Кодекс Крови. Книга IХ (СИ) - Борзых М. - Страница 7

Глухой стук сандалий по каменным плитам напоминал Его Святейшеству размеренное сердцебиение. Спустившись на первый подземный уровень, он глубоко вдохнул воздух, пропитанный запахами соитий. Медленно шагая между кушетками, Альб ласково поглаживал по волосам то одну, то другую послушницу, пока сильнейшие паладины выполняли святую миссию во благо Ордена Рассвета. Ритмичные шлепки, стоны сквозь стиснутые зубы да прерывистое дыхание были единственными звуками на этом уровне. Все попадавшие сюда хранили обет молчания.

Альб ещё раз окинул взглядом свой личный инкубатор и печально вздохнул. Мало. Слишком мало осквернённых осталось в их землях. Придётся снова идти на песчанников, неся еретикам свет святой веры.

Возвращаться к себе после увиденного не хотелось. Кровь кипела, требуя выхода скрытым желаниям, и Альб отправился на уровень ниже. Стража низко кланялась Его Святейшеству, безмолвно отворяя массивную деревянную дверь, увитую печатями тишины. Но стоило переступить порог, как слух Альба усладили крики муки и боли. Здесь рождались будущие воины Рассвета. Сила и мощь Ордена закладывалась именно тут.

— Ваше Святейшество, — поклонился ему старший акушер, больше напоминающий подслеповатую свинью на коротеньких ножках, — мы вас сегодня не ждали! — глаза его бегали из стороны в сторону, а по вискам струился пот. — Мы мигом подготовим…

— Отойди с дороги! — мягко произнёс Альб, прекрасно осознавая, что его намеренно задерживают на входе. Крики боли заглушили стоны удовольствия, а после и мерзкое чавканье. Магические светильники мигнули, отражая силу злости Его Святейшества.

Акушер побледнел, но не торопился выполнять приказ, чем подписал себе и своим подельникам изощрённый смертный приговор.

Альб прошёл сквозь борова и завернул по узкому коридору в ближайшую палату. Там, едва разродившись от бремени, привязанной лежала одна из песчанниц, подаренных ему на день Вознесения. Сильна. Какое это бремя по счёту? Десятое? Одиннадцатое? Редко, кто доживал до такого. Видимо, и старший акушер подумал о том же, разрешив своим помощникам удовлетворить похоть. Одной «послушницей» больше, одной меньше. После десятка родов никто бы и не обратил внимания на смерть. Кровь заливала всё вокруг, вместе с тем подпитывая злость и ярость Альба.

— Вы осквернили послушницу Ордена, — его мягкий мурлыкающий тон резко контрастировал с выражением лица.

Акушеры, как ошпаренные, отпрыгнули от роженицы, на ходу натягивая штаны. Упав на колени перед Альбом, они уткнулись лбами в каменный пол:

— Его Святейшество, она умирала. Рассечение не помогло. Тварь недоразвита.

— Тварь? И вы молчали? — просвистел шёпот Альба у них над головами, леденя душу. Удовольствие от оргазма, испытуемое минутой ранее, сменилось липким ужасом, заставляющим сердце пропускать удары.

Его Святейшество склонился над рассечённым чревом песчанницы. Дитя действительно не успело развиться, но лишь потому, что тройка местных небожителей поставила собственные грязные прихоти выше нужд Ордена.

Альб наложил ладони на тело умирающей послушницы и недавно погибшего плода. Мягкий розоватый свет жёгся, разъедая кожу и покрывая её волдырями. Слишком давно он не использовал магию исцеления. Но на сей раз мучения стоили того. Это дитя должно было доразвиться в чреве и стать новым паладином Ордена. Самые лучшие твари — прирученные с рождения.

Крики и хрипы песчанницы стихли. Глаза её закрылись, и она провалилась в целебный сон.

Альб прошёл мимо тройки акушеров, в последний раз мазнув по ним взглядом. Спустя секунду за ним бежало три кабана: один откормленный и два чуть поскромнее, испуганно похрюкивая и старательно перебирая своими коротенькими ножками. Уже на выходе Его Святейшество сообщил охране:

— Кабанов зарезать и подать в деревне на праздничном ужине в честь… — он запнулся, на ходу придумывая повод для пиршества, — в честь годовщины победы над Кровавым.

