Дорога в 1000 ли - Федотов Станислав Петрович - Страница 13

– Вот сука! – сказал Трофимов и сплюнул в угол, заваленный обломками мебели. – Близирник! Куда ни глянь – сплошная врань.

– До Хабаровска у него руки коротки, а Сунгари напакостить может, – вздохнул Фёдор. – Но у меня, Василий Иванович, на уме другое. Цицикар – столица провинции, и китайских войск там что блох на дворняге. Эшелону нашему не прорваться, надобно в обход. Собрать по округе лошадок, найти проводника и идти караваном. Долго, трудно, однако надёжней, чем приехать прямо в лапы этого Шоу Шаня.

– Не скажите, – возразил Дмитрий. – Сами говорите: нужен проводник. А где гарантия, что он не приведёт нас прямиком к боксёрам? Даже наши рабочие-китайцы, и те косятся, хотя им от боксёров тоже не поздоровится. Прости, Лю Чжэнь, речь не о тебе.

– Но и помощи нам ждать неоткуда, – подал голос вахмистр – Стражников на участках слишком мало, и оружия хорошего тоже нет. Я полагаю, что охранный гарнизон Цицикара станцию держит, и нам надо лишь до него добраться…

– Мозоно саказать? – неожиданно прервал вахмистра китайский артельщик.

– Слушаем вас, господин Лю, – подчёркнуто вежливо отозвался Василий Вагранов.

– Цюани убивают восех, кото с лусскими. Спасити нас мозет толико Сунгали. Лю Чжэнь поидёт в Анъанси чженча… лазаведать. Лю Чжэнь не чумай… не пеледавать… не пледавать… Лю будет чжусянбинь, доболоволец.

– Чё за Анъанси? – насторожился Фёдор. – Нам в Цицикар надо.

– Анъанси – это станция Цицикара, – пояснил Василий. – Сам город в двадцати пяти верстах от неё. Так по плану.

– По плану – значит, по плану. А китаец дело говорит. – Фёдор хлопнул Лю Чжэня по плечу, да так, что тот согнулся. Но не испугался, а закивал, понимающе заулыбался. – Пущай сходит вкрадче. А покуда разведывает, соберём всё, что вывезти надобно, загрузимся. И оборону соблюдём, само собой.

Возражений не последовало. Василий Вагранов и Фёдор, говорящие по-китайски, подробно разъяснили Лю Чжэню, что именно требуется разузнать на станции. Василий хорошо помнил схему путей, нарисовал, как расположены рельсы и какие стрелки перевести, чтобы открылся сквозной путь.

Проводив китайца, Фёдор покачал головой:

– Думаете, проскочим?

– Они же не ожидают от русских такой наглости, – усмехнулся Василий. – Путь от нас идёт под уклон к реке Нэньцзян, там большой мост, за ним начинается посёлок при станции. Если боксёры путь не разобрали, то Лю Чжэнь стрелки выставит как надо, он мужичок головастый. Выйдем в ночь и пролетим, как на крыльях. Так что давайте займёмся своими делами. Вы с Бояркиным – охраной, а мы с Дмитрием – всем остальным.

22 июня, на следующий день после объявления войны всем странам, чьи войска находились на территории Китая – то есть Англии, Франции, Германии, России, Северо-Американским Соединённым Штатам, Италии, Японии и Австро-Венгрии, – несколько тысяч боксёров и солдат окружили железнодорожные бараки Ляояна, станции Южно-Маньчжурской железной дороги, проще говоря, Южной ветки КВЖД.

О приближении китайцев русские были предупреждены почти за час до нападения, и поэтому в бараках успели собраться служащие с семьями и стражники, командовать которыми взялся глава охраны Порт-Артурской линии полковник Мищенко. Он приехал со станции Телин на мотодрезине в сопровождении пятерых подчинённых – с проверкой боеготовности поста охраны. По всем участкам КВЖД накануне прошла концентрация отрядов стражи, прежде распылённой вдоль дороги. Теперь их сосредоточили на важных опорных точках. Вот и в Ляоян стеклись группы стражников из ближайших мелких станций и разъездов. Набралось двести человек. Вооружение – винтовки Бердана с двумя десятками патронов в подсумке, револьверы Кольта и шашки против тысячных толп боксёров, поддержанных солдатами регулярных войск, – как говорится, не ахти, но что поделаешь, придётся воевать с таким.

