Мой бесполезный жених оказался притворщиком (СИ) - Павлова Нита - Страница 8

Это прямо противоречило тому, что в том же семестре на своих лекциях говорил преподаватель экономики. Идеал в его понимании выглядел не просто достижимым, но и измеримым. А еще актуальным и инвестиционно привлекательным, если уж на то пошло.

Жизнь полна неудач и провалов, боли и разочарований, но деньги, любил повторять он, деньги делают ее значительно лучше.

Впрочем оба они сходились в одном — я была невыносимым студентом.

Я толком не слушала лекции, предпочитая скролить ленты соцсетей, и потому задавала миллион тупых вопросов, когда наступало время для вопросов. Я задерживала сдачу работ. Я с трудом наскребала проценты оригинальности.

И, по всеобщему признанию — было куда проще научить чему-то обезьяну, чем меня.

Если бы я решила сдавать на права, все пешеходы мира оказались бы в опасности, к счастью для них — я умерла гораздо раньше, и попала в мир, где автомобилей в принципе не водилось, так что все могли с облегчением выдохнуть.

Все, кроме господина Бонье, разумеется.

Довести которого — я считала делом чести.

Граф и правда планировал пригласить для меня отдельных учителей — наставницу по танцам, наставницу по этикету, какую-то грымзу, что учила клепать стихи, и флористку, которой полагалось объяснить мне, как послать кого-нибудь с особой изощренностью, специальным образом обвязав лентами букет.

В моем понимании это было возможно только в том случае, если на лентах было написано широко известное во всех мирах неприличное слово, так что на флористку я согласилась.

Из интереса.

Для всего остального у меня было оружие пострашнее любого меча — лесть.

— Но разве господин Бонье не сможет учить меня? — непонимающе захлопала глазами я. — Ведь, если отец, — мне пришлось пойти на эту хитрость, и перестать в глаза звать его графом и Его Сиятельством, как он и просил, если я хотела чего-то добиться, — нанял его, он невероятно хорош. Он знает все об этикете. А если он не знает, то почему он учит брата? Хочет, чтобы тот выставил себя дураком? И опозорил отца?

Господин Бонье был крошечного роста, что неплохо компенсировалось его гигантским самомнением.

Злобный, морщинистый как престарелый шарпей, с отвратительно слюнявыми уголками рта и в очках, которые то и дело съезжали вниз по носу, вынуждая его поправлять их пухлыми кривыми пальцами.

Эти очки запотели от пара, который с самого начала этой беседы валил из его ушей.

У графа по жизни была одна радость — глумиться над людьми, так что он немедленно ухватился за возможность и повернулся к господину Бонье с фальшиво изумленным выражением лица.

— Действительно, — сказал он. — Неужели ваших талантов недостаточно для того, чтобы справиться с маленькой девочкой? К тому же такой славной, как Дафнюшка.

Я покивала головой.

— Ваше Сиятельство, — подобострастно принялся лепетать господин Бонье. — Я не сомневаюсь в том, что юная госпожа способна без труда усвоить материал, — лжец. — И, конечно же, я прекрасно осведомлен обо всех аспектах этикета высшего общества, однако, — он замялся.

— Однако? — вскинул бровь граф.

— Однако, это может существенно помешать юному господину. Как я уже говорил, юный господин учится медленно. С появлением на занятиях юной госпожи, боюсь, весь прогресс, которого мы добились и вовсе исчезнет, как утренняя дымка.

Словно там был какой-то прогресс.

Я обалдевала от наглости этого старика.

Потому что все то время, что он говорил, я следила за выражением лица графа.

И это выражение не было хорошим.

Да — он был строг с Платоном.

Да — он редко обращал на него внимание.

И да — он ни разу даже не поздравил его с днем рождения, потому что в этот день он каждый год запирался в своем кабинете, шел в потайную комнату, где висел портрет матери Платона, и подолгу смотрел на него, безмолвно рыдая.

Но.

