Добыча стрелка Шарпа - Корнуэлл Бернард - Страница 20

• Предыдущая
• 20/66
• Следующая

Город, к которому приближался Шарп, назывался – хотя он этого и не знал – Кеге. Сначала пришел запах – знакомая кисловатая вонь пивоварен и острый душок копченой рыбы, отозвавшийся голодными спазмами желудка. Шарп подумал, что было бы неплохо войти в город и выпросить или украсть немного еды, но потом, подойдя к южной окраине, заметил у ворот двух человек в темной форме. Караульные прятались от дождя, но, когда к воротам подкатила карета, остановили ее, и один даже вскочил на подножку и заглянул в окошко. Вероятно, не заметив ничего подозрительного, стражник соскочил и махнул рукой – проезжайте. Итак, они кого-то искали, и Шарп даже догадывался кого. Благодаря Лависсеру на него объявили охоту. Он напомнил себе, что терпел голод и раньше, и продолжил путь. К ночи дождь усилился, но Шарп не стал останавливаться – непогода служила прикрытием. Он шел и шел, оставляя справа от себя запахи города и его приглушенные, разбросанные огни. Дороги, поля, сточные канавы, ручьи, снова поля… Сапоги потяжелели от грязи, одежда промокла, рюкзак натирал поясницу, лямки резали плечи. Он шел, пока хватало сил переставлять ноги, а когда понял, что не может больше сделать и шагу, уснул в лесу, где и проснулся уже с рассветом от ударившего по листьям ливня. Желудок ныл, колотила дрожь. Шарп вспомнил их с Грейс спальню, камин и широкие окна, выходившие на балкон. Каким же он был беспечным и глупым, думая, что идиллия продлится вечно. Продал индийские камушки и пустил деньги на то, чтобы построить рай, а в это время стряпчие спорили из-за завещания умершего супруга. А потом Грейс умерла, и те же самые стряпчие набросились как коршуны на купленную Шарпом собственность. Он записал дом на имя Грейс, объясняя это тем, что ей нужно чувствовать себя в безопасности и жить в собственном доме, пока он воюет за границей, но благородный жест обернулся потерей всего. Что еще хуже, он потерял ее, Грейс. Ох, Грейс, Грейс… Жалость к самому себе накатила волной, и Шарп подставил лицо под дождь, как будто дождь мог смыть слезы.

Чертов дурак. Не раскисай. Найди себе применение. Докажи, что и ты на что-то годишься. Возьми себя в руки. Грейс умерла, и слезами горю не поможешь. Вставай и иди. Не жалей себя. Нытье и жалобы не помогут. Сделай хоть что-то полезное.

Он поднялся, забросил за спину ранец и вышел на опушку.

И тут судьба наконец повернулась к нему лицом. В сотне ярдов от леса расположилась усадьба: приземистый, вытянутый в длину белый домик, два амбара, ветряная мельница и маслобойня. От усадьбы так и веяло зажиточностью, довольством, деловитостью и порядком. Двое мужчин гнали коров к маслобойне, во дворе которой собралось около дюжины работников. На плече у каждого висел мешочек – с обедом, как предположил Шарп. С хлебом и сыром. Он стоял у края леса и наблюдал. Дождь почти прекратился. Большинство мужчин двинулись вслед за повозкой, груженной вилами и лопатами, но трое вошли в сарай. Шарп ждал, стараясь не обращать внимания на боли в животе. Двери второго сарая оставались открытыми. Проникнуть туда, высмотреть остальных и, может быть, пробраться в кухню и украсть съестного? О гинеях в ранце он даже не вспоминал. Продукты можно было бы и купить, но чутье подсказывало – не высовывайся. Живи, как жил до встречи с Грейс.

Стадо погнали на луг, и на некоторое время жизнь на ферме замерла. Потом двое мальчишек со школьными мешочками вышли из дому и зашагали по дороге. Когда они скрылись из виду, Шарп выбрался из укрытия, перебежал через мокрое поле, перескочил канаву и рывком преодолел последние ярды до большого амбара. Он был готов услышать крики или собачий лай, однако его никто не заметил. Он проскользнул в дверь и едва не наткнулся на огромный воз сена. Холщовый мешок вроде тех, с которыми ушли работники, лежал на сиденье повозки, и Шарп, прихватив его, вскарабкался по удерживавшей сено деревянной решетке. Вырыв себе норку, он стащил ранец и развязал мешочек, в котором нашел хлеб, сыр, большой кусок ветчины, колбасу и бутыль с пивом.

