Мой бесполезный жених оказался притворщиком (СИ) - Павлова Нита - Страница 64

Гордей нахмурился.

— Что за бред? Я эту тетку до церемонии никогда раньше не видел. И никого я не сжигал! Вообще!

— Жандармы, которых вызвал тогда отец, сказали, что это точно кто-то из вашей семейки. И именно твои няньки ошивались неподалеку. Кто еще это мог быть? Ты там, кстати, еще пацана какого-то сжег за компанию. Дафнюшка говорила, в том доме был пацан. И не стыдно тебе?

— В каком доме? Я этого не делал!

— А сейчас что? — не унимался Платон. — Опять во что-то вляпался. Что ты парсийским призракам-то сделал? Фрикадельки купил и протушил, шубу кому подпалил, отказался идти на свиданку с парсийской принцессой? Нехорошо, ей уже полтинник, может, ты был ее последней надеждой.

— Я ничего не делал!

— Ты-

— Платон, остановись, — сказала я.

Если Гордей говорил, что он этого не делал, значит, он этого не делал. Он был довольно простой и бесхитростный человек, несмотря на весь свой снобизм. К тому же чем-то подобным он бы обязательно при случае кого-нибудь припугнул, он бы точно посчитал, что это добавит ему несколько очков крутости. Сейчас же он выглядел очень бледным и испуганным, словно Платон сейчас обвинил его в том, что он по меньшей мере пытался на днях травануть императора, но, хвала небесам, что руки кривые — просыпал все мимо.

Значит, это был не Гордей?

Но тогда… кто?

Лукьян ведь ясно сказал тогда в лесу, что выбраться ему помогло пламя Змеевых.

Он бы о таком тоже не стал врать.

Я посмотрела на Лукьяна.

Он вопросительно склонил голову набок.

Ладно, сейчас все равно ничего выяснить не удастся.

К тому же, и в словах Платона была доля истины. Если предположить, что все наши неприятности были напрямую связаны с Гордеем Змеевым, в этом был некоторый смысл.

— Как именно парсийцы похитили тебя? — спросила я у Гордея. — Это ведь очень сложно. После ремонта магический контур академии так полностью и не восстановили, но призрачные лампы горят возле каждой комнаты. Внутри, да и в коридорах по большей части безопасно, как же ты…

И пока я размышляла над этим, мне в голову пришел еще один вопрос. Как именно парсийцам удалось подкинуть в комнату мальчиков записку с требованием выкупа? Каким бы сильным не был призыватель, призракам не удалось бы войти в комнату, защищенную призрачной лампой, уж об этом администрация академии позаботилась.

А значит… призыватель должен был сам подкинуть ее. Или попросить кого-то из своих подельников сделать это.

— Я погнался за убийцей, — буркнул Гордей.

— За кем?

— За убийцей, ясно? — рявкнул он. — Потому что… потому что на каникулах на моего отца было совершено покушение! Я мельком увидел эту тварь? И когда я приехал в академию и стал разбирать вещи, увидел, как та же самая тень проскользнула мимо комнаты по коридору. Я погнался за ней, а потом… Потом мне на голову накинули мешок, и очнулся я уже здесь!

— Кто-то пытался убить твоего отца? — в шоке переспросила я.

— Но об этом же ничего не говорили… — нахмурилась Евжена. — Никто не знал? Как такое может быть?

И по лицу Илариона я поняла, что даже императорская семья не была в курсе.

— Отец не захотел огласки, — отмахнулся Гордей. — Это такая ерунда. Ничего ведь не произошло. Просто какой-то неудачник попробовал и облажался, это…

— Да нет. И вовсе не поэтому, — прервал его Лукьян, постукивая пальцами по столешнице. — А потому что у покушения есть очень серьезные последствия, не так ли? Настолько серьезные, что это может создать вам проблемы. Это вопрос положения и влияния. Поэтому это и такая большая тайна.

— Откуда ты…

— Несмотря на то, что ты уверен, что я стою буквально за каждой твоей отлетевшей пуговицей, потерянным носком и неудачной укладкой, это не так, и тут я тоже не при чем. Просто… ты бы из-за ерунды так сходить с ума не стал. Так что случилось?

— Ничего!

— Что случилось, Змеев?

