Король медвежатников - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 32

• Предыдущая
• 32/109
• Следующая

Вот это да!

Картина была написана всего лишь несколько часов назад. Но человек, создавший ее, бесспорно, обладал необыкновенным талантом подражания, и даже самому Андреа Мантенье не было бы за нее стыдно.

Савелий оглядел мастерскую. В углах комнаты, аккуратно прислоненные к стене, стояли картины в рамках. Их было десятка два. Установив свечу на полку, Савелий взял ближайшую картину и стал внимательно ее рассматривать. На холсте была запечатлена пожилая женщина в высоком головном уборе. Внешне картина выглядела обыкновенно, но в кажущейся простоте чувствовалась твердая рука настоящего мастера. Да и краски казались на редкость сочными, созданными из природных минералов.

Здесь, в отличие от первой картины, в глаза бросалась совершенно другая манера письма. Кто же это? Савелий не поверил своим глазам – внизу тонкой кисточкой было выведено: Ханс Мемлинг.

Неужели это картина выдающегося фламандца?

Савелий отложил ее в сторону и принялся рассматривать другое полотно. На нем было изображено веселое гулянье. Действие разворачивалось в лесу на большой поляне. Это уже панорама, чувствовался масштаб мастера. Гулявшие, разбившись на пары, пили в высокой траве вино. На переднем плане молодой мужчина, обхватив избранницу за плечи, пытался ее поцеловать. Она же, сомлев от нахлынувших чувств, откинулась на его руку. Еще секунда, и они опрокинутся в густую траву. Но нет, не суждено, так и застыли навечно.

Поставив картины на место, Савелий направился к выходу. Уже прикрывая дверь, он услышал, как скрипнула верхняя ступень. Савелий застыл. Но вокруг царило полнейшее безмолвие, – значит, показалось. Заперев дверь отмычкой, он, уже не таясь, поднялся по лестнице. Что это? На двери был приколот обыкновенный лист белой бумаги. Савелий готов был поклясться, что, когда он спускался сюда, его не было. Следовательно, скрип ему не почудился и несколько минут назад здесь кто-то побывал. Выходит, что за ним наблюдают и знают о каждом его шаге.

Савелий Родионов снял с двери листок бумаги и, посветив свечой, прочитал: «Советую вам завтра сходить в галерею графа д'Артуа. Увидите много интересного».

В этот раз Савелий не покинул двор сразу. Несколько долгих минут он всматривался в темень: вокруг тихо и пусто. Но Родионов так и не сумел избавиться от ощущения, что рядом с ним в ночи бодрствует кто-то еще.

Но вот кто именно: враг или все-таки друг?

Отыскав пролом в заборе, Савелий выбрался на улицу. Тишина. Никто не хватал его за руки. Не наставлял в лицо ствол пистолета. Уже хорошо. Тем не менее состояние препротивное – он был не один и чувствовал чужое присутствие всей кожей.

Выйдя на улицу, Савелий поймал пролетку и отправился домой.

О графе д'Артуа говорили много и всякое. Личностью он был во многом таинственной и закрытой. Но всем было известно, что главной чертой его характера оставалась страсть к живописи. Граф д'Артуа свое немалое состояние тратил на картины, среди которых попадались настоящие шедевры. Он водил дружбу с известными художниками и антикварами, и в Париже были уверены, что все самое лучшее оседает в его коллекции.

Страсть коллекционера в нем была настолько велика, что он завел целый штат агентов по всей Европе, которые мгновенно сообщали ему обо всех стоящих полотнах, которые появлялись на рынке. Злые языки поговаривали, что ради понравившегося шедевра он мог пойти даже на кражу и будто бы его подвалы набиты музейными экспонатами, которые детективы разыскивают по всей Европе.

Кто знает, может, так оно и было в действительности.

В этот день граф выглядел настоящим именинником. Не далее как три дня назад ему удалось заполучить в свою коллекцию картины трех знаменитых мастеров фламандской школы, и теперь он решил показать их публике.

По этому случаю был организован фуршет, и дамы в сопровождении кавалеров степенно расхаживали по залу с бокалами в руках и, закатив глаза, рассматривали полотна.