Шарп съел половину хлеба и весь сыр. Он мог бы просидеть в сене несколько часов, но нужно было как можно скорее попасть в Копенгаген и найти Сковгаарда. Стрелок уже собирался выбраться из убежища, когда услышал внизу странные, клацающие звуки. Кто-то как будто стучал деревом по камню. Звуки поначалу озадачили Шарпа, но потом он понял, что это просто шаги. Человек в деревянных башмаках шел по выстилавшим пол каменным плитам. Шаги остановились. Восклицание… недовольный голос – наверно из-за украденного обеда… смех… тяжелый топот копыт… лязг цепи… Казалось, этому не будет конца, и все же Шарп предпочел остаться на месте.

Наконец возчик щелкнул кнутом, подвода покачнулась и покатилась. Два голоса, мужской и женский, прокричали, по-видимому, пожелания доброго пути. Копыта зацокали глуше, под колесами захрустело, заскрипели оси – воз выполз из полусумрака амбара во двор.

Дождь прекратился, кое-где вверху уже мелькали голубые просветы. Повозка катилась, покачиваясь, по проселку в нужном направлении, и Шарп ничего не имел против того, чтобы продолжить путь таким вот образом. Но куда повернет возчик, достигнув большой дороги? Только бы на север. Он зарылся поглубже, услышав голоса, потом, осмелев, выглянул и увидел расчищающих канаву людей. За канавой протянулось пшеничное поле.

Лошади повернули на север. Они миновали довольно-таки глубокую речушку, потом медленно поднялись вверх по склону и, похоже, выбрались на ровную, хорошо укатанную, достаточно широкую и пустынную дорогу. Лошади пошли ровнее и легче, воз перестал раскачиваться, и Шарп уловил запах табачного дыма. Должно быть, возчик закурил трубку. И куда же они держат путь? Скорее всего, в Копенгаген, который, как и Лондон, нуждался в ежедневном подвозе сена. Впрочем, даже если их цель какой-то другой город, большого значения это не имело – главное, что они двигались в нужном направлении. Успокоив себя таким рассуждением, Шарп зарылся поглубже, устроился поудобнее и уснул.

Проснулся он ближе к полудню. Подвода катилась, насколько удалось определить, в том же направлении, на север, мимо крохотных деревушек с раскрашенными домиками и незамысловатых церквей с красными черепичными крышами. Движение на дороге стало оживленнее, звучали приветственные возгласы, позади, примерно в полумиле, виднелась другая подвода с сеном. Дорога вела прямо к расплывающемуся на горизонте дымовому пятну, указывавшему, как нетрудно было догадаться, на близость большого города. Скорее всего, Копенгагена.

Стрелок напомнил себе, что Лависсер, вероятно, добрался туда на день раньше.

Лависсер. Шарп еще не знал, как отомстит гвардейцу, но знал, что отомстит обязательно. В нем снова клокотала злость. Злость на человека, обманувшего его притворным дружелюбием. Шарп поверил ему. Поверил настолько, что раскрыл свои чувства. И что же? Пока он жаловался на несправедливость судьбы и вздыхал по Грейс, Лависсер, оказывается, раздумывал над тем, как убить его. А раз так, то быть ему наказанным. Шарп поклялся, что достанет мерзавца из-под земли и отомстит. Он еще не знал как, но уже знал где. В Копенгагене.

Города достигли к вечеру. Подвода проехала мимо больших, красиво отделанных домов, каждый из которых был окружен широким садом, и свернула в конце канала, защищавшего городские стены. Переброшенный через ров мостик вел к городским воротам, массивным двустворчатым дверям, обитым железными полосами и установленным в просторном туннеле, проходившем под многоуровневыми укреплениями. Возчик остановился в длинной очереди из других подвод и более элегантных повозок и экипажей. Голоса звучали совсем близко, и Шарп подумал, что солдаты, должно быть, обыскивают весь направляющийся в город транспорт. Впрочем, они всего лишь ограничились несколькими вопросами. Забираться на воз и прощупывать сено никто не стал, и после краткого обмена дружелюбно прозвучавшими репликами возчик цокнул языком, лошадки потянули, и подвода покатилась по туннелю. Еще немного – и они вынырнули из-под мрачных сводов в центре города.

• Предыдущая
• 20/66
• Следующая