Сказки волшебницы Найры. Дракончик Волли и большая звезда - Самошкина Наталья - Страница 2

– Ты прав, дорогой! – кивнула Аглая. – Как зовут твоё новое «приобретение»?

– Он мне признался, что прежний господин звал его дуралеем или лоботрясом. По-моему, никто в мире не заслуживает, чтобы его изо дня в день лишали возможности стать лучше, – вздохнул Авран.

– Не зря говорят: «Если тебя постоянно называют ослом, ты когда-нибудь закричишь: „Иа-а-а!“», – сказала Аглая. – Посмотри на мальчишку и услышь его настоящее имя.

Золотой Дракон закрыл глаза и улыбнулся:

– У него чудесное имя. Ланселот! В древности я знавал одного рыцаря с таким же именем. Может быть, найдёныш – его потомок? Надо будет заглянуть в библиотеку и порыться в рукописях.

– Ройся, дорогой, ройся, – согласилась Аглая. – А я научу его читать и писать. Негоже мальчику быть неграмотным. Особенно, если умеешь сочинять интереснейшие истории.

Она достала из шкафа стопку толстых тетрадей и отправилась в детскую. Волли сидел на пухлой подушке и, раскрыв рот, слушал своего друга. Ланс, размахивая руками, оживлённо рассказывал историю о Драконе и его сердце.

Он выглянул из пещеры. Всё как всегда. Горы, заросшие лесом. Солнце, выползающее из-за горизонта. Тучи. Тучи сегодня совсем не солидные. Мелкие и скучные! Он подбросил в лапе горстку монет. Не радуют!

«Уж не заболел ли я? – подумал Тарфин. – Где это видано, чтобы Дракон не радовался золоту?»

– А меня не радует, – с горечью сказал он вслух. – Копил-копил триста лет, берёг как зеницу ока. Специально забрался в такие дебри, где нет ни одной живой души. Даже дикие козы по скалам не скачут. Вот оно, золото! Лежит куча кучей. Ни тепла от него, ни внимания!

Тарфин улёгся на уступе и стал смотреть на далёкое солнце.

– Хорошо ему! Гуляет над землёй, всех видит, все ему радуются. Кричат: «Здравствуй, солнце!». А мне даже «доброе утро» никто не пожелает.

Внезапно он услышал слабый голос:

– А кому ты желаешь доброе утро? Чувствуешь ли, когда кому-то плохо?

Тарфин свесил голову с уступа, но никого не обнаружил. Заглянул в пещеру – никого.

– Ты кто? – озадаченно спросил он.

– Я – это ты, – тихо ответил голос. – Незаметный и крохотный. Тот, кого ты загнал глубоко в себя и даже забыл. Тот, кто хохотал над прыжками мартовских зайцев. Тот, кто поднимался высоко в небо и возвращался на землю со звёздной пылью на крыльях. Тот, кто умел любить.

Тарфин почувствовал щемящую боль в сердце.

– Да, – сказал голос. – Я в твоём сердце. Оно такое большое и переполненное счастьем и нежностью. Но ты выстроил вокруг него частокол из жажды наживы и тщеславия. И я уже триста лет сижу запертый на тысячу замков.

Боль пронзила грудь Дракона.

«Я умираю?» – со страхом подумал он.

– Нет! – с ликованием крикнул голос. – Ты оживаешь! Ломаются оковы и запоры. Ты свободен!

Спустя три дня гигантская тень Дракона накрыла собой базарную площадь города. Народ, спасаясь, разбежался в разные стороны. Фриголетта, торговка сластями, от ужаса замерла на месте и накрылась с головой цветастым передником.

– Тук-тук! – раздался басовитый голос.

И по прилавку постучали монетой.

Женщина открыла глаза и встретилась взглядом с Драконом.

– Я беру весь твой товар, – сказал Тарфин. – Будь добра, позови сюда ребятишек. У меня сегодня праздник. Я родился! Снова!

– Ух ты! – покачал головой Волли. – Как интересно! А откуда ты знаешь сказки о Драконах?

