Привет с того света - Щупов Андрей Олегович - Страница 47

• Предыдущая
• 47/68
• Следующая

Тела вытаскивали из дома и клали в повозки. На улице зажгли с дюжину факелов. Убитых повторно проверяли, оттягивая веки, зажимая ноздри, и смуг-локожий Венетто, правая рука Черного Кардинала, методично пробивал шпагой бездыханные тела. Самих террористов грязная работа уже не интересовала. Они остались в заляпанном кровью зале, и, сидя на ступенях, Бонго жадно глотал из серебряного сосуда кисловатое вино. Рюм занимался почтой, только что доставленной человеком Тампиго. К этому он все же сумел их приучить. Донесения прибывали с конными разъездами, одолевая европейские просторы чуть ли не с телеграфной скоростью. Где бы ни находился новоиспеченный кардинал, письма находили его в срок. — Не боишься? — Рюм с усмешкой кивнул на кувшин с вином. — Меня ведь хотели отправить в этом доме на небеса. А что, если они намеревались использовать яд? — Брось… — Бонго отмахнулся от него потной лапищей. — Какие там небеса! Если нам с тобой и суждено куда-нибудь отправиться, то это только туда. — Великан красноречиво притопнул ногой. А вино туг хорошее — хоть с адом, хоть без. Жажду хорошо утоляет… Скажи лучше, что пишут? Опять кого-нибудь шлепнули? — Сейчас увидим… — Рюм отодвинул от стола кресло с золочеными подлокотниками и, устроившись на месте бывшего хозяина особняка, развернул вынутое из конверта послание. — Ну и что там? — Ничего интересного. Наш индус усердно исполняет волю босса. Францишек Далмейд, адмирал Португалии и будущий вице-король Индии, оставив слезное письмецо наследникам, нежданно-негаданно повесился. Страна и король в печали, близкие покойного в недоумении. — Шустро работает. — Бонго хмыкнул, утирая стекающее по подбородку вино. — Да уж, этому его босс научил. Рюм снова углубился в строчки. — Писсаро… Ты знаешь такого? Тоже кто-то из счастливых мореплавателей. В общем, найден на улице с кинжалом в спине. Да… А вот с Кортесом у нашего парнишки не получилось. Первое покушение сорвалось, и теперь этот прохвост стал осторожней. — Ну да Тампиго его достанет. Этот парень такой. Уж если вольется, так до последнего не отпустит. Рюм надорвал второй пакет. — Ага, а это, кажется, от моих коллег… Пишет епископ Карно… Рюм замолчал, читая. Послание было написано в витиеватом стиле, и он скользил глазами по строчкам, привычно пропуская пышные титулы. Разумеется, великий, и разумеется, не без достоинств… Однако уже на середине письма Рюм подскочил как ужаленный. Бонго от неожиданности поперхнулся. — Это они… — голос у Рюма дрогнул. — Что? О ком ты? — Они все-таки вырвались оттуда. — Да кто же, черт побери? Рюм перевел взгляд на приятеля. — А ты не понимаешь? Они — это они, наши преследователи… Идиот епископ меня не послушал и не уничтожил их сразу. Суд им, видите ли, захотелось устроить. Показательный, мать их так!.. В общем, они в Галенфайтсе, и я немедленно отправляюсь туда. — Прямо сейчас? Рюм кивнул. — А может, отправить туда Венетто с ребятами? — Он и так поедет со мной. Бонго заволновался. — Послушай, если ты думаешь, что это настолько серьезно, то лучше бы нам подготовиться основательнее. Я соберу свою бригаду и присоединюсь. — Ага, а кто останется здесь? Не забывай, только что мы обезглавили целый город. Уже завтра жители проснутся и начнут митинговать. Кто-то должен заткнуть им глотки. В общем, оставайся, а я тем временем займусь нашими гостями. — Но ты точно справишься? — Думаю, да. Они в цепях и в темницах. Так что пока оклемаются, я уже буду там.

