Кексики vs Любовь (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 57

— Ти-и-и-им…

Я прям чувствую, что на меня надвигается какой-то апокалипсис. Но никак не могу понять, какой именно…

— Тс-с-с, Кексик, ты все пропустишь, — ладони Бурцева сжимаются на моих плечах.

А тамада тем временем прокашлялся и бодрым голосом начал перекличку между гостями. Удивительно — вроде и зал небольшой, и гостей не сто человек, а ощущение толпы меня с самого начала мероприятия не покидало.

— А теперь, самое главное, именинница-то наша на месте? — спохватывается тамада, и в зале начинают хихикать со всех сторон. — Татьяна Демидовна, идите ко мне на сцену. Чтоб все вам поапплодировали.

Это точно не экспромт. Потому что моя матушка спокойно и невозмутимо поднимается из-за своего столика и грациозной походкой великой королевы шествует к микросцене. Будто прям сейчас ей тут Оскар будут вручать.

Оскар ей, конечно, не вручают, но все громко-громко хлопают

И тамада многословно, изощренно поздравляет, желает всякого, корзину цветов приносит…

Весь этот процесс мне кажется тем самым фитилем мультяшной бомбы. По которому мучительно долго, но абсолютно неминуемо двигается к цели яркая искра.

До взрыва остается. Десять-девять-восемь…

— А еще, Татьяна Демидовна, у меня есть одно поручение, — голос праздник-мэна становится таинственным, и я понимаю — вот сейчас… Что-то грянет!

Мама удивленно склоняет голову.

Я напрягаюсь, даже подаюсь вперед, будто бы у меня есть шанс лечь на неведомую мне амбразуру. Только Бурцев сжимает меня в объятиях без всяких шансов на спасение.

— Нет, нет, Кексик. Сначала ты все увидишь. Потом будешь убивать.

Он точно знает, о чем говорит, и говорит это с таким предвкушением, что у меня мороз по коже бежит.

Да что же он придумал на этот раз?

Где-то там, с той стороны сцены что-то двигается к нам, но как назло там кто-то выставил лампу и она слепит мне глаза, мешая понять.

До определенной секунды.

— Итак, уважаемые друзья, — громогласно и торжественно возвещает тамада-явный-бурцевский-сообщник, — мне доверена честь вручить нашей имениннице самый первый подарок в этот вечер. От любящей дочери Юлии и будущего зятя Тимура — торт в студию…

Я не успеваю охренеть от текста этого поздравления. Не успеваю взвесить все сказанные слова. Потому что у сцены появляется торт.

Огромный торт.

Огромный белый торт, на тележке, которую толкает самый рослый из всех местных официантов.

Явно тяжелый.

Ненастоящий…

— Бурцев… — я шиплю это сквозь зубы, так чтобы в повисшей в зале заинтригованной тишине, меня услышал только этот мерзавец, — ты же не…

БУМ!

С оглушительным треском вылетает верхняя белая крышка “торта”. Кто-то бахает хлопушку и в ворохе блестящих конфетти из белого фальшивого торта выскакивает мускулистый парень в коротких кожаных шортиках и с черными ушками зайчика на макушке.

Стриптизер!

Бурцев подарил моей маме стриптизера на день рожденья!

В первую секунду кажется — что я ослепла. Что мне кажется, что перед моими глазами темнокожий молодой парень, спускает со своих блестящих от масла плеч тонкие полосатые подтяжки.

Из-за шумного роя мыслей в голове я даже музыку не слышу — а она, разумеется, есть, включилась в нужный момент. Вон и тамада ей в такт планшеткой помахивает.

Господи, что будет с мамой?

Что с её гостями?

Тут же все сплошь да рядом — почтенные матроны советского выпуска. Их же сейчас всех кондратий хватит!

Мои глаза лихорадочно шарят по залу, в поисках первых признаков инсультов, инфарктов, обмороков или горящих факелов. Кто его знает, как люди от шока оправляться будут…

Не видно, правда, ни первого, ни второго, ни третьего, ни четвертого. Зато у всех присутствующих дам глаза определенно на лоб повылазили. И рты пооткрывались. И те, кто сидел на дальних столиках начали подтягиваться поближе. Медленно так, крадучись…

Я впиваюсь взглядом в маму. В последнюю очередь, потому что честно — страшней всего было представить её реакцию. Ведь этот перфоманс был подарен ей от моего имени главным образом.

