Последнее дело Холмса - Перес-Реверте Артуро - Страница 4

– Да ну что вы… Прошу вас… Присядьте.

– Франсиско Фокса, – представился он. – Или просто Пако. Все зовут меня так.

Тут я смог убедиться, что руку он пожимает крепко и, можно сказать, без задних мыслей. Мой новый знакомец был смуглым, но не от природы, а от загара, и благодаря черным, слегка волнистым волосам вполне годился на амплуа героя-любовника. И вид у него был человека, превосходно умеющего отличать самбу от мамбы. Он очень походил на Клиффа Робертсона, восходящую звезду Голливуда.

Он расположился в плетеном кресле, а подошедшей Эвангелии заказал коньяк.

– Не желаете?

– Не сейчас, – отказался я. – Спасибо.

Вытащил свою жестянку с сигарами, предложил ему, а он взял лежавшие на столе спички, поднес мне огня, и мы стали курить и болтать о пустяках, он – прихлебывая коньяк, я – просто так. И довольно долго. Засмеявшись – смех у него оказался благозвучным, – он сказал, как ему приятно слушать мой голос «с безупречным, настоящим британским выговором», голос, столько раз доносившийся до него с экрана и произносивший нечто вроде: «Дичь поднята, Ватсон!»[10] или «Вам известно, что потеря всего лишь трех литров крови означает смерть?».

Я польщенно поклонился. Утешительно, когда помнят такое.

– Вы уж простите, что я так смотрю на вас, – извинился он, – но сидеть напротив вас – это настоящее чудо. Само собой, фильмы о Шерлоке Холмсе были моими любимыми… Сколько всего было снято?

– Пятнадцать.

– Господи, да я, кажется, видел все. Неудивительно, что, воображая себе великого сыщика, мы видим ваше лицо.

Теперь уже я рассмеялся.

– Как видите… – тут я провел пальцами по лицу, – ваш сыщик состарился. После «Собаки Баскервилей» я его уже не играл, а было это лет десять назад. Теперь я редко выхожу на съемочную площадку или на театральные подмостки. Экранизации детективов больше не привлекают публику. Ей теперь подавай автомобильные погони, перестрелки, потрясения, зрелищность… Теперь ценится умение не элегантно закуривать сигару, а ловко выхватывать револьвер. А я по этой части слабоват.

Фокса участливо покивал:

– Я видел не так давно, в одном сериале.

– Маленькая роль мерзавца… – благодарно улыбнулся я. – Что называется, «проходная» работа.

– Не важно, чтó вы делаете сейчас или чего не делаете, – вы навсегда останетесь Шерлоком Холмсом, – сказал он.

И, прихлебывая коньяк, развил свою мысль. Несколько новых морщинок вокруг век и на лбу, сообщил он снисходительно, складки в углах рта, которые проступают отчетливей, когда вы утомлены или на чем-то сосредоточены. Это самые заметные изменения; пустяки, в сущности. В волосах, по его словам, заметна стала седина, но они по-прежнему зачесаны назад и разделены высоким пробором, я чисто выбрит, а поношенный твидовый пиджак – от «Андерсон & Шеппард», разумеется, – и серая сорочка, повязанная галстуком в горошек, определяют мой стиль «элегантной затрапезы». Мои глаза – темные, живые, чуть навыкате – по-прежнему взирают на мир проницательно и с интересом. Ну, ему так кажется.

– Утверждаю, что именно так смотрел Холмс. – Он поглядел по сторонам. – Так и ждешь, что сейчас вдруг появится доктор Ватсон… Как звали актера, который его играл? А-а, вспомнил! Брюс Элфинстоун.

Я печально кивнул. Дорогой мой Брюс, пятнадцать раз воплотивший на экране образ доктора Ватсона, умер от рака четыре года назад. Фокса, не знавший об этом, выразил мне соболезнование, а потом поднял свой бокал в память о нем:

– Чудесный актер.

– И человек замечательный, – добавил я. – Сомневаюсь, что без него эти фильмы имели бы такой успех.

Мой собеседник смотрел на меня так пристально, что мне стало неуютно.

– Ради бога, – вдруг произнес он. – Сделайте это для меня.

Я удивился:

– Что именно?

– Не знаю. Когда все это минует, вы уедете отсюда и больше никогда меня не увидите.

– О чем вы?

– Поглядите на меня. Примените ко мне ваш дедуктивный метод. Что скажете?

Я наконец понял, что он имеет в виду. И засмеялся:

– Но я ведь всего лишь актер, дорогой друг.