– Я их слышу, – откликнулся юный оруженосец. – Словно свежий ветерок, который возникает в ветках древнего дуба. Раньше мне частенько попадало от рыцаря Гордона, прозываемого «Честью королевства». Ему очень не нравилось, что я думаю. Он считал, что безродному мальчишке следует чистить хозяйские сапоги, драить от ржавчины меч и вовремя подавать кубок с вином. Многие говорили, что я отлично устроился.

– Устроился? – спросил любопытный Дракончик. – Ой! Странно выходит: ус-троился. Хорошо тому, у кого трое усов на лице?

Он слез с подушки и пощупал верхнюю губу Ланса.

– Э-э-э, – сказал Волли. – Да у тебя ни одной волосинки над губой нету. Значит, люди ошибались?

– Как ты забавно видишь смысл слов, – засмеялся его приятель. – Устроился – это когда за тебя решает кто-то другой. Что тебе есть и где тебе спать, что говорить или помалкивать, чем-то увлекаться или же быть сто второй копией своего господина.

– Понял, – выдохнул Дракончик. – Мне не нравится, когда из человека делают труса. Труса, готового за похлёбку отказаться от песен ветра.

Он подмигнул другу:

– Здорово всё-таки, что отец притащил тебя к нам в горы. Можешь сколько угодно думать и сочинять волшебные истории о Драконах. И не только о них.

– Сударыня, – замотал головой Ланселот, – не надобна мне эта грамота. От неё глупеют!

– Неужели? – удивилась Аглая. – Кто же тебя этому научил?

– Дьяк Авилла, – с гордостью ответил мальчуган. – Может, знаете его? На один глаз кривой. Ноги короткие, и левую он при ходьбе приволакивает. Ряса вечно в жирных пятнах и в крошках от табака.

– Да уж, – сказала Аглая. – Герой, внушающий своим видом уважение.

– И я о том же говорю! – радостно воскликнул Ланс. – Как-то он остановил меня во дворе замка, помотал перед моим носом толстым волосатым пальцем и сказал: «Не верь, что учение – это свет. Буквы складываются в слова, а из слов вылезает дурость человеческая. Посему никогда не бери в руки перо и бумагу».

– Ты боишься, что тебя назовут дураком? – спросила Драконесса и улыбнулась. – Обзывает других только тот, кто сам не особо умён. Обещаю, что ты никогда не услышишь от меня колючие и угловатые слова: бездарь, лоботряс или глупец. Даже если ты будешь писать как кура лапой и ошибаться, неправильно ставя ударение.

– А вы не станете надо мной смеяться?

– Я буду смеяться вместе с тобой, – сказала Аглая и погладила Ланса по голове.

Стол был слишком велик для маленького человека, и поэтому Аглая усадила ученика перед скамейкой Волли. Дракончик, радостно пофыркивая, шлёпнулся рядом и прошептал другу:

– Ты только чернила не пролей! А то какой же я буду Дракон с синим пятном на заду?

Ланс осторожно взял гусиное перо и провёл первую линию.

– Это не просто палочки, – сказала Аглая. – Они – прародители букв! А их потомки бывают печатными и прописными. Если фигура у буквы округлая, словно животик у Волли, значит, она прописная.

– Понял! – закричал бывший оруженосец. – Если буква похожа на рыцаря, закованного в латы, значит, она печатная.

– Молодец! – похвалила его Аглая.

Палочки, нарисованные Лансом, плясали и качались в разные стороны. Они никак не желали стоять ровно, чуть-чуть наклонившись вправо.

– Ой, – пропищал Волли. – Сюда бы ещё толстую полоску – вот такую – и получился бы забор.

– Похоже, что эдакий забор долго не простоит, – ответил Ланселот. – Развалюха, а не забор!

– Не переживай, – наклонилась над ним Драконесса. – Птица сразу после рождения не летает. И человек, впервые решивший что-то написать, видит на листе «шаткие заборы». Бери перо и пробуй снова!

Ланселот карябал кусочком угля по стене и не заметил, как Волли подкрался к нему.

– У-у-у! – выкрикнул Дракончик, желая напугать приятеля.

Напугать понарошку, потому что Волли меньше всего на свете хотел, чтобы его боялись. Но Ланс, занятый своим делом, не вздрогнул, не подскочил, не растерялся. Он даже не обернулся и не сказал Дракончику: «Ты что, с ума сошёл?»