Разночинец (СИ) - Прутков Козьма Петрович - Страница 42

— Ефим сказал, что иваны смерть Сашки Глаза не простят.

— «Ефим сказал»… Постоянно забываю, что вы во многих вопросах, что дитё малое. Ефим обыкновенный мужик. Для него эти разбойные атаманы страшная угроза и великая сила. А вам то что бояться? Сидели бы себе в Иркутске при больнице, как-то дальше бы и устроились. Хотя… Учитывая ваше беспамятство, на вас могли бы и поджог навесить. И какие еще нераскрытые преступления. Видоки бы нашлись… А вы бы по беспамятству и возразить бы ничего не смогли. Но то власти, а не какие-то «иваны».

— И что там сегодня слышно о моем деле? А то последний раз я следователя месяц назад видел.

— Увы, Семен Семенович, по всей видимости нам придется вскорости попрощаться, — вздохнул Лев Сергеевич.

Некоторое время я пытался осмыслить услышанное и только минуту спустя спросил охрипшим голосом:

— Суд и по этапу?

— Ну почему по этапу? — ухмыльнулся вредный старик. — Вы по высочайшему указу о пересмотре дела сюда направлены. Так что вряд ли вас под конвоем отправят обратно в Сибирь.

— А как же крепость? Одиночная камера?

— А чему вы удивляетесь, Семен Семенович? Овэн экс увэнос — ничто не возникает из ничего. А вы возникли из ниоткуда. Право, было бы лучше, если вы сразу бы признали, что не помните ни своего имени, ни своего происхождения, не помните вообще ничего. Это было бы менее подозрительно. Вот и пытались выяснить: кто вы, что вы и откуда. Да еще и ваши метания по Восточной Сибири добавили подозрений.

— Обстоятельства, — развел я руками.

— Обстоятельства… Эх, Семен Семенович! Вот и привели вас обстоятельства в тюремную камеру. И хорошо, что ваше дело привлекло внимание кого-то из Верховной распорядительной комиссии. А то сейчас бы ожидали бы суда по обвинению в поджоге. Или опознали бы в вас беглого каторжника. Скажете — невозможно?

— Возможно, Лев Сергеевич, очень даже возможно. А почему вы решили, что меня скоро освободят?

— У меня племянник служит у самого графа Лорис-Меликова. Я к нему часто захожу. От племянника и слышал, что Его Сиятельство уже подготовил документ о роспуске Верховной комиссии. А перед тем закроют все дела, которые находятся в ее ведомстве. Так что можете быть покойны: неделя-две, от силы три — и будете на свободе.

Да уж, неспешно тут у них делаются дела, подумал я, но сказал другое:

— Не представляю как буду жить после выхода из крепости. Без денег, без документов.

— Денег, насколько помню по описи, у вас немного есть. Иркутские побоялись наложить лапу на ваше имущество. Документ вам выпишут. Хоть на Семена Семеновича Георгиева, хоть на Акима Ивановича Молчанова, — ухмыльнулся старик. — На первое время могу поспособствовать с получением места ночного сторожа Петербургского речного яхт-клуба. Жалование там незначительное, но получите жилье при яхт-клубе с дровами. В Петербурге это немало. Времени свободного много, сможете завершить свой роман. А там чем черт не шутит, опубликуетесь, получите популярность. Не в копиисты же вам идти. С вашим почерком вы до старости и до губернского регистратора не дослужитесь. Да и не ваше это — бумажки перебирать да всякому кланяться. Яхт-клубу покровительствует князь Белосельский-Белозерский, промышленник и меценат, человек прогрессивных взглядов. Не исключаю, что если ваш роман заинтересует его, то он поспособствует его изданию за границей. А это европейская слава. Ну а вдруг надоест скучное мирное житье и возжаждете воинской славы, супруга князя, Надежда Дмитриевна, даст рекомендацию для своего брата, генерала Скобелева. Впрочем, это позже, не сейчас.

— Простите, Лев Сергеевич, вы сказали генерала Скобелева? Речь идет о «белом генерале» герое Русско-турецкой войны? Княгиня Белосельская его сестра?

— Белосельская-Белозерская.

— Да-да, извините, Белосельская-Белозерская…

— А что вас удивило? У Михаила Дмитриевича три сестры. Надежда Дмитриевна Белосельская-Белозерская, Ольга Дмитриевна Шереметьева и Надежда Дмитриевна, графиня Богарнэ.