Но он снова женился, и он очень старался выглядеть хорошим парнем перед матерью и передо мной, и я начинала думать, что если он так поступил, то, возможно, он наконец решил отпустить свое горе. И если это так, то наверняка — где-то глубоко в душе он захотел бы наладить отношения и с Платоном.

И, ну, отношение к Платону в реалиях аристократического общества — это во многом отношение и к самому графу. Господин Бонье сейчас завуалированно назвал Платона тупым, что означало одно из двух: тупой была покойная графиня или сам граф. И за любой из вариантов граф вполне мог бы господина Бонье вызвать на дуэль, а после размазать по панорамному окну.

— То есть вы хотите сказать, что не справляетесь даже с Платоном? — прогрохотал граф. — Дафнюшка, ты точно хочешь заниматься у этого человека?

— Я хочу учиться вместе с братом, — сказала я. — Если ему не нравится господин Бонье, то и мне тоже!

Господин Бонье выглядел так, словно я ударила его в челюсть.

Потому что следующими словами графа были:

— Фекла, приведи Платона. — приказал граф, неловкой маячившей возле меня горничной, и немедленно перевел взгляд на меня:

— Давай спросим у него, нравится ли ему господин Бонье.

И потому, что было кое-что, о чем граф пока не знал.

Я уже посещала занятия господина Бонье.

И я-то точно знала — он не нравится Платону.

Платон мечтает утопить его в фонтане.

Как только Фекла рассказала мне о невероятно питательной диете из знаний о способах столовой сервировки, и как долго можно игнорировать окружающих без ущерба для репутации, я понеслась в библиотеку со скоростью близкой новому мировому рекорду.

Хотя, как знать, какие рекорды были в этом мире.

Фекла бежала за мной.

— Юная госпожа, постойте!

— Я не передумаю!

— Да нет же, — закричала она, — вы бежите не в ту сторону!

Так что мне пришлось сделать дополнительный крюк по поместью, прежде чем толкнуть двери библиотеки и встретиться с мелкими, поросячьими глазками господина Бонье.

— Никаких посторонних на занятии! — выкрикнул он, размахивая зажатой в кулаке линейкой, и его взгляд метнулся мне за спину, туда, где переводила дыхание Фекла. — Не хватало мне еще, чтобы прислугино отребье шлялось тут как у себя дома! Проходной двор, ей богу!

Фекла замерла.

Я замерла.

Платон, по-прежнему стоявший с вытянутыми вперед руками ладонями вверх, возмущенно фыркнул.

— Это Дафнюшка, — неожиданно для всех выдал он, копируя слащавую манеру своего отца.

Дальнейших пояснений не последовало, так что господин Бонье только сильнее разозлился.

— Замечательно, юный господин! — издевательски воскликнул он. — Вы помните, как зовут дочь поломойки, но не в состоянии запомнить, какую руку подавать барышне, при приглашении на танец! Конечно, чего еще можно было ожидать от избалованного мальчишки!

— Да как вы смеете! — задохнулась от возмущения Фекла.

— Это Дафнюшка, — продолжал гнуть свое Платон, наградив Бонье очень осуждающим взглядом.

По его лицу становилось понятно — кругом одни идиоты, и только он один непонятый гений, вынужденный дрейфовать в океане тупости на единственном хлипком плоту из человеколюбия.

Для голодного парня так он и вовсе был просто образец хороших манер.

— Я сказал — вон отсюда! — вопил господин Бонье. — Не то, обещаю, граф узнает об этом первым же делом, как переступит порог! И вы обе вылетите отсюда на раз-два!

Мы на уроке этикета — напомнила себе я, стараясь абстрагироваться от рвущего уши крика.

Главное — вежливость.

— Первым делом граф узнает, что вы лупите его сына линейкой по рукам, — мило улыбаясь сказала я, достаточно было и одного взгляда, чтобы сопоставить факты. — Потом, что его дом — это проходной двор. И наконец, что его жена — поломойка.

— Что? — опешил господин Бонье.

— Это Дафнюшка, — в третий раз повторил Платон, наконец встряхнув руками, а после этого взлохматив ими и без того похожие на воронье гнездо волосы.

Ну, хоть что-то общее у нас было.