Кристальный пик - Гор Анастасия - Страница 40

«Неужели ты до сих пор не поняла?»

Я шмыгнула носом и отняла голову от спины Сола, поднимая лицо вверх.

— Что именно?

«Думаешь, Матти стала бы влюбляться в Вельгара, если бы ему была так важна ее краса? Он не Сильтан. Он не из тех, кто смотрит на милое личико, и я даже не уверен, что ему вообще принципиально, чтобы Матти была женщиной. Вельгару важно сердце и характер, чтобы первое было мягким, а второе стальным. Ты как всегда недооцениваешь Матти».

— Нет, я вовсе не… — попыталась проблеять я.

«Еще как да. Ты полагаешь, будто какое-то отражение в зеркале способно сломить ее волю. Это и есть твоя дурная черта, рыбья косточка. Перестань считать всех слабее, чем они есть».

Слезы вмиг пересохли, как река под натиском пустыни. То самое мягкое сердце и стальной характер совмещала в себе не только Матти, но и Сол. Он согревал поступками, но рубил словами. Точно так же он перерубил и мою жалость к тем, кто не просил о ней, и даже мою ненависть к себе. Такое поведение — привычка сводить все происшествия в мире к своим собственным поступкам и себе любимой — было в духе принцессы Рубин, но никак не королевы, коей я пыталась стать.

Снова вытерев рукавом лицо, я кивнула сама себе. Солнце палило с высоко в небе, напекая голову, и если бы не плащ, который можно было выудить из походной сумки и повязать вокруг головы, кто-то из нас точно заработал бы к концу путешествия солнечный удар. Кочевник, пускающий слюни, проснулся как раз в тот момент, когда я пыталась накинуть край плаща и на него тоже.

— А? Где мы? Прилетели? — Кочевник смешно хрюкнул, растирая заспанные глаза, и принялся так бешено вращать головой, озираясь по сторонам, что, если бы не цепь, соединяющая его с моим поясом, он бы точно свалился вниз. — Эх, Дикий… Мы только до Гриндилоу долетели, что ли? Тьфу ты! Зачем тогда разбудила, женщина?

Гриндилоу!

Несмотря на то что при мне в сумке была не только карта Дану, но и всех остальных восьми туатов тоже, на практике я вовсе в них не нуждалась. История Круга была первым разделом знаний, который весталки стали преподавать мне с четырех лет, а география — вторым. «Нельзя управлять телом, если не знаешь, где у тебя пальцы, а где глаза и уши», — поучал Гвидион, когда отец приставлял его ко мне учителем нам обоим в наказание. И пускай запомнить все населенные пункты Круга от мала до велика было невозможно, если ты не дракон, но крупные города родного туата я помнила отменно. Так же хорошо я помнила и то, что ни за что не должна была пропустить это место.

Свесившись вниз, я взглянула на местные просторы — не такие зеленые, как леса, но слишком темные и неоднородные, чтобы быть лугами. Если присмотреться, можно было разглядеть легкую рябь и поросли морошки с вереском, которые всегда любили сырость. А заросшие водоемы и болотные топи, которыми больше всего был известен старый город Гриндилоу на востоке Дейрдре, к этой сырости прекрасно располагали.

Виланда, будучи такой же любительницей страшных сказок при жизни, как моя весталка, как-то пугала нас с Гектором, что в подобных местах водятся диковины — кусочки плоти Дикого, кои он отрывает от себя и выбрасывает из Междумирья, коль сам сидит в цепях. Иногда это его ногти, иногда зубы, а иногда даже внутренние органы. Все они принимают форму уродливых скалящихся существ и прячутся на дне болотном, поджидая путников, чтобы внезапно вынырнуть и утащить их за собой. Потому иногда на болотах можно увидеть зеленые огни — то души утопленников ищут выход из диковинных степей. Именно из-за этих небылиц некоторые туаты Круга так и не смогли принять стеклянные светила, изобретенные драконами — уж больно они напоминают те самые души, запертые в коробе.