Кто-то из парсийских призраков громко расхохотался, на море медленно поднимался шторм, Ивар Белобровый объявил, что в завершающей части церемонии жениху и невесте полагается станцевать с мечами, а гостям коллективно помолиться за их благополучие и долголетие, но, если у нас желания завершать на этой ноте нет, а по быстро брошенному на Ивара взгляду Лукьяна видно, что нет, да и ладно, они просто сами помолятся.

Гордей взлохматил волосы на затылке.

— Убийца успел ударить отца кинжалом по глазам, — наконец выдохнул он. — И никому из целителей пока что так и не удалось восстановить их.

Змеевым принадлежали восточные территории империи, прямо по соседству с Азарским алтынатом, его высохшими степями и зловещими пустынями, непрекращающимся солнцепеком и кровожадной мошкарой. Если где-то в этих краях и можно было отыскать холодное местечко, так разве что в сердце того самого негодяя, который так и не написал ответное письмо вашей безутешной, крайне влюбчивой родственнице.

И которого вы все же разыскиваете, главным образом для того, чтобы вбить в него хорошие манеры, а не для того, чтобы выбить для себя несколько кубиков льда…

— Судя по курсирующим по столице слухам, твоя единственная влюбчивая родственница — это ты сам.

Глаз Гордея, пытающегося прийти куда-то со всей этой предысторией, едва заметно дернулся, тем не менее, к глубочайшему шоку всех присутствующих, он не потерял мысль и продолжил ровно с того места, на котором остановился.

Иными словами на территориях Змеевых было жарко.

Невыносимо жарко летом, убийственно жарко — в августе, и именно поэтому, когда в одну из ночей Гордей Змеев проснулся в своей постели от пробирающего до костей холода, он сразу же понял, что что-то тут не так.

Вообразить, что в поместье разом набилась целая толпа хладнокровных отморозков было сложно.

Еще сомнительнее выглядел тот вариант, при котором за те несчастные два часа, которые Гордею удалось подрейфовать в царстве снов, снаружи произошла климатическая катастрофа.

Гордей также не думал, что прислуге удалось бы открыть окно так сильно, чтобы за ним оказались ледники.

Существовало лишь одно достойное объяснение происходящего — в поместье пробралась призрачная тварь.

Поэтому Гордей немедленно вынул из-под подушки припрятанный там на такой случай кинжал и отправился на поиски нарушителя…

— Как ты себе голову еще с такими привычками во сне не отрезал — загадка, — протянул Платон.

Я мрачно посмотрела на Платона.

Иларион закатил глаза.

Евжена уронила голову на сложенные руки.

— Заткнись! — наконец не выдержал Гордей.

— Боюсь, для этого тебе придется достать еще какой-нибудь ки- хпф! Вмпфм!

— Тебе вроде понравились фрикадельки, — невозмутимо сказал Лукьян. — Больше никто есть не стал, не выбрасывать же.

— Спасибо! Итак, на чем я остановился? А, да, точно.

Свет в поместье был погашен, и только полная луна пробивалась сквозь неплотно задернутые шторы, высвечивая на мраморных плитах причудливые узоры. Ручки дверей были покрыты инеем, с потолка свисали сосульки. Дыхание вырывающееся из груди поднималось вверх облаком пара.

Все звуки, казалось, стихли.

Гордей отодвинул одну из штор и выглянул в сад.

По нему неспешно бродила хорошо знакомая женская фигура.

Это была его мать.

На крохотную секунду Гордей зажмурился и с трудом поборол желание броситься наружу и завести женщину в дом. Судя по тому, что цветы и трава были в полном порядке, снаружи было куда безопаснее. К тому же подобная картина была совсем не нова. Его мать прекращала бродить по саду лишь тогда, когда ее сбивала с ног усталость. Когда служанки насильно уводили ее внутрь, чтобы заставить поесть, чтобы помыть или переодеть.

Или — когда дядя приезжал в их поместье с визитом.

Мать избегала его.

Она никогда не говорила почему, она вообще ничего никогда не говорила, но стоило только его экипажу подъехать к воротам, как она, вне зависимости от того, где именно она находилась в тот момент, бросала все свои дела и скрывалась в музыкальной комнате, из которой на протяжении последующих часов доносились лишь надрывные стоны расстроенного пианино.