Жена на продажу, таверна на сдачу (СИ) - Фрес Константин - Страница 9

— Чего это так много? — подозрительно спросил он.

— Так скидка постоянным клиентам! — прощебетала я.

— Чего? — не понял папаша Якобс.

— Подарок вам, — пояснила я. — От хозяина заведения. Вы же постоянно у него покупаете. Вот он и решил вас отблагодарить.

— Дай сюда! — рыкнул старик, выхватив у Карла бутыль. И принюхался. — А чем это тут воняет?!

— Так мылом, щелоком и грязью! — радостно ответила я. — Я тут прибиралась, полы мыла, знаете ли…

— Не смей мне врать! — рявкнул старик. — Пахнет вином!

Он грозно наступал, и у меня сердце в пятки ушло. Если он увидит осколки и лужу, он нас точно убьет! Подумает, что ему две бутылки дали за обычную плату. А мы одну разбили. И тогда нам конец!

Но вместо панических воплей «мы все умрем!» я улыбнулась как можно приветливее и храбро шагнула вперед.

— Конечно, вином! Оно же у вас под носом! — я протянула руку и смело вытащила пробку, свернутую из… газетки «Сельская жизнь»?! — Видите? Пробка промокла, вот и пахнет. Ах, славный самогончик! Ядреный! Так и текут слюнки! Не нацедите мне кружечку?!

— Руки прочь! — рыкнул Якобс. Спиртовые пары ударили ему в нос, а оттуда в мозг. Точнее, в то, что от мозга осталось. И папаша Якобс слегка окосел. И даже слегка утратил бдительность и присел от опьянения.

Ворча и изрыгая проклятья, он развернулся, как стойкий оловянный солдатик, и побрел к себе наверх. А я перевела дух и обернулась к Карлу.

У того глаза были по медному пятаку.

— Ка-ка-как ты то сделала?! — только и смог вымолвить он.

— Да мне-то откуда знать! Это не я! — прошипела я.

И мы оба, не сговариваясь, обернулись к печке.

Окорок был там, соблазнительный, свежий, копченый.

Под ним лежал тоненький кусочек хлеба, свежего, с хрустящей корочкой, с ноздреватым белым мякишем. Кажется, над ним даже еще курился теплый парок. Свежеиспеченная горбушка!

Ну, я же представляла бутерброд.

Но, кажется, передала шкафу слишком сложный мыслеобраз. Поэтому бутерброд оказался… толстоват.

— Откуда это? — потрясенный, произнес Карл. У него слюнки текли, он жадно принюхивался к еде.

— Шкаф дал, — отрезала я. — Давай попробуем, настоящее ли то! А то мне все кажется, что только снится!

Я решительно пластанула кусок мяса потолще, положила его на хлеб. В глиняную кружку плеснула свежих, холодных, жирных сливок и протянула все это Карлу.

— Ешь! — грозно велела я.

Карла два раза упрашивать не пришлось.

Он уселся прямо на кучу поленьев и принялся уписывать лакомство, постанывая от удовольствия.

— Как вкусно! — прошептал он, подняв на меня восторженный взгляд. — Ничего вкуснее никогда не ел!

Тут он вдруг задумался и даже жевать перестал.

— А ведь ел, — сказал он вдруг. — Матушка, бывало, угощала меня сладостями и диковинными фруктами, которые тут не растут…

Аг-га!

— У твоей матушки, верно, был дар? — спросила я.

Карл пожал плечами и вернулся к еде.

— Вот и отец так говорил, — беспечно ответил он. — А матушка смеялась и говорила, что этот дар может освоить любой, у кого доброе сердце. Когда она умерла, отец думал, что дар будет у меня. Но ничего такого не произошло.

— Вот почему твой отец злится на тебя!

— Наверное. А может, я правда недостаточно добр, — задумчиво произнес Карл. — Поэтому матушкин дар не достался мне в наследство. Я ведь иногда сержусь на отца…

— А я что, ангел? — хмыкнула я насмешливо. — Откровенно говоря, твоего батюшку я б оприходовала оглоблей поперек спины! Но мне-то холодильничек открылся! Так что, скорее всего, дело не в том, что ты не добр. А в том, что дар открывается только женщине.

Сказала это — и задумалась.

Ведь папаша Якобс мог подумать точно так же! Специально купил меня, чтоб поэкспериментировать! Надо быть тогда осторожнее. Ведь если он узнает, что мне с первого раза удалось открыть его шкафчик, он меня на цепь посадит!

