"Полари". Компиляция. Книги 1-12+ путеводитель (СИ) - Суржиков Роман Евгеньевич - Страница 30

– Туда. Сперва до Сельмора, а дальше на восток, к морю. Вы видели море, сударыня? – Она покачала головой. – Ничего нет прекраснее моря! Это могучая неудержимая стихия, самый сильный человек рядом с морем – все равно, что муравей на спине льва! Станешь на прибрежной скале – и чувствуешь, как сила проходит сквозь тебя.

Наибольшая водная преграда, когда-либо виденная Джоакином, был весенний Ханай, через который они переправились нынче днем. Но молодой воин слышал о море вполне достаточно, чтобы хорошо представить себе его.

– Вы идете в Южный Путь, сир… – повторила девушка.

– Ну, да. А вы что, знаете там кого-нибудь?

– Мои двоюродные братья живут там. На севере, в Эльфорте на Мудрой реке… – она замялась, словно собираясь с духом.

– Знаю такое место, – покивал Джоакин. – Это почти у границы с Ориджином. Начинаются холмы, а дальше – горы…

Мысль об Ориджине навеяла ему мечтательность. Пройти посвящение в долине Первой Зимы, получить рыцарское званье от самого герцога Ориджина – высочайшая честь, какой может удостоиться молодой воин. Вот с чего стоит начинать военную карьеру!.. Вдруг Джоакин спохватился.

– Постойте, сударыня, вы, верно, хотите отправиться на север вместе с нами?

– Я надеялась… Возможно, вас не затруднит, сир, позволить мне разделить дорогу с вами. Я не стану обузой, поверьте. Умею шить и стряпать. Не знаю, кто занимается этим в вашем обозе, но он найдет во мне хорошую помощницу. Еще, я знаю много песен – дюжины три, не меньше. Какие песни вы любите, сир?

– Я не рыцарь, – признался, наконец, Джоакин.

– Но вы – добрый воин и благородный человек. Встретить вас – большая удача для меня.

Она умолкла в ожидании. Джоакин приложился к кубку, затем молвил:

– Конечно, вы можете поехать с нами. Завтра я скажу об этом Хармону-торговцу.

– Вы очень добры, сударь! – на радостях выпила и Полли, ее бледные щеки порозовели. – Так какие песни вы предпочитаете?

Он сказал, что любит песни о героях и былых войнах. Полли назвала с полдюжины песен – о Лесных Кораблях, о рыцарях Медведя и рыцарях Черной Стрелы, о Лошадиной войне, даже напела несколько строк. Джоакин поднял кубок за здравие рыцарей и певцов, Полли сделала пару глотков, облизнула губы. Губки ее были сложены, как это говорят дамочки, бантиком. Премило сложены. Джоакин придвинулся поближе к девушке и обнял ее за плечи. Она напряглась, но не отстранилась. Джоакин окинул победным взглядом людей за соседними столами.

– Расскажите про себя, сударь, – попросила Полли. – Где вы побывали? Что видали?

Он рассказал про бескрайние Пастушьи луга, которые пересек осенью; про замок барона Бройфилда и его отличную псарню; про Алеридан – великолепную столицу Альмеры, которую Джоакин видел лишь издали, но и то было зрелище. Тут он припомнил, что слыхал от кого-то, будто девицы любят, когда их смешат. Джоакин выпил еще и рассказал про потешный бой в Смолдене. И правда, Полли слушала с удовольствием, хихикала, краснела, а под конец истории и вовсе рассмеялась.

– …тогда я хватил кузнеца деревяшкой прямо по носу, и патока ему по всей бороде разбрызгалась, – окончил свой рассказ Джоакин. – Он завизжал, бросил оружие и двумя руками себе в нос вцепился. Тут я подобрал с земли булаву-окорок, и дал этому мужлану как следует по шее, а потом и по заднице.

При слове «окорок» Джоакин перекинул ладонь с плеча Полли на ее бедро. Плоть под платьем была упругой и теплой, его бросило в жар. Девушка, однако, отодвинула его руку.

– Этого не стоит, сударь…

Как назло, сие неприятное событие было замечено одним из давешних мастеровых. Он вполголоса пересказал приятелям, и все весьма обидно загыгыкали. Джоакин сунулся в кубок – он был уже пуст.

– Сударыня, не желаете ли еще чего-нибудь?

Римма ответила, что не желает, и Джоакин заказал ей вина.

