Король медвежатников - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 40

• Предыдущая
• 40/109
• Следующая

Обернувшись, граф прокричал, указывая концом меча отставшим рыцарям дорогу:

– Они там! Поторопитесь!

Вот откуда-то сверху, грохоча деревянными туфлями по мраморным ступеням, с отчаянностью обреченного на него выскочил бородатый мужчина в шароварах и длиннополом кафтане. В руках кривая полоска стали – сабля!

Граф сделал всего лишь одно движение рукой – широкое, во весь размах. И страж, потеряв интерес к гостям, выронил саблю из рук и нелепо принялся хватать руками вывалившиеся внутренности.

Джулио Мазарин устремился по галерее в глубину дворца. Крики доносились все отчетливее, среди них он различал и предсмертные хрипы. Путь ему преградила высокая тяжелая дверь. Изготовив меч к бою, он толкнул ее свободной рукой и увидел, что галерея привела его в сад.

Перед ним была закрытая часть дворца, где размещался гарем. Вход сюда для постороннего был закрыт под страхом смерти. В центре сада сверкал огромный фонтан, выложенный из мраморных плит. Вода, переполнив бассейн, с тихим журчанием стекала по ступеням, образуя сложную систему каскадов. Вокруг фонтана были устроены лежаки, на которых отдыхали наложницы. В глубине сада виднелось несколько тенистых, увитых виноградом беседок, в которых паша предпочитал уединяться с наложницами и женами. Весь сад утопал в розах. Они обвивали постройки, пышно стелились по земле, оплетали ажурные изгороди.

Это место можно было бы назвать раем или оазисом любви, если бы не царящий здесь кровавый переполох.

Молодой чернобородый паша возлежал в середине сада на огромном ложе поверх бесконечного числа ковров, а по дорожкам, усыпанным желтым морским песком, с отчаянными воплями бегали наложницы, скрываясь от преследовавших их евнухов и слуг. Вот один из них, огромный, словно скала, с расплывшимся женоподобным телом, ухватил за руку пробегавшую мимо девушку. Подмял ее, отчаянно сопротивляющуюся, под себя и, взмахнув коротким ятаганом, оборвал отчаянный вопль.

Другой, в черном кафтане, вышитом золотыми нитями, догнал совсем юную наложницу и, набросив ей на шею шелковый шнур, стиснув зубы, принялся затягивать. Девушка даже не пыталась сопротивляться. Несколько секунд она, вытаращив глаза, смотрела на своего убийцу, а потом неожиданно обмякла, уронив красивую головку.

От этого зрелища граф на минуту оторопел. Джаханна – священная война, которой мусульмане пугали крестоносцев, должна выглядеть именно так. А может, он уже успел пересечь черту, отделявшую живых от мертвых, и оказался по ту сторону бытия? А на перинах, приняв облик мусульманского паши, лежит сам Люцифер?

В тихом ужасе застыли и вбежавшие следом за графом рыцари.

Джулио Мазарин пришел в себя раньше остальных. Если это ад, тогда где же Левиафан, морское чудовище, чья пасть служит воротами в преисподнюю!

Паша поднял голову и равнодушно посмотрел. Губы его беззвучно шевельнулись: не то поздоровался, не то послал на головы незваных гостей проклятие.

Значит, они пока еще на земле.

Крестоносцы, позванивая железом, разбежались по тропинкам сада, отрезая слуг от наложниц. Женщины, позабыв про грех, бегали по саду обнаженными, пытаясь отыскать укрытие. Но спрятаться было невозможно – евнухи находили их всюду и закалывали огромными кинжалами.

– Что они делают! – в ужасе воскликнул граф, ни к кому не обращаясь.

Откинув забрало, верный оруженосец произнес:

– Так у них заведено – чтобы женщины не достались нам, паша повелел их всех умертвить.

– А вот это мы сейчас посмотрим! – воскликнул граф.

– Руби стражу!

Джулио Мазарин устремился прямо на обрюзгшего евнуха, пытавшегося ударить кинжалом наложницу с золотистыми волосами.

Евнух, закрыв лицо ладонями, что-то произнес. И поди тут разберись, что это было: не то он проклинал варвара на своем тарабарском языке, не то читал последнюю молитву.

