Создатель сказок (СИ) - Крынов Макс - Страница 2

Возвращаюсь в его разум и раскладываю измененные воспоминания по фотоальбомам, доставая и испепеляя оригиналы. Затем проверяю альбом, посвященный моей сестре: фотографии выцвели, парочка исчезла. Отлично, постепенно влюбленность его отпустит.

Свой образ не трогаю, менталист его проверит в первую очередь. Вместо этого вылавливаю из кристалла обычные серые будни. Второй день учебы в Академии — ловлю момент, когда Слава смотрит на меня и меняю его мысль на «да он же обычный». И так — несколько раз. Липов сам поменяет отношение, когда наведенные воспоминания врастут в его память.

Нахожу момент, когда я блеснул знанием рун, начертив печать. Отслеживаю эмоции и мысли Липова, и даже не внушаю, а просто вливаю энергию в мелькнувшую в его голове мысль «круто он ее уделал», доставая ее из глубины. А после нашей пикировки меняю его мысль о «заносчивом мудаке» на «талантливый, пусть и мудак».

Раскидываю по обычным воспоминаниям мысли вроде «интересно, смогли бы мы подружиться? Бред! Точно бред. Но смогли бы?».

Предпоследнее, что меняю в вондере парня — создаю маленького жучка-древоточца и внедряю в него хорошо замаскированную ментальную закладку. Прячу насекомое под крыльцо домика. Если менталист не найдет жучка, то раз в сутки, на первой или второй паре, Слава станет на минуту снимать свой амулет. Шея чешется, аллергия на металл или желание осмотреть цепочку — сам придумает себе объяснение и сам в него поверит.

Все. Кропотливая и трудная работа окончена.

Если даже менталист Липовых изменит своим привычкам и решит полностью просмотреть память наследника, он вряд ли найдет столь мелкие изменения в десятке воспоминаний из тысяч. А уж я на парах постараюсь, чтобы мои изменения не исчезли.

А теперь — вишенка на торте. Уродливая вишенка, которая, как я надеюсь, отвлечет внимание менталиста от поиска внедренных закладок и изменений.

Нарочито грубо поправляю воспоминания Липова и его охранника за последний час — просто замазываю их, вливая больше маны. Теперь оба будут думать, что пришли сюда чтобы поймать меня, ждали целый час, но так и не дождались. Липов поскользнулся на траве, охранник помог ему подняться. Никого не трогали, ничего не видели. А парочка синяков на теле охранника появилась сама собой.

Потом — создаю железный лист с грубо намалёванной надписью «НЕ ТРОГАТЬ АЛМАЗОВА», и прибиваю его к стене вондера Липова. Менталист Липовых обнаружит это безобразие в первые секунды поиска, и сразу же уберёт. Надеюсь, на этом он и успокоится, потому что другие действия запрятаны гораздо глубже. Даже самый талантливый иллюзионист лет за пять не сможет научиться более ювелирным действиям, так что искать еще одно вмешательство скорее всего не станут. Разумеется, когда поведение Славы начнёт меняться, Липовы забьют тревогу, но сделать уже ничего не смогут — к тому моменту изменения станут частью его личности. Внушенные эмоции расползутся по его воспоминаниям, словно корни, меняя соседнюю память, и даже если каким-то чудом найти сами корни (что с каждым днем будет все сложнее, особенно если я буду исподволь влиять на парнишку) и выкорчевать их, ничего особо не изменится.

Перед уходом привожу пациентов в сознание и ухожу, даже не забрав ключи от хваленого Континенталя. Мне плохо, как и всегда после подобных игр с чужим разумом. После коррекции чужой памяти я ощутил откат, но не головную боль, которая почти прошла, а иной, более неприятный.

Просто представьте, что вы живёте год рядом с другим человеком. Спите в одной комнате (гусары, молчать!), вместе ходите на завтраки, испытываете одни и те же эмоции, думаете одни и те же мысли. Становитесь за год лучшими друзьями, понимаете друг друга с полуслова. Узнаете, почему другу нравится другой типаж девушек, и почему он не любит какого-то Алмазова Айдара, к которому вы за год тоже проникаетесь раздражением. Вот примерно это я испытал, перепрожив год чужих воспоминаний.

А потом оказывается, что я и Липов никогда и не дружили. Друг друга мы не понимаем и, мягко говоря, не любим. И вообще, тот Айдар Алмазов, мерзкий сноб с ожогом на лице, я.