Гражданские – сто сорок служащих с семьями и десяток китайцев-строителей – вообще безоружны, не считать же за оружие несколько охотничьих двустволок и ножей. Но чтобы они не чувствовали себя обузой для военных, которые будут их защищать, полковник решил занять их полезными делами. Необходимо было обеспечить по возможности личную безопасность, в первую очередь – детей и женщин. В двух соседних бараках были полуподвалы. В них и разместили семьи, собрав туда матрасы, подушки, одеяла и вообще всё мягкое, что могло служить подстилкой на сыром и холодном полу.

Учитывая, что бараки были бревенчатые, и боксёры могли попытаться их поджечь, Мищенко приказал устроить вокруг что-то вроде баррикад – из различного металлического лома, тачек, тележек, даже неиспользованных рельсов. Исполнять бросились служащие КВЖД и китайцы-строители.

На чердаки он отправил лучших стрелков, строго-настрого наказав беречь патроны и отстреливать командиров и наиболее активных повстанцев.

– Господин полковник, ваше высокоблагородие, – подбежал вахмистр Одиноков, из местной охраны, – что делать с лошадьми?

– Какими лошадьми? – не понял Мищенко.

– Строительными. Их тут целая конюшня. Не оставлять же боксёрам.

– Лошади могут нам понадобиться, – раздумчиво сказал полковник, – если удастся эвакуироваться. Загоните их в третий барак и заприте как следует. Да задайте корма и воды.

С лошадьми едва не опоздали: только-только Одиноков запер двери в барак на огромный замок и повесил на стену большой лист бумаги со словом «ЧУМА» на русском и китайском – 瘟疫 – языках (это напугает – подсказал китайский рабочий), как с крыши раздался крик сторожа-наблюдателя:

– Идут! Боксёры идут!

К нему прибавился другой:

– А с ними солдаты!

Мищенко проводил совещание с командирами групп стражников, собравшихся в Ляояне, размечал точки, с которых удобней вести огонь. Крики наблюдателей не вызвали паники, только лица у всех обострились, взгляды стали жёстче.

– По местам, господа, работаем, – спокойно сказал Мищенко. – Помните сами и передайте подчинённым: за нами наши женщины и дети, здесь мы – Россия. С нами Бог! Умрём, но не сдадимся.

– Стойте! Подождите!.. – неожиданно раздался женский крик от входных дверей. – Да пустите же!

– Что такое? Пропустите! – приказал полковник охранникам у входа.

В комнату не вбежала, а ворвалась молодая женщина – вся в чёрном, от платка на голове, из-под которого на висках выкрутились смоляные пряди, до сапожек, выныривающих заострёнными носками из-под отпахнувшейся в решительно-быстром шаге чёрной юбки.

– Ваше высокоблагородие, господин полковник, – ещё не дойдя, громко заговорила женщина, – дайте мне ружьё, хоть крынку, хоть бердану, я хорошо стреляю. Отправьте меня к стрелкам, я не подведу.

Вглядываясь в миловидное раскрасневшееся лицо, Мищенко подождал, пока она приблизится, и только после этого спросил:

– Кто вы и чего хотите?

– Чего хочу, я уже сказала, – резко ответила она. – Зовут Марьяна. Я – дочь амурского казака Григория Шлыка, служу на КВЖД телефонисткой. Стрелять умею с детских лет, отец научил. Белку в глаз не бью, но несколько волков и одного медведя уложила. Что ещё вас интересует?

Полковник невольно ей залюбовался, даже машинально подкрутил кончик уса. Всё-таки двухгодичная разлука с семьёй, проживающей в Дагестане, в русской крепости Темир-Хан-Шура, заставляла его время от времени обращать внимание на представительниц противоположного пола, но красивых среди них было маловато, а свободных, с которыми могли бы сложиться романтические отношения, вообще не встречалось. Сейчас же, столкнувшись взглядом с напором её тёмно-карих, почти чёрных глаз, он ощутил, казалось, забытое волнение от предчувствия какого-то необыкновенного события. Именно это предчувствие заставило его задать следующий, почти нескромный вопрос:

– Вы… замужем?

И получил заслуженно отбривающий встречный, заставивший покраснеть бывалого солдата:

– Это имеет какое-то отношение к стрельбе по врагу?

– Нет-нет, – поспешил он замять свою неловкость, – извините, ради бога.