— Любимой пыткой здесь было использование жгутов. Руку, ногу или голову продевали в ременную петлю, туда же вставляли палку и начинали закручивать, сдавливая плоть и выжимая из пленника признания. А еще бросали узников в специальные колодцы и наполняли их водой с таким расчетом, чтобы жертва могла касаться дна только кончиками пальцев… — Словом, тебя нужно понимать так, что наши колодки, в которых ни лечь ни сесть, — это еще цветочки. Живи, мол, и радуйся, капрал Штольц!.. — Разумеется, нет, но это и впрямь не самое страшное из придуманного в этот век. — Ты мне вот что скажи. Они же монахи, стало быть, священники. А что там у нас в заповедях прежде всего значилось? Не убий, так?.. И возлюби ближнего своего. Но на деле-то совсем обратное выходит! Что же они, уроды, куражатся-то над людьми! Ведь не по уставу, не по Библии!.. — Оттого и назвали эти времена «черным средневековьем». Зыбкая государственность, неокрепшая вера. Истинные мученики — в тени, у власти — растлители и корыстолюбцы. Крестовые походы в Африку, в Мексику, во все концы. Потому что война — главное и любимое занятие всех монархов. Ни экономики, ни торговли без войны не получалось. Хочешь торговать с Англией? Пожалуйста! Но для начала — повоюй, добейся выгодных условий, заведи флот, чтобы истребить пиратствующих корсаров, чтобы отбивать купцов от караванов-конкурентов. Ни лимонов, ни кукурузы, ни помидоров Европа практически не знает, а за мешок перца могут запросто выложить мешок золота. Кофе, чай, какао, бананы, киви и манго — все это в далекой Индии, до которой по суше добраться можно, лишь пройдя через Турцию. Но Османской империи выгодно держать монополию, и она сама торгует, не пропуская европейцев в заветные края. И чтобы победить Турцию или попытаться обойти ее стороной, опять же нужен крепкий флот, нужна боеспособная армия. Значит, опять война, и война кровопролитная, потому что армия у Османской империи огромна, а все Средиземноморье крепко держит в своих руках Хайр адДин Барбаросса. — Что-то я о нем слышал… — Естественно. План блицкрига в России носил имя знаменитого турецкого адмирала. Голос Дювуа звучал ровно. Дар лектора прорывался даже здесь, в застенках инквизиции. — Непобедимый флотоводец, Барбаросса был еще и искушенным политиком. Его пытались неоднократно подкупить — и Карл Пятый, и Франциск Первый, однако, делая вид, что соглашается, пират всякий раз оставлял их в дураках, нанося одно сокрушительное поражение за другим. В конце концов европейские государства объединились в Священную лигу, выставив против Барбароссы гигантский по тем временам флот. Более двухсот боевых галер, сотня транспортных судов, пятьдесят тысяч германских, итальянских и испанских солдат. Однако вдвое меньший флот Османской империи нанес Священной лиге поражение, и с тех пор Средиземноморье окончательно было перекрыто для караванов Европы. — Дювуа гулко прокашлялся. — А священники… Что ж, они обычные люди и всегда ими были. Кто-то из них искренне страдал и боролся за людей, как тот же Савонарола, а кто-то грабил и хапал, жирея на чужой крови, прикрываясь верой, как щитом. Народ терзали налогами и заставляли воевать. О него вытирали ноги, когда монарх был не в настроении, а о бесправии в эти времена даже не заговаривали. — Ты мне вот что скажи: чего же они тогда терпели весь этот балаган? Почему не восставали? Чего, кажется, проще — свернуть всем кровопийцам головы и разойтись по домам — спокойно себе крестьянствовать или там рыбу ловить. — Утопия, дорогой капрал! Ты рассуждаешь как двенадцатилетний мальчуган-максималист. И слова эти, наверное, произносились