Мало того, что такое откровение потрясает, так я потом еще и меняю воспоминания человека, с которым за год вроде как сдружился.

Шагаю через парк. Выхожу к дороге и пару километров иду по ней, не глядя по сторонам. Мир кажется серым и неприветливым.

Я мог на пару секунд заглянуть в вондер, подкорректировать свои воспоминания или эмоции. Мог, но не хотел. Возможно, мой выбор кому-то мог показаться странным, но я не считаю, что человек создан лишь для удовольствия. В жизни должно быть место страданию, особенно оправданному страданию, которое ты получаешь в ответ на какие-то свои нехорошие поступки. Если замазывать плохие воспоминания, можно превратиться в довольного жизнью человека, у которого все всегда хорошо. Только это путь в бездну.

Приведу пример. Я был знаком с губернатором, который устал от власти, от забот о целом городе, потому подстроил свою смерть, а сам поселился в заброшенном общежитии, ни имея за душой ни гроша. За пару лет некогда крепкая и богатая одежда износилась, и губернатор стал напоминать бездомного бродягу. Но его эта жизнь устраивала, ведь когда он жил в центре и решал судьбы, мечтал ни о чем не заботиться, плыть по течению и питаться тем, что бог подаст, а то и попросту добывать себе еду с помощью F-рангового клинка.

А потом выяснилось, что бродяга и губернатором-то не был никогда, просто развил навык изменения воспоминаний, чтобы довольствоваться жизнью бродяги.

Я еще полчаса слоняюсь по улицам, пока мне это не надоедает. Тогда я присаживаюсь прямо на нижнюю ступеньку широкой лестницы возле крупного продуктового магазина, и сижу там еще с час. Мимо ходят покупатели, которым я нисколько не мешаю. Я не вызываю у них никаких эмоций: никто не удивляется, не тычет в меня пальцами, не спрашивает, что со мной, и не зубоскалит. Замученные люди, погребенные под ворохом ежедневной рутины, не обращают внимания на чуть более замученного бедолагу.

— Давай, соберись, Айдар, — пытаюсь я наскрести силы, чтобы встать и пойти домой, но не получается. Чувствую себя отвратно, полностью обессилевшим. Крох сил хватает только на то, чтобы смотреть по сторонам.

И я замечаю маленькую девочку лет четырех. Она стоит метрах в десяти от меня, рядом с двумя разговаривающими женщинами. Закутана в курточку, ниже глаз — натянут ярко-красный шарфик.

Девочка ловит мой взгляд, целеустремленно ковыляет ко мне на маленьких ножках и, не говоря ни слова, протягивает монетку. Обычный железный рубль — затертый тысячами пальцев, блестящий.

Неужели я выгляжу таким потерянным, что даже дети готовы поделиться со мной деньгами?

— Я не могу так просто взять ее, — криво улыбаюсь. — Давай обмен?

Достаю из кольца золотую монету, которую нашел в кладе и протягиваю ребенку. Смешно, но золото как раз не блестит — пыльная, тяжелая монета.

Малышка серьезно кивает, и мы меняемся. После чего ребенок, не оглядываясь, уходит к женщинам.

Взрослые вскоре прощаются. Одна из женщин подхватывает девочку и уносит, не подозревая, что в ладони ребенка лежит монета стоимостью в пять-шесть ее зарплат.

А я аккуратно убираю рубль в кольцо. Еще не знаю, зачем он мне, но теперь это не просто монета, а вещь с историей. Я точно не использую его, чтобы банально расплатиться им в магазине.

— Мам, а что можно купить на эту денежку?

От вида золотой монеты у матери случился секундный ступор. Она аккуратно вытащила из пальцев ребенка крупный золотой кругляш.

— Как минимум, десять шоколадок можно взять, — наконец говорит мать, рассмотрев золото.

— А больше можно?

— Пока не знаю, — целует женщина ребенка в щеку. — Мама хочет шубу из соболя, солнце. Если останутся деньги, купим тебе и десять, и двадцать шоколадок.

Посидев немного на ступенях, я все-таки поднялся и потопал к лавке, торгующей ингредиентами для зелий и ритуалов. Не знаю, даст ли отец разрешение на проведение ритуала в особняке, но ритуал я проведу в любом случае. Если не дома, то найду какое-нибудь место, которое и превращу в место силы.