— Графиня Богарнэ — сестра генерала Скобелева?

Старик удивил так удивил! Скобелев на моей памяти рисовался в литературе как образец русского генерала: храбрец, военный гений, человек без малейшего изъяна. А графиню Богарне авторы XXI века рисовали исключительно черными красками.

Однако что-то еще царапнуло меня в последней фразе ревизора.

— Вы как-то выделили слова «позже», «не сейчас».

— У Скобелевых сейчас траур.

Я взглядом показал, что хотел бы пояснений.

— В Восточной Румелии убили мать Михаила Дмитриевича, Ольгу Николаевну, — ревизор вздохнул. — Вскоре вы и сами услышите подробности этого скандального дела. Да и ничего секретного в нем нет. Так что расскажу, что знаю.

Из рассказа Ахвердова следовало, что мать прославленного генерала прибыла в Восточную Румелию то ли с целью приобретения поместья, то ли для оказания благотворительной помощи госпиталям и школам. В любом случае все говорили, что с собой Скобелева привезла более ста тысяч рублей, а может и миллион. В поездках генеральшу часто сопровождал отставной поручик императорской армии, а ныне капитан румелийской милиции Алексей Узатис. Соблазнившись деньгами, Узатис решил ограбить миллионершу, подбив на это троих черногорцев. Преступник лично зарубил шашкой Ольгу Николаевну, забрал деньги и ценности, но не сумел скрыться и застрелился. Особую омерзительность преступлению придавал тот факт, что Узатис во время войны был ординарцем Скобелева, пользовался его расположением и по представлению генерала был неоднократно поощрен, в том числе награжден орденами святого Георгия и святого Владимира с мечами и бантом, а также золотым оружием. И как бы не этой самой наградной шашкой зарубил мать своего командира.

Неизвестная мне Восточная Румелия со столицей в Филиппополе оказалась южной Болгарией, что по условиям Берлинского конгресса получила автономию, но оставалась под контролем Османской империи.

Рассказ меня заинтересовал и я принялся задавать все новые и новые вопросы с каждым ответом удивляясь все больше и больше.

Преступление было совершено в девять вечера, а буквально через три часа было раскрыто, а преступник покончил жизнь самоубийством.

Убийство было совершено рядом со столицей провинции. Буквально на виду милицейских казарм.

После убийства генеральши разбойники поделили добычу и разошлись. Полиция, нагрянув в дома разбойников-черногорцев, обнаружила окровавленную одежду и полторы тысячи турецких лир золотом.

В доме Узатиса, как и в домах его братьев, никаких улик не нашлось. Утверждалось, что тот, скорее всего, спрятал деньги в горах. Но перед этим успел посетить дом своего сослуживца в Филиппополе с неким раненым черногорцем. И все это — не переодеваясь, в том же мундире, в котором его видели за пару часов перед преступлением. Причем Узатис лично зарубил госпожу Скобелеву и ее компаньонку, отрубил голову кучеру, шашкой ранил охранника генеральши, потом перевязывал раненого. Кровь так или иначе должна была попасть на одежду.

Каждое мое уточнение погружало собеседника во все большую задумчивость и из камеры он вышел погруженный в какие-то размышления, едва не забыв свой самовар.

***

— Разрешите, господин полковник?

— Добрый день, Константин Павлович! — полковник постарался продемонстрировать свое расположение к вошедшему. — Какими судьбами к нам?

Он привстал со своего кресла и указал посетителю на место напротив.

— Добрый день, Василий Алексеевич! Приехал получить в секретной части личное дело некоего Семена Семеновича Георгиева. Вот запрос-требование за подписью Его Превосходительства, — произнес вошедший штабс-капитан, передав хозяину кабинета запечатанный конверт и устраиваясь на предложенный стул.

— Георгиев? — удивился хозяин кабинета. — Впервые о таком слышу.

Полковник Гусев занимал должность помощника генерала Кириллова, заведующего 3-й агентурной экспедиции Третьего отделения императорской канцелярии. Полковник по должности имел доступ к секретным архивам и на память знал фамилии всех наиболее опасных террористов, агентов, шпионов, дипломатов и вообще всех более или менее значимых людей Империи. И на других и не заводились бумаги в секретной части 3-й экспедиции.