Граф сумел вложить в свой удар всю силу. Тяжелый меч точно посередине раскроил череп, и евнух, нелепо крякнув, развалился на две половины. Графа удивляло, что стража даже не пыталась защищаться: судя по всему, они уже тоже сделали свой последний выбор. Смерть они принимали безропотно, напоминая овец, пригнанных на убой.

Паша равнодушно взирал на расправу. Он нахмурился, лишь когда одна из наложниц, кареокая Зульфия, воткнула себе под сердце кинжал, не желая умирать от руки раба.

Женщин было несколько десятков. Они бестолково, с отчаянными криками, бегали из одного конца сада в другой, ища не то спасения, не то смерти. Но большая их часть уже застыла на земле, заливая кровью тропинки сада.

Граф вдруг осознал, что слуги и евнухи ищут смерти намеренно, и закричал через опущенное забрало:

– Слуг и евнухов не убивать. А только глушить! Суд проведем! Христианский!

И, размахнувшись, ударил пробегавшего евнуха плашмя мечом.

Ноги толстяка подломились, и он, закатив глаза, неуклюже плюхнулся прямо на огромный живот, далеко в сторону отбросив кинжал.

– Пашу брать живым! – прокричал граф, рукоятью клинка оглушив зажатого в угол сада слугу. – Мы его в Рим привезем! Папе покажем.

Одновременно с четырех сторон несколько рыцарей двинулись к ложу, на котором возлежал безучастный паша, подложив руку под голову. Взгляд безмятежный, в глазах абсолютное спокойствие. Так смотреть может только высшее существо, наблюдая за суетой низших. А когда крестоносцы уже торжествовали победу и готовы были стянуть пашу на землю, он буквально из ниоткуда вытащил кинжал и одним махом всадил его себе под ребра.

Разграбление крепости шло ровно три дня, так было заведено. Расположившийся на караванных дорогах город оказался необыкновенно богатым. Золотом были украшены даже лачуги ремесленников, а женские наряды, увешанные драгоценными камнями, золотыми подвесками и монетами, представляли собой настоящие сокровища.

Драгоценные камни собирали в большие кувшины, их набралось такое количество, что кувшины просто складывали, как прочий хлам. Среди трофеев была дворцовая утварь, посуда, кинжалы, сабли, ятаганы. Добытое золото Джулио Мазарин погрузил на шесть подвод. Добра было так много, что он уже не знал ему счета. А когда золото было уже поделено, рассортировано и уложено в сундуки, рыцари пустили в город остальное воинство, которому также удалось немало поживиться. В дело пошла даже глиняная посуда, которую бережно уложили на подводы, чтобы потом необычной формой горшков и кувшинов подивить домовитых хозяек в далекой Европе.

Джулио Мазарин отписал письмо папе о взятии города, приписав в постскриптуме, что взятие Константинополя не за горами. А в знак своей верности приложил к письму огромный алмаз в золотой оправе, снятый с чалмы покойного паши.

В том, что паша умел подбирать себе наложниц, граф Джулио Мазарин сумел убедиться уже на следующий день. Восемь из оставшихся в живых сорока женщин Джулио Мазарин взял себе по праву победителя. Красавицы, признав в нем господина, ублажали рыцаря всеми существующими ласками. И рыцарь с восторгом думал о том, что даже любвеобильная маркиза Корнель не додумалась до подобных утех.

Плотские удовольствия граф чередовал с казнями плененных сельджуков, проводя их перед картиной «Страшный суд».

Со дня падения крепости миновал всего лишь месяц, но Джулио так крепко вошел в роль паши, словно всю жизнь имел гарем из сотен красавиц. Тем более что женщины готовы были удовлетворить его похоть в любое время и в любом месте, совершенно не считая его желание чем-то непотребным. В окружении страстных мусульманок граф позабыл не только про свои прежние привязанности, но даже про Крестовый поход, и рыцари, глядя на полководца, также обзаводились гаремами, правда, более скромными, стараясь сполна утолить свою плоть, истосковавшуюся по женской ласке в долгих переходах.

Граф Джулио Мазарин уже начинал всерьез думать, а не остаться ли ему в этом городишке, скажем, на год. А однажды, в пьяном застолье, рыцарь имел неосторожность усомниться в неправедности мусульманской веры. Так ли уж она плоха на самом деле, если допускает многоженство!

• Предыдущая
• 40/109
• Следующая