестры смеялись над ней, потому что у нее не было бедер как таковых. Теперь же они были определяющей линией ее силуэта.

Парт удивился, когда она села на стул напротив него. Обычно он ел в одиночестве, а Мишти хлопотала вокруг. Сегодня же Парт почувствовал, что она что-то хочет ему сказать, и не был слишком доволен этой перспективой.

Мишти почистила банан, но положила его на стол, в животе у нее глухо заурчало. Ей не хотелось отвлекаться от речи, которую она придумала, пока была за рулем.

– Что такое? – спросил Парт. Его тон не был грубым, но в голосе промелькнула нотка нетерпеливости. Мишти была к этому готова, поэтому решила продолжать в том же духе.

– Я тут подумала, мы могли бы съездить в Индию.

– А зачем?

– Да, в общем-то, нет конкретных причин. Просто мы давно там не были. Было бы здорово, если бы Майя туда съездила, пока маленькая. Позже это может стать для нее слишком большим культурным шоком.

– Для нее это и сейчас станет культурным шоком. Ее воспитание очень сильно отличается от того, что она там увидит.

– Разве это важно? – Мишти представила, как уезжает на машине вместе с Майей, куда угодно и не за счет Парта. Но такого места не существовало.

– Ты же сама упомянула культурный шок.

– Я его упомянула, потому что ты хотел, чтобы я как-то аргументировала, почему мы должны съездить в Индию.

Мишти почувствовала, что ее сердце бьется быстрее, чем обычно. Она редко разговаривала в таком тоне, особенно с Партом. Он нахмурился, и у нее на лице появилось разочарование:

– Я просто не понимаю, зачем нам ехать. Мама с папой прилетят к нам следующим летом, так что Майя сможет с ними увидеться.

– А как же вторые бабушка с дедушкой? Когда мои родители ее увидят?

– Они же общаются по видеосвязи, разве нет?

Мишти на мгновение ощутила укол обиды на родителей. Ведь это они сделали так, что она сюда переехала. Теперь она заперта в чужой стране и зависима от мужчины, который подарил ей Майю.

Майя. Для ее дочери эта страна не была чужой. Это был ее дом. Мишти не могла уехать и оторвать дочь от единственного знакомого ей места на земле.

Мишти взяла банан и засунула большую его часть в рот. Щеки у нее надулись, как у хомяка. Только так она могла удержаться от того, чтобы не выплеснуть на мужа все, что она о нем думала. Если бы она все-таки это сделала, все стало бы еще хуже. Порезанный большой палец пульсировал, и она прижала его к столу, позволяя тупой боли распространиться по руке, бедру и ноге.

– Просто мне кажется, что было бы неплохо познакомить ее с корнями. Показать, откуда мы приехали, – с усилием проглотив кусок банана, объяснила она.

– Это пустая трата времени и денег. Ты же знаешь, сколько мы платим за ипотеку, сколько тратим в целом. Я деньги не печатаю. Тебе надо было выйти замуж за адвоката или бизнесмена, если хочешь вести такой образ жизни.

Мишти опустила голову. Он обвинял ее в жадности и эгоизме, снова напоминая, что их деньги ей не принадлежали и что всю оставшуюся жизнь ей надо будет спрашивать его разрешения, если она захочет что-то купить. В детстве абсолютно такая же ситуация была с отцом.

– Мне не нравится раз за разом тебе это объяснять, – добавил он. Она никогда раньше не поднимала эту тему. Мишти не нравилось обсуждать деньги, потому что именно таких споров она избегала. – Нам приходится чем-то жертвовать, чтобы жить в этом доме. Чтобы жить так, как живем, в этой стране, – продолжал Парт.

Мишти хотелось позволить себе заплакать прямо при нем, но она знала, что это лишь еще больше его подстегнет.

– Хочешь еще что-то сказать? – спросил он уже спокойнее. Она помотала головой и встала. Ее ждали тарелки, которые нужно помыть, белье, которое нужно сложить, простыни, которые нужно сменить. – Сделаешь мне еще чашечку кофе, пока ты здесь, ладно? Этот уже остыл.

Он остановил ее на полпути, когда она уже была готова ускользнуть. Мишти не стала резко брать кружку со стола и даже не топнула ногой, когда пошла ставить чайник. Он внимательно следил за ней в поисках хоть каких-нибудь признаков агрессии и намеков на бунтарство.

Но у него не было поводов для беспокойства. Мишти этого просто не умела.

В тот день она прощупала почву с Сиарой. Они шли к игровой площадке, где должны были встретиться с другими мамочками из чата. За годы их дружбы Мишти редко говорила о своем браке: ей казалось, что в этом нет нужды. Это было одной из вещей, которые она больше всего ценила в Сиаре – она никогда не задавала неудобных вопросов. В особенности тех, на которые и так знала ответ.

– Ты завариваешь мужу вторую чашку кофе, когда предыдущая остыла? – спросила Мишти еще до того, как Сиара закончила говорить. Та бросила на нее непонимающий взгляд.

Мишти посмотрела на Финна, который спал в коляске. Майя и Белла шагали впереди, танцуя вокруг деревьев, заглядывая в лужи и держась за руки. Прыгая рядом, они выглядели настолько разными, что у Мишти от радости и волнения прихватило живот. Темные волосы и светлые кудряшки, похожие на пружинки, и прямые локоны Беллы, похожие на сухие спагетти. Маленькие округлые руки Майи, сжатые светлыми тонкими пальчиками. Немного кривые ножки ее дочери и угловатая фигурка Беллы. У девочек были одинаковые рюкзаки, расшитые пайетками, а на ногах – кроссовки с подсветкой.

– Я вообще не помню, когда в последний раз заваривала Джерри кофе, – ответила Сиара, глядя прямо перед собой. – А ты делаешь? Он этого от тебя ждет?

Когда их взгляды встретились, Мишти ощутила дрожь где-то глубоко внутри, словно Сиара могла видеть ее насквозь. Ей было неловко. Столько всего ставило их на абсолютно разные ступени.

– Мишти, он что, ждет, что ты будешь ему прислуживать? Я надеялась, он оставил подобные ожидания в Индии.

Мишти уже пожалела, что задала Сиаре этот вопрос. Она не знала, с чего начать, чтобы объяснить ей все тонкости социальных конструктов и норм, которые сопровождали ее брак.