Граф стоял около одной из картин в окружении нескольких человек и хорошо поставленным голосом вещал:

– Представляете, господа, я выкупил эту картину у одной состарившейся баронессы, все ее имущество заключалось именно в ней. Поначалу она не хотела продавать ее мне, но я обещал баронессе полный пансион до скончания дней и ежедневно бутылочку бордо к обеду, и старушка сдалась.

Граф мелко захохотал, и его рассыпчатый смех дружно подхватили джентльмены, стоявшие рядом.

Лицо графа Савелию показалось знакомым: тот же высокомерный поворот головы, плавные жесты, вымученная улыбка. Ну конечно же, он видел этого господина в Гранд-опера. Помнится, он не торопился идти в партер даже после третьего звонка и лишь когда фойе обезлюдело, бережно взял свою спутницу под руку и повел ее в зал. В это время Савелий разговаривал со странным господином, обещавшим устроить ему большие неприятности.

Взгляды их встретились всего лишь на мгновение, и Савелию показалось, что он рассмотрел в глазах д'Артуа интерес. Тонкие капризные губы графа слегка изогнулись, и получилось некое подобие учтивой светской улыбки.

– Вы посмотрите, господа, как она хороша! – воскликнул д'Артуа, показав на картину. – Возможно, некоторые из присутствующих могут обидеться на меня, но я хочу сказать, что сейчас так писать не умеют. Не та школа! Безвозвратно утеряны традиции. Да и прилежание у современных художников уже не такое, как в былые времена.

– А взгляните на эту картину, господа, – граф прошел немного вперед и остановился у небольшого полотна. – Признаюсь вам откровенно, эту картину я искал два десятка лет. Она упоминается в наших семейных преданиях. До недавнего времени я считал ее потерянной, но три года назад на нее совершенно случайно натолкнулся один из реставраторов. Представляете, он попытался отреставрировать портрет какого-то видного паши, а под ним оказалась картина «Страшный суд». Посмотрите, как она реалистична! Такое впечатление, что, прежде чем создать эту картину, автор лично спустился на экскурсию в ад. А вот эта «Мадонна», по преданиям, была написана художником еще до Четвертого крестового похода, в конце двенадцатого века. И будто бы рыцари несли ее впереди воинства, но, как говорится, это уже не проверишь. Наше семейное предание гласит, что всякий, кто владеет этой картиной, непременно погибает насильственной смертью. Будто бы она заговоренная. Надеюсь, мне это не грозит, – широко улыбнулся граф д'Артуа. – А если все-таки с ней связано какое-то проклятие, то его нужно обязательно снять. Господа, – неожиданно громко воскликнул граф, – вы не могли бы мне порекомендовать какую-нибудь колдунью?

По залу пробежали сдержанные короткие смешки. Юмор д'Артуа был оценен по достоинству. На третьей картине, выставленной в центре зала, был изображен распятый Христос. Ошибки быть не могло, именно эту картину Савелий видел прошлой ночью в подвале, приспособленном под мастерскую.

– А я-то думаю, чего же мне не хватает в последние несколько дней, и теперь понимаю – общения с вами, – услышал Савелий за спиной знакомый голос.

Обернувшись, он увидел комиссара Лазара с высоким фужером в руках. Костюм на нем был слегка помят, но держался комиссар молодцом, словно на его плечах сидел торжественный фрак.

Савелий попытался улыбнуться:

– Мне тоже недоставало общения с вами.

– Вот и поговорим. – Лазар взял Савелия под руку.

Получилось очень трогательно, словно они были старинными знакомыми.

– О чем, собственно?

– Ну, например, о том, что вы здесь делаете?

Комиссар вежливо раскланивался со многими гостями, создавалось впечатление, что половина публики находилась у комиссара под следствием.

– Я люблю искусство.

– Вот как? А я думал, что вас сюда привели дела. Мне показалось, что вы разыскиваете пропавшую картину?

Савелий попытался освободиться от его объятия.

– Опять ваши фантазии?

– Работа у меня такая, – выдохнул комиссар.

– А вы что здесь делаете? Пытаетесь задержать какого-нибудь преступника?

• Предыдущая
• 32/109
• Следующая