– Мне, сударь, не стоит пить более. И, пожалуй, я отправлюсь спать. Время позднее.

– Я провожу вас, – заявил Джоакин.

Полли внимательно поглядела на него. Как это скверно – когда девица глядит на тебя таким вот образом.

– Сударь, боюсь, вы неверно поняли мои намерения. Простите, если я, того не желая, ввела вас в заблуждение.

Джоакин ощутил нечто такое, будто всунул в рот половину лимона и сейчас силится его прожевать. Но выпитое вино, поздний час и душная жара таверны придали ему наглости, и он снова положил ладонь на ногу девушке.

– Зачем эти пустые слова про намерения? Зачем ты противишься тому, что рано или поздно случится?

– Сударь, вы пьяны, и мне следует уйти.

Она дернулась, чтобы встать. Тогда в отчаянном порыве Джоакин пошел на приступ. Он обхватил Полли обеими руками (одна легла на спину, а другая – хорошо так пониже спины) и прижался губами к ее рту. Несколько мгновений понадобилось девушке, чтобы отлепиться от него, а затем она вкатила ему оплеуху. Звонкую, хлесткую – половина таверны обернулась к ним. Мастеровые за длинным столом расхохотались всей толпой, и притом так заразительно, что Полли не выдержала и тоже улыбнулась. Этого Джоакин не стерпел.

– Ну, сударыня, если вам так нравится общество мужланов, с ними и оставайтесь!

Он вышел – едва не выбежал – из таверны, весь красный от стыда и досады.

В фургоне Джоакин пнул в бок Снайпа, что разлегся на все свободное пространство, бросил шкуру на пол, улегся, думая о том, как паскудно и несправедливо – засыпать вот так, несолоно хлебавши, на твердых досках, обиженным и отвергнутым. Смакуя свое унижение, он быстро уснул.

Поутру его разбудил ответный тычок в ребра от Снайпа. Надо же: и спал крепко, а припомнил. Джоакин сел, протирая глаза, выбрался из фургона и обнаружил вокруг странное шевеление. От гула в голове, он не сразу сообразил, что происходит. Человек семь чужих оживленно терлись около телег торговца, укладывали свои мешочки и котомки. Среди них был благообразный старичок, пара детишек, несколько девиц… Тут Джоакина перекосило – точно в рот ему впихнули оставшуюся половину вчерашнего лимона: в задний фургон вместе с Вихрем и Луизой усаживалась белокурая Полли из Ниара.

Неженка. Когда, от кого Эрвин впервые услышал это словечко?

Уж конечно, не в глаза. В глаза-то он был милордом. Но когда днями ползешь по горной тропе вместе с тремя дюжинами мужчин, а вечерами ютишься с ними же на тесной стоянке вокруг костра, и стоит вокруг прозрачная, хрустальная тишина, – то многое услышишь из того, что тебе и не предназначено.

Наверное, началось это в первый вечер простуды. Эрвин жался к огню, специально для него разведенному, кутался в оба плаща и овчинную шкуру поверх, стучал зубами от озноба и раз за разом подзывал Томми, чтобы тот вскипятил чашу вина. Получив очередную дозу горячего напитка с имбирем и перцем, Эрвин отправлял грея взмахом руки, и тот возвращался к солдатскому костру. Томми усаживался на свое место среди воинов раз, пожалуй, в пятый, когда до Эрвина донеслось:

– Наш неженка совсем расклеился…

Тут бы подозвать болтуна, поставить навытяжку подальше от костра и переспросить: что-что ты сказал? Да так и оставить стоять на всю ночь, чтобы поразмыслил. Но очень уж скверно было тогда Эрвину, и оттого на все плевать, к тому же, не смог понять по голосу, кому принадлежали слова. Короче, он спустил воину наглость. А потом было поздно – прозвище прижилось. Солдатня любит прозвища…

– Неженке огонь нужен, – слышалось ему на дневном привале, когда пара греев раскладывали очаг. Спутники Эрвина днем вполне обходились холодной водой из реки, лепешками и солониной, а костер жгли только вечерами. Но Эрвину не удавалось впихнуть в себя лепешки с ледяной водой – от холодного у него начинался мучительный кашель.

– Буди неженку, – бросал один из кайров на рассвете, обращаясь к Томми. Эрвин отлично слышал это, поскольку уже не спал. Он вообще довольно мало спал, большей частью коротал ночи за одним из трех увлекательных занятий: кашлял, чихал и дрожал.