По правде говоря, Гриндилоу и впрямь был не лучшим местом для остановок, но вовсе не из-за выдуманных чудовищ, а из-за торфа, что, поросший мхом, выглядел обманчиво плотным, но запросто мог утянуть на дно даже лошадь. Именно поэтому город Гриндилоу строился не вширь, а ввысь, и хижины его могли насчитывать по пять этажей, безобразно косые, но такие крепкие, что стояли века. Жаль, я не могла увидеть их воочию: никто не должен был знать, что королева Круга покинула свою обитель в столь непростое время. Поэтому едва Гриндилоу замельтешил вдалеке, вовремя замеченный Кочевником, как я стала примеряться к его безлюдным болотистым окраинам.

— Солярис…

«Да?»

— Мне что-то нехорошо.

Этих слов хватило, чтобы хвост Соляриса задергался из стороны в сторону, как выскочившее из телеги колесо. Крылья заработали чаще, шея вытянулась, и Солярис даже сумел изогнуться в полете так, чтобы взглянуть на меня, сидящую у него на загривке, по крайней мере одним желтым глазом. Зрачок в нем был у́же иголки.

«Слабость? Головокружение? Тошнота?» — принялся перечислять Сол, и я спешно пробормотала, боясь себя выдать:

— Пожалуй, все вместе.

«Ты завтракала сегодня?»

— Нет…

«Рубин! Ты же знаешь, что должна хорошо питаться»

— Прости, я забыла.

Моя сахарная болезнь по сей день была тем поводком, которым я могла управлять Солярисом, но которым, само собой, никогда не пользовалась. До сегодняшнего дня. Стоило мне обмолвиться о своем детском недуге, как Солярис тут же начал стремительно снижать высоту, даже не заметив в переполохе, что лицо у меня слишком красное и оживленное, в то время как для сахарной болезни характерны вялость и мертвенная бледность. Виски сдавило от резкого перепада давления, а Кочевник и вовсе издал звук, пугающе похожий на тот, с которым чуть раньше опорожнял желудок.

— Сол, у нас всего семь дней осталось, помнишь? А не считая этого, даже шесть…

«Все я помню. И что? Предлагаешь лететь дальше, пока ты не умрешь?»

— На кону стоит весь Круг…

«Будто бы впервой. Ты уже знаешь, что я думаю об этом. Пусть весь Круг катится к Дикому, коль требует от меня делать такой выбор. Между миром и тобой я всегда буду выбирать тебя, Рубин. Это не обсуждается».

Услышать подобное было безмерно приятно… И ужасно стыдно. Я закусила нижнюю губу, пригнувшись, чтобы избежать потока ветра, бьющего в лицо. Угрызения совести не умаляло даже то, что я делаю все это не эгоизма ради, а ради самого Соляриса. Пускай он наверняка сочтет иначе.

— Ну и зачем было столько вякать про неделю в запасе и отказ от ночлегов, если по итогу и на дни плевать, и ночлеги будут? — фыркнул Кочевник раздраженно, как только отстегнулся от моего пояса после приземления и спрыгнул с драконьего хребта на землю.

— Никаких ночлегов, — объявила я, спускаясь следом нарочито неуклюже. — Мне и часа хватит… Всего лишь часа отдыха, да. Максимум два.

Хрустя спиной, затекшей за те десять часов, что мы провели в небе, Кочевник принялся разминаться и махать своим топором, отпугивая комаров и мошек, которые вблизи топей нагло липли к коже. В таких местах быстро покрываешься укусами, красными и чешущимися. Надеясь избежать их, я наглухо запахнула плащ и уселась на сломанных деревьях, образующих хлипкий помост. Здешний воздух, вдали от гор и моря, сильно отличался от воздуха в Столице, где всегда пахло солью и цветами. С болот тянуло прохладой и гнилистым илом, а от рощи морошки вокруг — медовой сладостью.

Не удержавшись, я наклонилась к кусту и собрала несколько крупных ягод себе в ладонь.

— И это тоже съешь.

Я не успела прожевать, морщась от кислинки на языке, — ягоды оказались недозревшие, — как передо мной очутилась горсть клюквенного мармелада и вяленой индейки. Едва Солярис изменился, оставив себе лишь ту чешую, из которой была пошита его броня, как тут же принялся ворошить наши походные сумки. Хотя на самом деле я завтракала, да еще как: и кашу с маслом съела, и блины, и хлеб, — в животе у меня и вправду урчало. В конце концов, мы летели без остановок, а на такой высоте особо не перекусишь. Приходилось по большей части жевать древесную смолу, чтобы растянуть приемы пищи, но на улице вечерело, и смолы пустому желудку становилось мало.