– Прошу вас. Вы не представляете, как это для меня важно.

Все еще не отойдя от удивления, я долго смотрел на него. Потом изобразил улыбку. Почему бы и нет? Это забавно, а мне все равно нечего делать.

– Вы занимаетесь спортом, – сказал я. – Вероятно, теннисом.

– Верно.

– Вы левша.

Он быстро оглядел свои руки:

– Ого… Неужели так заметно? В детстве меня переучили… Я даже часы ношу на левой руке. Как же это вы поняли?

– В кинематографе мы это называем jump cut[11].

Я взял со стола спичечный коробок и бросил ему. Он поймал его в воздухе. Потом, явно сбитый с толку, уставился на меня.

– Все инстинктивные движения, – пояснил я, – вы делаете левой рукой.

– Черт возьми! – расхохотался он.

Я решил отважиться кое на что еще. Этот испанец был забавен, а игра начинала мне нравиться.

– Кроме того, – добавил я, – как раз когда вы брились утром, полчаса не было электричества.

На этот раз он уставился на меня с открытым ртом. И не сразу ответил:

– Ну, это уж и вовсе немыслимо… Как вы догадались?

Я дотронулся до левой щеки, выбритой чище, чем правая:

– Со мной случилось то же самое. И полагаю, что в окно вашей ванной комнаты свет падает справа.

– Да! – вскричал он в изумлении.

– А у меня – слева.

– Это поразительно! – повторил он.

– Вовсе нет. Это элементарно…

– …дорогой Ватсон? – подхватил он.

– Да.

И мы оба расхохотались. Сидели мы уже довольно долго. Закурили еще по сигаре, а он спросил еще порцию коньяку. Я старался как мог отвести глаза от его бокала, а мысли – от изысканно-французского аромата, которым от него веяло.

– Неужели вы и впрямь так глубоко вжились в своего персонажа? – спросил он.

– Я сживался с ним пятнадцать лет. Десятки раз перечитывал все романы и рассказы. Хороший способ постичь характер героя. Почти все, что вы услышали сейчас, не является плодом моих собственных умозаключений.

– Как-то грустно это прозвучало. Вы недовольны?

– О-о, нет, что вы! Доволен. Я получил большое удовольствие, но с другой стороны – закоснел в этом персонаже. И боюсь, меня знают и помнят только по этой роли.

– Нет, отчего же? Я вот помню и всяких очаровательных негодяев в вашем исполнении. К примеру, в «Приключении на Суматре» или этот наемный убийца в «Мести Пардельянесов»… Уж не говорю про зловещего сборщика налогов из «Королевы Кастилии»… – Он устремил на меня взгляд, полный почти религиозного благоговения. – Скажите, а Грета Гарбо – она какая?

– Красивая. Застенчивая. Чувствительней сейсмографа.

– А правда ли, что она, как истая шведка, любит крепкие напитки?

– Она пьет водку так, словно это пиво.

Я отвечал немного рассеянно, потому что внимание мое отвлекла та самая англичанка, которую я давеча приметил в ресторане. Она появилась на террасе в сопровождении Жерара, они о чем-то расспрашивали Эвангелию. Дама заметно нервничала.

– Очень приятно, что вы помните мои фильмы, – сказал я.

– Шерлока Холмса играли и продолжают играть многие, но с вами не сравнится никто.

– Только не думайте, что это очень уж радует того, кто играл и роли классического репертуара, – ответил я не без горечи. – Тридцать две роли в семнадцати драмах Шекспира, два десятка фильмов, где я воплощал другие образы… Все это кануло в Лету. Всех поглотил великий сыщик.

Я развел руками, безропотно приемля свой удел, и снова взглянул на англичанку. Она села у самой двери, словно в ожидании чего-то. Жерар как будто старался успокоить ее. Я увидел, как Эвангелия пересекла террасу и спустилась по лесенке в сад, примыкавший к отельному пляжу.

– А что вы тут делаете? – спросил я, вновь уделив внимание своему собеседнику.

Он ответил без экивоков и без утайки. Оказался почти случайно, по завершении романа с несчастливым концом. Его возлюбленная, замужняя дама, впав в ярость из-за того, что он не одобрил ее намерения развестись, решила с ним порвать. И вот два дня назад, после бурной ночи, полной упреков и споров, он собрал чемоданы и попросил погрузить их на паром. Ему повезло: он попал на последний, как оказалось, рейс на Утакос, перед тем как из-за шторма всякое сообщение было прервано. Ждать следующего у него уже не было времени.