Мне уже пора начинать считать себя сиротой?

У мамы блестят глаза.

У мамы зарумянились щеки.

А еще у нее на лице такая коварная улыбка — что у меня чуть-чуть легчает на душе.

Она сейчас смакует момент, явно!

Такой скандал, и на её юбилее!

Хлеще сплетни не будет — ни в поселке, ни в одной из тех школ, где мама преподавала. Да что там, даже девочки-официантки скучковались в уголке у сцены, шушукаются и хихикают, не стеснясь глазея в сторону парня, что уже раскручивает над своей головой сорванную с груди майку.

Ла-а-а-адно!

Меня сейчас никто убивать не будет, инфаркта у матери, кажется, не придвидится, и что же из этого вытекает?

Правильно!

Я смогу выделить сто процентов необходимого мне времени на расправу над зачинщиком этого безобразия.

— Бурцев… — я говорю это ласково, так убийственно ласково, что на месте этого поганца я бы уже испарилась куда-нибудь в район орбиты Юпитера.

— А? — говорит-то он ангельским голосочком, будто даже и не подозревает, сколько сильных и ярких метафор у меня в голове сейчас для него роится. Но я слышу и чувствую всем обострившимся своим существом, как медленно, но верно мерзавец отступает от меня подальше.

Думает, если я не смотрю ему в глаза — значит, есть время на побег.

Ха-ха-ха!

Смерть не обязана быть быстрой!

Медленно-медленно — просто потому, что я все еще помню Маринкино предупреждение, что платье может лопнуть у меня на спине от любого резкого движения — я разворачиваюсь к нему.

Так и есть… Бесстыжая Тимова морда смотрит на меня отнюдь не с расстояния вытянутой руки. Не-е-ет. Он уже отошел шагов на пять. И я безнадежно отстаю.

— Стриптизер? — произношу свистящим шепотом. — Ты заказал моей маме на юбилей стриптизера? От моего имени?

— Да ладно тебе, Кексик, — белозубо щерится Бурцев, но отступать при этом в сторону выхода не прекращает, — тебе что, мальчик не понравился? Ну так и не для тебя ж подарок. А от тебя! Ты должна учитывать мамины интересы!

Тонкая ниточка, на которой держалось мое терпение, лопается с тонким звенящим звуком. Я срываюсь с места, припуская вслед за Бурцевым.

Убью гада!

Догоню и убью!

Главное не дать ему от меня оторваться. Догнать и вцепиться зубами в горло…

Да вот засада — против меня играют не только чертовы каблуки, но и сама судьба. Тимурчик вылетает из ресторана как раз через тот закрытый проход, который, по словам Маринки, готовили для какого-то другого мероприятия. Даже странно — она вроде говорила, что эти двери будут закрыты.

Увы, открыты!

И я с размаху влетаю в разноцветье ярких пестрых лент. Мне и со стороны-то показалось, что их многовато, но вот сейчас они оказываются очень некстати — Бурцев буквально скрывается в них. Только ржет злорадно где-то впереди, где я не могу его разглядеть.

Удушу паршивца. Вот возьму свои нежные ручки в ручки, положу их ему на шею его бычью, да как сдавлю! Ух!

Отплевываясь и отпуская не самые цензурные ругательства, я пробираюсь сквозь туннель, сплошь завешанный лентами, шелковыми цветами и полосами тюля. Не видно нифига, кроме того, что очевидно маму ресторан за что-то невзлюбил. Такую красоту и мимо наших гостей пронесли. Правда, может, они все-таки перестарались с украшательством?

Мне в какой-то момент начинает даже казаться, что каблуки по ковровой дорожке начинают ступать как-то по-другому. Глуше, что ли… И будто бы твердость покрытия под толстым ворсом становится какой-то другой.

— Кексик, ты уже меня простила? Я могу выдыхать?

Ехидный голос Бурцева впереди будто подхлестывает меня. И правда! Я отвлеклась. Засмотрелась на ленточки, а впереди меня, между прочим, пять литров крови ждут.