Бояться поздно - Идиатуллин Шамиль - Страница 40

Карим же, сияя, помотал головой.

Алина, бегло обозначив утомленность окружающим цирком, отрезала:

— Нет плана — нет шоколадки. Сдохнем.

— Ну, у нас вся вечность впереди, — напомнил Марк весело и потер руки, чтобы скрыть дрожь. — Сто раз придумаем.

— Да вот уже не вечность, похоже, — сказала Аля. — Часики-то тикают.

— А если их остановить?

Але опять захотелось заплакать, но она уже научилась держаться.

— Марк, это не мультик «Пиксара». Тут такое не работает.

— А какое работает?

Если бы я знала, стала бы я на тебя время терять, зло подумала Аля, но этого говорить точно не следовало. Вместо нее выступил Карим:

— А фиг его знает. Но в любом случае засаду на нас устроили конкретные живые люди. И остановка часов, втыкание иголок в фигурки и прочее колдунство на них не подействует.

— А что на них подействует? — угрюмо спросила Алина.

Карим ответил в тон ей:

— Действие. Прямое. И желательно мощное и неотвратимое. Потому что ответного действия мы точно не перенесем. Умрем насмерть.

— Дед мой говорит: «Я бью два раза: один раз по башке, второй — по крышке гроба», — сказал Марк.

— Ну вот нам надо одним разом обойтись.

— А смысл? — уточнила, не теряя мрачности, Алина. — Если мы уже мертвы.

Карим смело заявил:

— Пока это выглядит обратимым. Значит…

— Слушайте, а я одна это вижу? — перебила его Аля, тыча пальцем в окно.

Все вскинули головы и всмотрелись. Марк спросил:

— Кошка, ну и что? В первый раз, что ли…

— Вот именно, — сказала Аля. — Дальше смотри.

Цепочка кошачьих следов, ведущая по снегу к углу, за которым только что скрылся пышный темный хвост, дрогнула, и пышный темный хвост снова неторопливо утянулся за угол.

— Откуда… — охнув, протянула Алиса, но Аля дернула ее за руку.

Мир снова как будто моргнул, и снова за углом скрылся пушистый хвост, которого мгновение назад в пределах видимости не существовало.

— Античеширская кошка, — пробормотала Алина. — Улыбается противоположной стороной.

Карим рванул к выходу, на ходу сдернув куртку с крючка. Остальные повалили за ним.

Они вспахали цепочку кошачьих следов и сгрудились на углу дома, за которым исчезал хвост. Ни хвоста, ни его обладательницы здесь уже не было. Хвост так же исчезал, едва явившись, за дальним углом соседского, десятого домика.

— Понятно, — сказала Аля, как-то разом обессилев.

— Что тебе понятно? — осведомилась Алина.

— Алина, — утомленно воззвала Тинатин.

— Что еще?

— Будем взаимно вежливы.

Давай-давай, подумала Аля, рискни выступить со смертельным номером «Учим невоспитанных девок хорошим манерам за полторы секунды». И тут же ее накрыло морозом, который крупно, до боли, вздыбил кожу между лопатками и придавил сердце к желудку. Она, сгорбившись, смотрела в сторону четырнадцатого домика, куда, очевидно, и вела их кошка — извилистым, но самым удобным для кошки путем.

— Человек видит забор, кошка видит щели, — пробормотала Алина, кажется, малость виновато.

— Рыба ищет, где глубже, а человек — где клево, смысл жизни и второй носок, — с недоброй готовностью откликнулась Алиса.

Хор вдали заголосил «А-а-аллилуйя!» и так же внезапно стих.

— Девчонки, вас зовут, — пробормотал Марк, хихикнув. — А-али, типа, вы где?

Шуткой пренебрегли.

— Айда глянем? — негромко спросил Карим, уставившийся, оказывается, туда же — на едва различимый отсюда кусок крыши, небо за которым как будто поигрывало цветами игровой заставки.

Аля могла спросить: «Куда?», могла спросить: «Зачем?», могла спросить: «А смысл?» или «Ты не офигел?», могла спросить: «Может, ты первый?» или «Ничего, что я девочка — как это выглядеть будет?» Много чего могла спросить, в общем. А могла просто кивнуть и пойти.

Аля кивнула и пошла.

— Белянка! — нерешительно, но громко позвала Аля и поморщилась от убогости имени и от собственной недогадливости.