не один миллион раз. Собраться, исправить и разойтись… — Дювуа невесело рассмеялся. — И собирались, и бунтова ли, и храмы с землей сравнивали, а после все начиналось сызнова под любым правлением и под любым флагом… В сущности, вся наша история из подобных исправлений и состоит. Бесконечная череда переворотов, казней, смен идеологий и религий. Охоту на ведьм, если разобраться, и не инквизиторы первые придумали, хотя термин этот родился именно в эти времена. Но человечеству всегда требовался враг — первоисточник бед и напастей, а напастей у нас во все времена хватало. Ураганы, эпидемии, неурожаи… Вот и жгли, вот и отлавливали — и с превеликим, надо сказать, азартом! На казни стекались жители с самых отдаленных окраин. И ведь камнями швыряли в привязанных к столбам, руками тянулись, чтобы ударить, ущипнуть, шкрябнуть ногтями. Да что они! Ведь и у нас, если разобраться, то же самое творится. Ты вспомни, откуда мы прибыли! С экологией черт-те что, экономика в развале, а против преступников воюют целые армии с танками, пушками и напалмовыми огнеметами. Вот до чего дошло!.. Только на самом деле не дошло, а приняло иные, более ухищренные, формы. — У нас — другое дело, — протянул Штольц с неохотой. — Зажрался народ. Природу, само собой, подсадили малость. А в общем… — А в общем — все равно та же история. Патрули, комендантские часы, объявление чрезвычайных положений. Я уже не говорю о наркотическом угаре… — Ну, с наркомафией мы так или иначе покончим. И извращенцев рано или поздно изолируем… — Да нет же, нет! В том-то и дело, что ни с чем мы и никогда не покончим. Проблемы либо остаются вечными, либо сменяются родственными, а зачастую более серьезными и неразрешимыми. Уж поверь мне, извращенцы — не выдумка двадцатого пресыщенного века. Все эти розово-голубые меньшинства процветали в равной степени во все века, только что называлось это иначе. И воевали всегда с увлечением, и пили9 забывая меру, а если даже эта мера существовала, значит, существовало что-то и более страшное, что не давало разгуляться человеческим страстям. — Что же это еще такое? — Какая-нибудь иная страсть, иной порок — скажем, железобетонный режим, общенациональный террор. Сообщество палачей, надзирающих за сообществом узников. И пусть узников — большинство, можно не сомневаться, что среди палачей и надзирателей увлечение алкоголем, наркотиками и прочим принимало такой беспредельный размах, что с лихвой компенсировало воздержание большинства. Словом… не стоит изобретать велосипед. Все давным-давно придумано, а в особенности все злое. И золотых времен, увы, никогда не существовало. Эпоха Ренессанса — убедительнейшее тому подтверждение. Сочетание дыбы и Сикстинской мадонны, крестовых походов и Моны Лизы… Штольц промычал что-то, скрипнул колодками и переступил с ноги на ногу. — Слушай, а вдруг их сейчас это… пытают, а? Накручивают эти твои жгуты на голову или на руки… — Что? Какие жгуты? — Увлеченный собственными философскими экскурсами, Дювуа не сразу сообразил, о чем говорит капрал. — Ну да!.. Мы тут базарим о Барбароссе, а они там корчатся… Вот осел-то! И не подумал даже об этом… — Что ты собираешься предпринять? — Хватит! Будем выбираться отсюда. Самым свирепым образом… Дювуа с изумлением услышал, как с треском лопнуло дерево, а следом зазвенели разрываемые цепи. — Как же она мне надоела! Всю шею стерла, зараза!.. Где ты там? Тут, что ли? — Крепкие пальцы ищуще ткнулись в грудь историка. Зажмурься на всякий случай… Дювуа послушно зажмурился. А в следующую секунду с удивлением ощутил, что свободен. Абсолютно свободен.

• Предыдущая
• 47/68
• Следующая