— А мама твоя всегда только еду доставала? — спросила я.

— Нет, не только. Иногда игрушки чудные. А если хотела порадовать отца, то монеты… золотые монеты со дна моря.

Ну, ясно. Якобсу игрушки-то не нужны, ему денег подавай! И живет он, наверное, на то немногое, что осталось о покойной супруги. А бедолагу Карла не пристукнул только потому, что все еще надеется, что в мальчишке проснется дар.

— Ты вот что, — сказала я Карлу решительно. — Бери окорок целиком и ни слова отцу о том, что видел!

— Но я не съем столько, — удивленно произнес Карл, глядя на огромную по его меркам гору мяса.

— А ты постарайся!

— Но я итак ничего бы ему не сказал! — упрямился Карл.

— Чудак человек, — я даже рассмеялась. — Да я просто хочу, чтоб ты питался хорошо.

— Но он испортится, — с сожалением сказала Карл. — Даже если я его возьму и начну есть, то не съем всего, и он пропадет. А так жаль! Вкусный очень. Нам придется его есть вдвоем…

И Карл уже смелее сам взял нож и отрезал себе кусочек.

— Знаешь что? — произнесла я. — Мы его продадим лесорубам. За отдельную плату. Это ведь наше, не так ли? Не твоего отца? Получается, он ничего не знает об этом мясе. И деньги, вырученные за него, мы сможем оставить себе. И так накопим на мое освобождение.

Глаза у Карла заблестели. В них появилась надежда.

— Ну, а если я научусь обращаться со шкафом твоей матушки так же лихо, как она это делала, то мы и таверну эту выкупим у твоего папаши и заживем припеваючи!

Я хотела раздобыть хлеба, и загадала его. Но открывшийся холодильник был пуст и грязноват. В нем недавно повесилась мышь, в углу лежала корка чего-то несъедобного.

А посередине холодильника стояла пустая тарелка и на ней записка: «Приходите в другой раз».

— Ага, — повертев записку в руках, пробурчала я. — Значит, просить можно не более трех раз в сутки. Значит, надо бы список составить… Чтоб хотеть грамотно, значит.

Но до составления списка дело не дошло.

До вечера мы с Карлом честно проспали, до отвала наевшись мяса и по-партизански припрятав остатки.

К часам пяти Карл меня разбудил, весьма по-свойски толкая в бок.

— Скоро лесорубы домой пойдут, — сообщил он мне. — Ну, и к нам зайдут… наверное. Надо перемыть посуду и наварить похлебки.

— А если не зайдут? — я потерла глаза, с трудом встала со стула, на котором проспала весь день. — Куда похлебку денешь?

— Обычно оставлял на утро, — признался Карл грустно. — Но твоя похлебка им понравилась, может, зайдут все же?

М-да, дилемма…

И с окороком как быть? Так, чтоб папаша Якобс не заметил?

— Знаешь что? — решительно произнесла я. — Свари-ка ему отдельно чечевицы. Как я варила. Без мяса. Сможешь? Мы и сливок ему плеснем, чтоб не обидно было. А я сварю гостям гороховый суп с копченостями. Горох-то и картофель у вас есть?

— Конечно! Там же, где и чечевица — в мешках в кладовой.

— Ну, и отлично. Значит, супу быть. И возьму я за него не два, а четыре полена. И гроша четыре за тарелку! Потому что с мясом! Половину папаше твоему отдадим, половину себе оставим.

— Хорошо! — обрадовался Карл.

— Деньги вырученные у себя спрячешь, — сказала я. — Ты-то дом лучше знаешь. Изобретешь тайник?

— Без проблем! — радостно ответил Карл.

И мы принялись за готовку.

Сначала Карл наносил воды и овощей — картофеля, моркови, лука, помидор, — и мы начистили их и приготовили для последующей варки. Замочили крупы перед готовкой.

Карл больше не боялся брать овощи. Да и вообще продукты и дрова.

Я даже заметила, что он выбирает лучшие, а чуть подпортившиеся помидоры выбрасывает. А раньше, небось, и тронуть бы их боялся?

Он как будто стал смелее и увереннее.

И я даже знала, почему. Потому что теперь он знал, что ответить на вопли папаши Якобса. Его раньше не учили готовить, а теперь я ему показала, что к чему. И он схватил на лету.

Это придало ему уверенности в его действиях.