Могла ведь сто нормальных кличек придумать по пути, да не сообразила, а в последний момент опять впала в усталую ярость от того, что так и не может вспомнить имя собственного кота. И выдала банальность, которую придется еще и повторять.

— Белянка! — рявкнула она злобно, толкнула калитку и прошагала к крыльцу чуть ли не по линеечке утоптанной тропкой, снег вокруг которой был нетронут. — Где ты, морда наглая?

Морды-то у нее в текущем моменте и нет. Годная, кстати, иллюстрация к мемасикам про Шредингера: кошка есть, а наглой черно-белой морды нет. Интересно, а если бы я умела видеть, что происходит за углом, как в байках про кривой прицел, кошка выглядела бы иначе?

Тут Аля поняла, что просто боится представить себе тех, кто, быть может, стоит за углом, выжидая удобного момента — удобного для них и удобного для чего-то, Але никаких удобств не обещающего. Она крутнула головой, поспешно поднялась на крыльцо, как в детстве у дауани прыгала с досок пола, наделявшихся функциями огнедышащей лавы, на ковер, игравший роль несгораемого моста, и вскричала сорвавшимся на писк голосом:

— Кис-кис-кис, кушать, Белянка, кушать!

А вдруг придет, как является мгновенно на волшебное слово «кушать» кот Али? Не простит же, обнаружив, что кушать особо-то нечего. Свен точно бы не простил.

«Свен! — возликовала Аля. — Точно же, Свен!»

И тут дверь домика беззвучно распахнулась, и голубоглазый красавчик Лексеич, теперь уже одетый, причем плотно и многослойно, спросил:

— Девушка, вам только Белянка подойдет? Светлый шатен никак не устроит?

Аля застыла, глядя на него и за него. Правдоподобия ради надо было, наверное, ойкнуть или что-нибудь смущенно вякнуть и начать кокетничать, но это как раз получилось бы крайне неправдоподобно — Аля себя знала.

Красавчик Лексеич был красив и в одежде даже более брутален, чем полунагишом. Одежда не имела признаков форменной, но, несомненно, держалась спортивно-милитаристских традиций. Лексеич тоже их держался: даже в небрежной позе была видна выучка и натасканность, как крупная распялка видна сквозь висящий костюмчик.

— Кошка сбежала, простите, — сказала Аля, стараясь не отводить взгляда от голубых глаз, которые только казались нахальными и бесстыжими, а на самом деле были просто глазами убийцы. — И следы сюда ведут. Вот.

— О как! — с уважением крякнул Лексеич. — Мадемуазель следопыт? Хотя да, затроплено знатно.

Он рассматривал через Алино плечо двор, чуть кивая, будто и впрямь видел кошачьи следы на нетронутом снегу. Издевается, поняла Аля, заставляя себя не всматриваться ответно в полумрак за спиной Лексеича — все равно ничего там не было видно и все равно четырнадцатый домик был точной копией восьмого, изученного Алей до миллиметра. Даже если гендели приволокли с собой что-то подсказывающее их жертвам выход или хотя бы серьезно компрометирующее, вряд ли они оставили это в прихожей или на входе в гостиную. Но вдруг удастся проверить.

А пока надо повернуться и снисходительно глянуть в сторону калитки — типа да, это следы. Повернуться, даже если это не издевательство, а ловушка, чтобы долбануть мне по башке. Он же знает, кто я такая. Я жертва. Давно подготовленная и беззащитная перед ним. Сама пришла — тем проще. Если проснусь сейчас лбом в сиденье электрички, значит, угадала.

А вдруг не проснусь — и этим все и кончится? Для меня — насовсем?

Аля, сжав зубы, повернулась к нетронутому снегу и заморгала, разом расслабив спину и затылок, сведенные ожиданием удара. Снег был тронутым — слегка, но заметно. Кошачьими следами.

Да тут все тронутые, сказала бы, наверное, Алина. С одной стороны — ну да, это просто игра такая. А с другой — такая, потому что чего-то добивается. Всеми силами, серверными, пиксельными и кошачьими. Чего? Доживем — увидим. Котикам нельзя доверять, но в них нельзя не верить.

— Реально, что ли, в дом заскочил, — пробормотал Лексеич, и Аля поспешно обратилась к нему лицом. — Как зовут?