Ситуация с раненным рыбочеловеком ухудшилась. Спасенный в себя так и не пришёл. Более того, чем дольше он находился без сознания, тем хуже становилось окружающим, стерегущим его. Сперва пришла головная боль, затем тошнота, ломота в теле и жар. Охрану сменили, но через некоторое время сменщики ощутили те же симптомы.

Ксандр порывался добить несчастного, считая того носителем какой-то новой болезни, но Кирана не дала. Опытным путём определили, что за барьером пелены воздействие меньше, чем при непосредственном нахождении рядом. Поэтому теперь охрана наблюдала не только за периметром, но и чтобы никакая тварь не поужинала раненным.

Лиана добровольно вызвалась дежурить возле раненного, что сильно не понравилось Ксандру. Перечить он не стал, лишь периодически сам проверял её состояние, опасаясь ухудшения. Лекарка в каждый такой приход демонстративно игнорировала отца, разглядывая больного, пейзаж, пелену, да что угодно, лишь бы не встречаться с ним взглядом. Охотник принимал условия и не навязывался.

Киране же было больно видеть такое отношение. Поэтому поздно ночью она сама отправилась составить компанию лекарке. Правда, с учётом их непростых взаимоотношений, охотница, скорее всего, стала бы последней, с кем Лиана решилась бы на откровенность. Кирана уселась рядом, прислонившись к каменному выступу. Над головой было безоблачное звёздное небо, разделённое Рекой Времени на две почти равные половины. Рокот волн где-то внизу у основания скал убаюкивал. Ветер почти не ощущался, ночная прохлада оседала на коже каплями росы.

Лиана демонстративно отсела от охотницы, увеличивая расстояние между ними.

Кирана же только хмыкнула и достала термос, разливая по чашкам горячее питьё. Аромат ягод щекотал ноздри. Вскоре рядом с чашкой появилась краюха свежего хлеба и всеми правдами и неправдами выменянная у Имал шоколадка. Взяв свою порцию угощения, Кирана молча жевала, разглядывая небо.

Прошло несколько минут, прежде чем Лиана потянулась рукой за питьём, а после и за хлебом. Вгрызаясь в хлеб с аппетитом, лекарка сосредоточенно жевала, будто боялась, что его отберут. Затем пришла очередь шоколада, и девушка не удержалась от стона удовольствия.

Доев, Лиана вернула чашку и тяжело вздохнула. На разговоры она не была настроена, тем более с Кираной, которую считала выскочкой и больной на всю голову.

Охотница же и не навязывалась. Дождавшись, когда лекарка уснёт, привалившись к валуну, Кирана накрыла девушку своей курткой, оставшись в нательной рубашке. Иногда молчаливое ночное дежурство гораздо больше может сказать о человеке, чем любой разговор.

Всю ночь Кирану развлекали бельки, облепив её живым меховым одеялом. Они рассказывали про карту подземелий, зачистку остатков тварей, прорвавшихся сквозь старую пелену, и искренне радовались, что теперь все в безопасности. Потом кто-то предложил поиграть. Охотница подбрасывала маленькие огненные шарики в воздух, а бельки подпрыгивали, пытаясь их словить. При каждом удачном попадании пушистики радостно урчали.

До рассвета оставалось всего ничего, когда сон сморил и охотницу. Вот только она любовалась алыми сполохами зари над горизонтом, и вдруг солнце уже серебрило водную гладь затопленного ущелья.

Протерев глаза от сна, Кирана огляделась. Дочь Ксандра всё также крепко спала, завернувшись в куртку и подтянув к животу ноги. Бельки ушли, а спасённый получеловек-полурыб исчез. Купель была пуста. Вместе с раненным из неё испарилась и вся вода. Охотница осмотрела края каменной ванны, но не нашла ни царапин, ни следов крови, характерных для возможного нападения тварей изнанки. Дозорные тоже не видели, как и когда исчез раненный.

Вообще ничего не напоминало, что здесь когда-то кто-то был. Пожав плечами, Кирана уже хотела было разбудить Лиану и отправиться готовиться к принятию присяги, когда взгляд её упал на две жемчужины размером со сливу.

Лежали они в аккурат напротив Лианы и того места, где сидела сама Кирана. Взяв в ладонь «свою» жемчужину, охотница зажала её в руке и провалилась в туман.